Со слабым криком она приникла к нему — как в последней надежде.
Слова звучали не очень убедительно, что он мог сказать еще? Как бы она еще не простудилась. Он поспешно укутал ее в халат, взял на руки и понес. Всю дорогу до домика Констанс непрерывно плакала. В доме он растер ее насухо полотенцем, уложил в постель — она не переставала плакать. Тогда он зажег камин, разделся и нырнул к ней под одеяло. Она что-то невнятно возражала. Он ее не слушал. Тепло его рук и тела несколько успокоили Констанс, плач перешел в отдельные всхлипы.
— Не плачь, Конни. Поговори со мной. — Голос его был тихий, нежный. Солнце уже село, только блики огня от камина время от времени бросали тревожные отсветы на лицо Констанс.
— Как… как я попала в воду?
Он пригладил ее мокрые пряди. Он знает точные науки, логику фактов, а тут полная иррациональность, — что тут надо говорить и делать? Следовать инстинкту и чувству? Нет, надо все-таки апеллировать к разуму. А разум говорит: она сейчас не перенесет, если рассказать ей все.
— Неважно, — сказал он, наконец.
— Что же со мной было на самом деле? Я так боюсь… — Ее взгляд опять ушел куда-то внутрь и, видимо, усмотрел там что-то жуткое, потому что она вновь содрогнулась.
— Не бойся, Конни. Будь со мной. — Он еще сильнее прижал ее к себе. Вот она — опять эта молния между ними, это — непреходяще. — Вот что есть на самом деле. Ты и я. И это у нас никто не отнимет.
— А вдруг ты из-за меня опять попадешь в какую-нибудь передрягу? Я этого не вынесу!
— О себе я позабочусь. И о тебе тоже. И я за тебя отвечаю. Никуда больше никто не попадет, включая тебя. Я этого не допущу.
— Я же хочу вспомнить, но все плывет, плывет… Какие-то мысли, чувства — они мною овладевают, не я ими…
— У тебя есть я, — сказал он тоном, не допускающим возражений. — Это не грезы, не видения. Вот он я — здесь, сейчас.
Он поцеловал ее, и в глазах ее вспыхнул первый, слабый огонек надежды. Да, весь этот мир сошел с ума, есть только одно твердое, стальное — это Лок. Конечно, он не в силах ни простить ее, ни поверить ей, а его эти слова, что он за нее отвечает, — это ей как нож острый в сердце, — ведь ей нужна его любовь, только она. Но все же он, наверное, готов на какое-то время забыть о своем отвращении к ней. Да, пусть она нищенка, попрошайка, пусть у нее нет гордости, но она готова принять даже каплю сочувствия. Без него она вообще уже не может.
— Я хочу обо всем забыть, — сказала она, дотрагиваясь до него. — Но это так трудно…
— Не думай ни о чем, кроме меня и кроме как об этом вот. — Он погладил ее обнаженную грудь. — У нас есть куда укрыться от бурь…
Из ее уст вырвалось мягкое рыдание.
— Я не хотела лгать. Тебе, во всяком случае.
— Конни! — Он прижался к ней лбом. — Латэм, не Латэм — кто знает правду? Я не могу тебя винить, и не должен был бы строить из себя обиженного, но, видишь, у меня свои драконы.
Да, видно, это самое большее, что он может ей дать. И то больше, чем она заслуживает. Самое меньшее, что о ней можно сказать, что она не очень-то вызывает доверие. А, скорее всего, она просто сумасшедшая. Мужчина должен сам потерять голову, связавшись с такой. Конечно, его недоверие обижает ее, но быть без него неизмеримо хуже и больнее. Да, у нее уже не осталось гордости. Плохо, может быть, но это так. Кроме того, когда тонешь и тебе бросают веревку, за нее просто хватаются, без философских рассуждений, а здесь как раз такой случай.
Констанс дотронулась до головы Лока — как будто он талисман, который может защитить ее от всякого зла.
— Не бросай меня, Лохлен! — шепнула она. — Давай выгоним драконов!
Ее губы были еще холодными, она приоткрыла их:
— Приди, согрей! — То, что началось как утешение, выражение нежного сочувствия, превратилось в бешеную страсть. Он мог противостоять ей не больше, чем приливы и отливы влиянию луны.
Она испытывала потребность в его ласке, но и он — никак не меньшую — в ее. С ней он узнавал то, что ему раньше было неведомо, чего он никогда не испытывал. И это было не просто физическое наслаждение: он хотел проникнуть не только в ее тело, но и в душу, хотел взять на себя все ее страхи, хотел показать ей, что вместе они способны на все, на то, чтобы преодолеть самую страшную бурю. А она — она понимала, что только в его объятиях найдет забвение, спокойствие, надежду…
Боже, никогда еще им не было так хорошо друг с другом, никогда их акт соития не был таким полным, таким завершенным…
Констанс быстро, без сновидений уснула в его объятиях, а к Локу сон никак не приходил. Его мучил один, пока неразрешенный вопрос — то, что их объединяло, было ли это достаточно, чтобы спасти ее от самой себя?
