По краю фигурного выреза жиппа был проложен широкий узорный галун, скрепленный большой заколкою «афиш».
Пояс состоял из чеканных пластинок, а мягкий пояс блио был слегка приспущен и располагался почти на бедрах. Спереди он был завязан сложным узлом и концы его спускались до самых щиколоток. Принцесса чувствовала себя во всеоружии и располагалась в независимой позе в своем обычном кресле с очень высокой спинкой.
Рено был облачен в свой обычный наряд, блио, украшенное многочисленными крестами поверх тонкой тверской кольчуги. Он стоял ослабив левое колено, держа свой шлем на сгибе железной руки. Лицо его было невозмутимо.
— Итак, я жду, граф, что вы захотите рассказать мне о вашем вчерашнем приключении.
— Считаю своим долгом заметить, что приключение это носило отнюдь не романтический характер, и боюсь рассказ о нем оскорбит слух вашего высочества.
— И тем не менее.
Граф слегка переменил позу, теперь было ослаблено правое колено.
— Есть и еще одно обстоятельство, которое мешает мне изложить все как было.
— Не понимаю вас.
— Мне пришлось бы говорить о собственной персоне только в превосходных степенях.
— Вы так скромны? — принцесса приподняла свои великолепно изогнутые брови. — Зарезать троих человек для вас легче, чем рассказать об этом.
— Именно это я и имел в виду, Ваше высочество.
— Но на сей раз вам придется изменить своему обыкновению. По закону, история, имевшая место в «Белой куропатке», подлежит расследованию.
— Вы решили ее расследовать самостоятельно? — спросил Рено и его брови тоже в свою очередь поднялись.
— Да, сама. И натолкнувшись на вашу непреодолимую стыдливость, я попытаюсь вам помочь. Чтобы не вытаскивать из вас клещами каждое слово, говорить буду я, а вы только отвечать да, или нет. Согласны?
Рено поклонился.
— Меня устроит все, что может исходить от вас, Ваше высочество.
Комплимент носил откровенно дежурный характер.
Это был даже не комплимент, а вежливый оборот речи. Но увлекшаяся — пусть даже в самой малой степени, — женщина склонна все детали взаимоотношений с предметом увлечения, трактовать в свою пользу. Этот дежурный комплимент вдохновил ее, как явный знак внимания и симпатии.
— Итак, начнем.
Рено кивнул.
— Вы зашли в харчевню…
— Да, уйдя с вашего обеда.
Это замечание принцесса сочла возможным пропустить мимо ушей.
— Там вы…
— Заказал себе полдюжины куропаток и кувшин вина.
— И когда вы наслаждались своими куропатками… какой вы, однако, обжора, после обеда еще шесть куропаток… ну да, ладно. Наслаждались вы…
— И тут ко мне подошел один, весьма странный на вид, человек.
— Чем же он был странен?
— Он все время икал, Ваше высочество.
— Икал? Ну икал, так икал. И этот человек объявил вам…
— Вы как будто присутствовали при сем, Ваше высочество.
— Он сказал вам, что держится не слишком высокого мнения о принцессе Изабелле…
— Прошу прощения, Ваше высочество, но сказал он не это. Он заявил, что превозносит даму по имени Эсмеральда, родом, кажется, из Тивериады. Я ничего не имел против. Он ушел, а я вернулся к своим куропаткам.
— Погодите, — на лицо принцессы набежала тень неприятного предчувствия, — погодите. Вы правы, есть что-то неестественное в том, что мне приходится вникать в детали какой-то кабацкой драки. Мне, в сущности, интересно выяснить только одно.
— Спрашивайте, Ваше высочество.
Изабелла поправила длинными пальцами заколку жиппа, ей уже не слишком хотелось продолжать этот разговор.
— Мне важно выяснить не подвергалось ли во время этого прискорбного приключения какому бы то ни было поношению мое имя. Меня это интересует не столько как даму, сколько как представительницу правящего дома. Итак, скажите мне, сударь, защищали ли вы во время этой драки доброе имя дочери вашего государя. Только это одно и могло бы извинить ту кровь, что с такой легкостью пролили. Отвечайте!
Рено, казалось, был в некотором затруднении Лицо принцессы пылало.
— Я отношусь к вам, Ваше высочество, с глубочайшим уважением, и как к представительнице правящего дома, и как к даме, но в целях выявления истины я должен сказать, что во время этого побоища, скорее эти трое бились за вашу честь, чем я. Или вернее сказать они заявили, что они за нее бьются.
Изабелла медленно поднялась со своего места. Судорога ярости свела ей челюсти. Некоторое время она ничего не могла сказать. Лишь испепеляла наглеца блеском своих, в этот момент особенно прекрасных, глаз.
Рено почувствовал, что перешел некую границу и попытался смягчить впечатление от своей «правды», ему к тому же стало жаль девчонку.
