Мне не составило никакого труда поднять тебя за руку с ковра и утянуть за собой в скрытые от простого глаза дворцовые ходы.
Теперь я обладала еще одной собственной тайной: радостью. «Если Посланник Истины защитил франка, — говорила я себе, — то и я, оставляя ему жизнь, не преступаю закона Истины».
Я и не предчувствовала, что Посланник может оказаться моим братом, о котором вещал удивительный дервиш!
Тот, который становился моим братом в сновидениях и которого я в своих ночных грезах не раз спасала от страшных казней и нападений, был не слишком похож на тебя. Он больше напоминал франкского рыцаря-тамплиера, был высок и гораздо старше.
Однажды мне приснилось, что его должны казнить за убийство султана. Я спасла его от мучительной смерти и очнулась со слезами радости, которые поспешила стереть со щек.
Первый раз в своей жизни я опасалась за чужую жизнь, оставляя Посланника в тех проклятых стенах, среди развалин Чудесного Миража. Вряд ли он мог постоять за себя: глаза его были мутны, блаженная улыбка не сходила с его губ, он шел за мной, как покорное дитя, так пробудив в моем сердце третье чувство, не ведомое мне до того дня. Дурманное вино владело его душой. Посланник изумленно оглядывался по сторонам, наслаждаясь видом райских садов и красотой прекрасных гурий. Я не могла ослушаться своего повелителя и покинула тебя в том самом месте, где мне было указано.
Не прошло и трех дней, как Старец призвал меня в горы и, хмуря брови, сообщил, что Посланника повели в Трапезунд по ложной дороге и теперь ему грозят новые опасности. И тогда я едва не отважилась на непозволительную дерзость. «Ложный путь начался еще раньше, — хотела было сказать я Старцу, — когда Посланник был оставлен в проклятом месте на произвол звезд. Хитрый враг мог упредить их благоприятное расположение».
Старец тем временем говорил мне о том, что Посланник не ведает о своем истинном предназначении, и, если он уклонится от верного пути; то его поступки будет нелегко предсказать даже с помощью звезд. С этими словами он вручил мне веточку пещерной омелы.
Что произошло с этой веточкой, тебе известно, мой дорогой брат.
Рыцарь Эд дважды вставал на моей дороге: тем памятным тебе утром, а потом — ночью, когда я спешила в Трапезунд, надеясь захватить Посланника наскоком, хотя бы на самой пристани. Я петляла на коне франка по перевалам в объезд Киганы, окруженной тысячами ловушек, и столкнулась с рыцарем в расщелине, всего в двух фарсангах от моря. Мне удалось легко ранить его и, оставив ему коня, которого он так любил, — обойти верхом, по крутому склону. Однако встреча с франком-тамплиером стоила мне одного драгоценного часа. Когда я наконец добралась до пристани, корабль флорентийцев уже пропал во тьме.
Я не боялась гнева моего повелителя, хотя ожидала, что гнев этот будет велик и сотрясет горы. Однако Старец, узнав о том, что флорентийский корабль уже покинул Трапезунд, напротив, довольно улыбнулся и сказал, что звезды исполнили предназначенное и Рас Альхаг, «Голова заклинателя змей», покровительствует Посланнику.
В ночь последнего новолуния той осени брови моего повелителя снова сошлись, подобно темным тучам на перевале. Помню, как я стояла перед ним, а он в молчании грел руки над железной жаровней с горячими углями и тени от пальцев затмевали его лицо. Наконец он сказал мне, что, поскольку я из числа высших фидаинов, то должна обладать знанием. Он сказал, что случилась беда хуже прежней: Посланник уклонился от пути и пропал. Он сказал, что его не могут найти ни на одном из трех путей, указанных звездами.
Старец опасался, что враги вызнали тайное слово, имеющее власть над Посланником и, похитив его, выжидают теперь часа, когда можно будет его использовать в качестве смертельного оружия против «внутреннего круга» Ордена. Старец сказал, что французский король хочет обладать слишком многим: как двуглавый дракон, он тщится проглотить разом двух жертвенных быков, забыв, что в желудке может поместиться только один. По словам Старца, король Филипп получил весть с Востока: «Отдай золото Египта — и тогда к тебе придет человек, который сокрушит Орден Соломонова Храма». Старец, зная об этой вести, предупредил фидаинов «внутреннего круга» и теперь, по его расчетам, удар должен был пасть только на тех, которые называли себя «северянами» и были нашими главными врагами. Однако король Филипп сумел при помощи Великого Магистра Ордена захватить священные реликвии Востока и теперь пытался повысить цену, требуя право на временное владение Палестиной. В том случае, если дальнейшие переговоры с королем Франции зашли бы в тупик, мне и предстояло одним движением руки прервать его царствование.