13
Полная луна посеребрила кривые улочки Бостона, придав какой-то волшебный вид неказистым сараям и грязным канавам Дэвоншир-стрит. Переливчатый свет мерцал на булыжниках мостовой, радужное сияние окружало торчащие в небо печные трубы. Примостившись на широком подоконнике и зорким взглядом художницы охватив эту картину, Констанс сделала глубокий вдох, подставила потный лоб пахнущему морем ветерку. Образы и звуки полночного города не заглушали видений и голосов в ее мозгу, только создавали какой-то непонятный аккомпанемент к ним.
Сильные мужские руки обняли ее сзади за плечи. Констанс вздрогнула, нет, опасности нет — это муж.
— Лок, я не думала, что разбужу тебя.
— Опять эти сны? — Лок провел руками ей по плечам сверху вниз, скользнув под широкие рукава ее шелкового китайского халата. Констанс обхватила эти нежные, ласкающие руки, прижалась к нему, все еще слегка вздрагивая.
— Не очень страшный на этот раз. Я уже стала получше. — Она сказала это твердым, уверенным тоном, как бы убеждая самое себя.
— Да, конечно, но прошла ведь только пара недель…
Он не договорил, но она поняла — с тех пор, когда разум оставил ее и она чуть не покончила с собой там, в Скаи… Но пришел Лок и спас ее, так, может быть, он действительно существует — этот милостивый творец всего сущего, в которого она когда-то верила. Правда, в какой-то момент она видела милость Господню в другом — чтобы он прекратил ее мучения. Теперь ее любовь к Локу была единственной, но удивительно прочной нитью, связывающей ее с этим миром. Надо отдать ему должное: это его чувство ответственности делало чудеса. Но откуда у него это чувство по отношению к ней? Ребенка от него она, как выяснилось, не носит, и все-таки он так настойчиво, так нежно продолжал изгонять из нее демонов — ведь они почти перестали ее преследовать.
Он не только дарил ей физическое наслаждение, что само по себе было волшебным лекарством, но и пытался разговорить ее, решить ее проблемы методом, типичным для Железного Мака: докопаться до причин, разобраться в них и найти правильное решение. Констанс, правда, очень сомневалась, чтобы ее внутреннее состояние можно было разложить как на чертежной доске — человек не корабль! Но она не хотела разочаровывать его, пыталась, как можно более подробно отвечать на его вопросы, порой весьма трудные и болезненные, пыталась обрести какое-то чувство равновесия, занимаясь повседневными домашними делами, и даже решила вновь начать рисовать. Как раз этим утром она закончила пейзаж со склонами Халеакалы; он ей понравился — в нем не было тех мрачных, тревожных тонов, как на картинах, которые она писала в Скаи. Но сновидения, сновидения… Это не проходило.
— Я стараюсь, Лок, — сказала она, борясь с подступившим отчаянием, только бы он не услышал его в голосе.
— Но вот стоит закрыть глаза и…
— Да, ладно, принцесса, ничего страшного. Что на этот раз?
— То же самое — вода, тону. Что-то гадкое пугает меня, и я бегу. Дядюшка Сайрус… — Констанс, вздрогнув, замолчала, и Лок еще крепче прижал ее к себе.
— Ну — ну. Все это позади…
Она бессильно покачала головой. — Ну почему я не могу вспомнить? Почему мой мозг играет со мной такие штучки?
— Просто, может быть, он хочет защитить тебя от чего-то еще более страшного, что с тобой было. До того, как эта лихорадка тебя поразила.
Она сглотнула комок в горле.
— Дядя Сайрус говорил, что отец бил меня до полусмерти.
— Ну, вот видишь — детский мозг не может это переварить, чтобы любимый родитель делал такое. — Отбросив копну ее черных волос, он помассировал ей плечи, и его пальцы явственно ощутили рубцы. Его лицо окаменело.
— Ну, пусть этот преподобный Тейт считал, что он делает доброе дело, но ведь он тоже, да, Конни?
Она вся застыла, пытаясь найти правильные слова и правильные мысли из той путаницы, что была у нее в голове.
— Да. Он был очень жесток со мной. — Она опять замолчала и с тихим стоном отчаяния потерла себе виски. — По крайней мере, я так думаю — а может быть, придумываю?
— Ну, насчет этого ты вряд ли можешь так ошибаться…
— Ты мне веришь?
Лок отпустил ее плечи и сел на подоконник напротив нее. Луна ярко очерчивала контур его обнаженного тела. Он переплел ее пальцы со своими.
— Я знаю, что этот ублюдок истязал тебя. Иначе ты бы так не реагировала. Самое меньшее, что о нем можно сказать, это то, что он был плохой воспитатель — такую маленькую разбойницу, как ты, побоями не проймешь. А, скорее всего, он просто садист, ему доставляло удовольствие причинять боль беззащитной жертве.
— Да! — Она знала, что это правда, и это сознание тяжелым грузом навалилось на нее.
— В любом случае это вполне объясняет, почему ты, в конце концов, не выдержала и влепила этому мерзавцу. И кошмары твои неудивительны.
— По крайней мере, я хоть не убийца. Одним грехом меньше, хотя и без того их немало.