— Это совсем не значит, Ваше высочество, что я сам и мой меч, не готовы по первому вашему требованию выступить в защиту вашего имени. Здесь просто набор вздорных обстоятельств и…
— Вон! — наконец прорвало принцессу. Она с размаху сорвала с головы свой расшитый жемчужными нитями головной убор и с размаху швырнула им в Рено.
— Негодяй!
Волосы ее разметались по плечам, гнев не часто красит людей дюжинных, но царственным особам и привлекательным женщинам он почти всегда к лицу. Зрелище гневающейся венценосной красавицы не могло оставить равнодушным даже такого искушенного, прожженного ловеласа как граф Рено.
— Ваше высо… — попытался он что-то загладить.
— Вон, я сказала, немедленно вон! — Изабелла стала оглядываться в поисках чего-нибудь тяжелого.
Подсвечник? Замечательно!
Коротко поклонившись граф развернулся и пошел к выходу из залы для аудиенций. Он шел довольно независимой походкой, но чувствовалось, что спина его ожидает подсвечника. Но Изабелла не была бы Изабеллой, не обладай она быстрой реакцией. Зачем швыряться вещами, вовремя подумала она.
— Постойте, граф, — крикнула она. Он подчинился, и даже повернулся к ней. На лице у него уже стало проступать нечто похожее на торжествующую улыбку, когда принцесса позвала.
— Данже!
Мажордом явился мгновенно.
— Данже, велите арестовать этого человека. Расследование закончено и установлено, что он виноват.
Де Врено наклонил голову, самодовольная улыбка на его лице сменилась задумчивой.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ. ВЕЛИКИЙ МАГИСТР
Над круглой деревянной лоханью поднимался пахучий зеленоватый пар. Граф де Торрож, великий магистр ордена тамплиеров, казался уснувшим, он привалился спиной к стенке лохани, глаза его были полузакрыты. Большая, почти лысая голова, была усыпана каплями пота. Великий магистр не спал, он просто застыл в положении в котором печень не причиняла ему нестерпимой боли.
Бесшумно подошедший слуга долил в лохань немного горячей воды из кожаного ведра и также бесшумно удалился.
Открылась дверь в дальнем конце купальни и в нее начали, один за другим, входить высшие сановники ордена. Постукивание их металлических подошв по каменному полу породил множественный воинственный шум. Подошедшие к лохани стали огибать ее, так, что когда приблизился последний, вокруг парящегося графа де Торрожа образовался законченный круг.
Граф де Марейль, граф де Ридфор, граф де Жизор, сенешаль ордена, барон де Нуар, комтур Иерусалима, барон де Фо, великий прецептор Иерусалимской области, маркиз де Кижерю, маршал ордена и брат Гийом составляли этот круг.
Великий магистр заговорил не открывая глаз.
— Прошу прощения у вас, господа, за то, что вынужден принимать вас подобным образом. Меня, возможно извинит, что именно вынудившее меня к этому состояние и будет предметом нашего разговора, — он осторожно шевельнулся под поверхностью воды, открыл глаза и окинул взглядом тех, кого мог увидеть не поворачивая головы. Потом попытался переменить свое положение на более удобное, но это причинило ему такую боль, что он едва не застонал. Присутствующие отчетливо видели отразившееся на его лице страдание.
— Я весьма скоро умру и у меня, в связи с этим к вам деловой разговор. Пусть брат Гийом позаботится о том, чтобы магистрам всех областей ордена уже сегодня были разосланы приглашения на собрание великого капитула.
Брат Гийом почтительно поклонился.
— Какую поставить дату, мессир?
— Никакой. Могу вас уверить, что графа де Торрожа уже не будет в живых, когда все эти обжоры и пьяницы изволят сюда собраться.
Разговор отнимал у великого магистра слишком много сил. Он опять закрыл глаза. Опять заговорил брат Гийом.
— Вы сейчас выскажете свое пожелание относительно того, кого хотели бы видеть своим преемником?
— Вы прекрасно знаете, что я не обладаю властью назначать преемника. Я оставлю свое письменное мнение. По традиции, на посмертном заседании капитула, великий магистр пользуется правом голоса. От момента моей смерти до заседания великого капитула, по уставу ордена, вся верховная власть будет принадлежать господину сенешалю.
Граф де Жизор, высокий чернявый человек с мрачным горбоносым лицом, учтиво поклонился лохани с горячей водой.
Граф де Торрож снова надолго замолчал, перемогая приступ боли. Когда она начала стихать, он снова пошевелился под водою, надеясь сесть поудобнее. Фигуры в белых плащах были плохо различимы сквозь пар, обильно шедший из лохани, и сквозь пелену лишь временами отступающей боли. Какими-то недостоверными, несерьезными казались эти люди умирающему. И сама сцена представлялась ему если не позорной, то, по крайней мере, комической. Неужели так, без всякой торжественности, происходит передача одного из самых значительных кормил власти в этом мире. Граф Де Торрож понимал, что сидя в благовонном пару, на дне лохани с горячей водой, он навсегда перестает быть великим магистром ордена тамплиеров и превращается в обыкновенного, очень больного и, стало быть, совершенно несчастного старика. Но при этом он знал, что поступает правильно, более того, единственно возможным способом. Чем короче будет период безвластия ордене, тем для ордена лучше. Проживет ли он еще месяц, необходимый для того, чтобы в Святую землю магистры изо всех областей, из Аквитании и Испании и Венгрии? Вряд ли. Граф усилием воли остановил движение этой неприятной и ненужной мысли и, чтобы показать, что разговор на прежнюю тему завершен, спросил у Иерусалимского комтура, что нового в Святом городе.
— Бодуэн почти открыто перешел на сторону иоаннитов. Кажется и старик Гонорий готов их поддержать.
— Блудливый пес, старикашка! Забыл кому он обязан своею тиарой!
— Людям мелкой души свойственно ненавидеть своих благодетелей, — сказал граф де Марейль.
Великий магистр фыркнул.
— И что же мы собираемся делать в ответ на это? Ответит мне кто-нибудь?!
Брат Гийом сделал полшага вперед.
— Чтобы выбрать соответствующие меры, нужно как можно точнее выяснить размеры опасности, мессир.
— Что имеется в виду?
— Надлежит, например, решить числить нам маркиза Монферратского в числе своих врагов или же нет.
Граф де Торрож недовольно застонал.
— Итальянец, что, тоже там?
Брат Гийом пожал плечами.
— Он не уклоняется от встреч.
— Каналья.
— Не менее неопределенно ведет себя и знаменитейший Раймунд Триполитанский.
— Этому хаму чего неймется?
В разговор вступил граф де Ридфор.
— Я недавно с ним охотился. Раймунд был очень любезен. Я бы даже сказал, слишком любезен.
— Всегда вы были не слишком разборчивы в знакомствах, граф, — пробурчал великий магистр. Все присутствующие, кроме брата Гийома, опустили глаза, удовлетворенные улыбки. Им было приятно, Ридфор, столь открыто рвущийся к власти, откровенный щелчок по носу, и главное, был лишен возможности ответить, только брат Гийом поспешил сгладить возникшую неловкость.
— Очевидно, братья иоанниты смогли в каждом из перечисленных найти слабую струну. Нет людей без таких струн, и предпочтительнее политику иметь славные, чем тайные. Так он уязвим менее.
Де Торрож хлопнул ладонью по поверхности воды.
— Эти ослы решили, что Д'Амьен за помощь, которую они ему окажут, удовлетворит все их желания. Монферрату отдаст этот городишко, как его, я забыл название, а Триполитанцу отвалит Тирский поп. Но иоанниты никогда не выполняли своих обещаний потому-то они так легко их и раздают. Они разжуют этих владетельных болванов, высосут и выплюнут.
Грубоватая речь великого магистра обычно не слишком импонировала господам рыцарям, считавшим себя людьми не только благородными, но и утонченными, но сейчас он говорил именно то, что они хотели услышать.
— Вы абсолютно правы, мессир, — поклонился брат Гийом, — надобно только добавить, что подобная же участь ждет и достославного короля Бодуэна.
— А-а? — де Торрож направил в его сторону глаз подернутый дымкой сдерживаемого страдания.
— Я рассказывал вам, что Д'Амьен подослал своих людей к обеим дочерям короля. Они мечтают о том, что им удастся выдать Изабеллу за Гюи Лузиньянского и заполучить, таким образом, поддержку Ричарда, а может быть даже и Филиппа. И если им это удастся, то можно считать Бодуэна IV высосанным, а чтобы его выплюнуть, они, например, могут объявить его сумасшедшим.
— Или прокаженным, — внезапно хохотнул де Торрож.
Если бы среди присутствующих находился человек достаточно наблюдательный, он бы обратил внимание на то, что брат Гийом на мгновение смутился, что случалось очень и очень не часто. Вернее никогда не случалось.
— Н-да, — протянул он, — но пока он им нужен, и избавятся они от него не раньше, чем он сделает для них все, что необходимо.
— Ну что замолчал, продолжай.
— Они собрали мощный кулак. Насколько мне удалось выяснить, уже несколько раз они собирались в подвале госпиталя св. Иоанна. Я имею в виду всех тех, о ком шла здесь речь. Собирались и о чем-то договаривались.
— Могу себе представить о чем, — буркнул Де Марейль.
— К сожалению, только представить, — развел руками монах, — несмотря на все усилия и очень большие деньги никакие детали заговора узнать не удалось. Но и без дополнительных сведений можно сказать, что удар они постараются нанести в самое ближайшее время. Они явно постараются заручиться поддержкой римской курии.
— Пускай, пускай попытаются, — едва слышно прошептал великий магистр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78