Уголки его рта слегка дрогнули в улыбке.
— Да уж, и таких жутких.
Внезапный прилив какой-то благодарной нежности охватил Констанс; неожиданно сама для себя она прижала к своим губам его ладонь и поцеловала ее. Боже, какие у него руки: огрубевшие, в мозолях, и в то же время с длинными, тонкими пальцами, как у артиста — такие умелые и в обращении с женским телом, и с корабельной оснасткой. Как же он всю ее заполнил, заполнил собой. А вот что она такое для него? Нет, конечно, его желание физической близости с ней — это искренне, так притворяться невозможно. Но есть ли для нее место у него в сердце? Только однажды ей удалось проникнуть сквозь его стальную оболочку — в те первые дни в Скаи. Теперь она опять должна обрести его доверие, а для этого она должна вновь войти в норму, вылечиться от своего безумия.
Он не ответил на ее беглый поцелуй, и она отстранилась, издав печальный вздох.
— Ты так много работаешь последнее время, а я тебе еще и спать не даю. Иди, Лок, ложись. Со мной все в порядке.
— Сейчас. — Он поморщился и выглянул в окно на пустую улицу. — Я сам немножко не в себе.
— Что-нибудь на верфи? Или это все твоя сумасшедшая женушка?
— Да ничего особенного, принцесса. Всякие мелочи — как всегда, когда нужно, чтобы все было без сучка, без задоринки, они и случаются.
Она тревожно выпрямилась на неудобном подоконнике.
— Правда, что-нибудь серьезное?
Лок отрицательно покачал головой и запустил пальцы в густой шелк ее волос.
— Так, пара синяков и шишек.
— Но ты выдержишь сроки своего нью-йоркского заказа? И «Аргонавт» — ты его должен закончить!
— Если мы выберемся из этой чертовой дыры. — Он озабоченно провел пальцами по верхней губе, нахмурившись, уставился в темноту внизу. — Прибыль от «Элизы» дала нам возможность сдвинуться с места, но тут эти инвесторы чертовы перепугались… Знаешь, как мне достается в прессе?
Она виновато моргнула.
— Это все из-за меня. Лок, прости…
— Да нет, принцесса, ты тут ни при чем. — Он протянул к ней руки, повернул ее, прижал спиной к себе. — Над «Аргонавтом» смеются, говорят, что он не поплывет. Ошибаются, Конни! Он будет самым быстрым кораблем в мире! Я это знаю!
Его уверенность преисполнила ее чувством гордости за мужа.
— Ну и не слушай этих прорицателей. Самое важное — верить в себя. Разве ты мне сам этого не говорил?
Он улыбнулся.
— Значит, ты меня все-таки временами слышишь?
Она не поддержала его шутливого тона.
— Обещай мне, что ты не допустишь, чтобы что-либо помешало тебе воплотить в жизнь свою мечту.
Лок вздохнул.
— К сожалению, не все так просто. Трудность сейчас основная с наличными. На зарплату и на оплату поставок. Черт, я даже не могу продать свой пай в «Одиссее» без согласия Роджера, а на это, сама понимаешь, рассчитывать не приходится. Наверняка он там сидит и радуется, как меня повязал.
— Если бы я только могла все вспомнить, если бы смогла доказать, что я — Латэм, тогда можно было бы опять обратиться в суд, и «Одиссей» был бы снова твой. Это все решило бы, разве не так? Ну, как, как это сделать?
— Перестань об этом, Констанс! — резким тоном отозвался Лок.
Она обернулась, чтобы посмотреть ему в глаза, упершись ладонью ему в грудь, ощущая сильное биение его сердца.
— Почему?
— Потому, что надо идти вперед, а ты не сможешь, если будешь обманывать себя по-прежнему, будто ты Констанс Латэм, а не Лили Янг.
Она ахнула, как будто он ее ударил.
— Но Лок, я же, правда…
— Ну, подумай сама! — грубо оборвал он ее. — Ты должна принять вещи такими, как они есть, иначе это так и будет засорять тебе мозги.
— Так ты думаешь, что я Лили? — срывающимся голосом спросила она.
Он поколебался на мгновение, но потом решительно кивнул:
— Да, из того, что ты мне говорила, и что сообщил этот преподобный, это самый логичный вывод. Ты и океана боишься из-за того, наверное, что видела, как тонула настоящая Констанс.
— Но если даже я не знаю, как ты можешь быть так уверен?
Он намотал на руку локон ее волос, всмотрелся в черты ее лица, освещенного неверным светом, проникавшим сквозь занавески. Тон его был намеренно жестким.
— Да какое это сейчас имеет значение? Там, в Лахайне ты придумывала себе легенды, чтобы выжить, но здесь ты ведь в безопасности! Называй себя Констанс, если хочешь, но пусть все остальное идет, как шло — и пусть так оно и остается.
— Нет, я так не могу. — Ее дыхание стало прерывистым. — Это совсем не так легко, как ты думаешь.
Ее пальцы ослабли, он откинул прядь ее волос со лба.
— Надо постараться.
— Я не могу не думать и не чувствовать просто потому, что так удобнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42