Одному из кипрских цирюльников было куплено дворянское достоинство, и тотчас у меня появилось еще одно имя, которое тебе известно, мой дорогой брат.
— Маркиза д'Эклэр, — кивнул я. — Маркиза «Молнии». Как же мне тогда сразу не пришло в голову истинное значение этого слова?!
Накануне того вечера, когда я встретила тебя, мой дорогой брат, Вильям Ногарэ сообщил мне, что король как будто окончательно склонился к обману и хочет обвести вокруг пальца и нас, и египетских шейхов, для чего вошел в сношения с иоаннитами, которые были готовы припрятать часть золота в своих подвалах.
Когда я увидела тебя, мой дорогой брат, я подумала, что Посланник совершил измену или действует под властью тайного слова.
Потом произошло то, о чем тебе известно, мой брат. Я готовилась повторить покушение каким-нибудь иным способом, но на третий день получила известие, что король принял условия Старца и готов вернуть ему «золотую голову», священную реликвию, принадлежавшую первому шейху ассасин, благословенному ас-Сабаху, «голову», обладание которой утверждало превосходство Старца над тремя другими шейхами нашего братства, скрывавшимися в горах Персии.
Когда я вернулась на Восток, Старец сказал мне, что звезды уберегли короля Филиппа, дав ему время исправиться, и заставили Посланника исполнить свою миссию в совершенстве.
В ту же ночь мне приснился добрый дервиш. Он сказал мне: «Спаси того, кто спас тебе жизнь».
На утро я встала пред глазами повелителя и сообщила ему, что мне приснился благословенный ас-Сабах и приказал спасти жизнь Посланника. Впервые в жизни я увидела изумление на лице Старца. Он пригляделся ко мне и задумчиво проговорил: «Расположение невидимых нашим глазам звезд до сих пор оказывалось полезным для нас».
То, что произошло спустя четыре года, тебе известно, мой дорогой брат.
Вскоре Старец умер, и среди высших учителей нашего братства некоторое время продолжались распри и всякие нестроения.
В эту пору мне все чаще снился мой кровный брат. Иногда в миг пробуждения мне казалось, что надо скорее открыть глаза — и тогда я успею увидеть его наяву. Еще мне казалось, что он возьмет меня за руку и уведет в тот истинный рай, которого жаждет фидаин, до конца исполнивший свое предназначение. По числу жертв я давно превзошла своих «эфирных братьев».
И вот три дня тому назад я встретила того доброго дервиша наяву и поначалу не поверила своим глазам. Он сидел на берегу реки около маленького костра, на котором грелся медный чайник.
Я спустилась с коня, подошла к нему и осторожно потрогала его за плечо, все еще думая, что вижу призрака.
Он улыбнулся мне и приветствовал словами:
«Здравствуй, славная победительница драконов».
«Где же мой брат?» — только и нашлась я вопросить его.
«Скоро он придет за тобой и освободит от всех обетов, которые стали слишком тягостными для твоего проснувшегося сердца, он поведет тебя в тот неприступный замок, о котором ты тайно мечтаешь, — ласково проговорил дервиш. — Между тобой и твоим братом осталось одно препятствие».
«Какое?!» — так и встрепенулась я.
«Посланник Удара Истины», — отвечал дервиш.
«Он спас мне жизнь, а я, по твоему велению, святой человек, спасла жизнь ему», — в недоумении отвечала я дервишу.
«Всему свой черед», — усмехнулся дервиш и рассказал мне историю о человеке, который ночью испугался на дороге приближавшихся к нему всадников.
— Мне тоже известна эта история, — уведомил я Акису.
«Я укажу тебе место, где ты сможешь найти Посланника, — сказал, завершив ту смешную историю, дервиш. — Рас Альхаг. Он скоро придет туда».
Сомнение все еще владело мною, и я вновь обратилась к тому необыкновенному суфию:
«Свет мудрости, ты назвал Посланника „препятствием“ между мною и братом, которого я давно чаю увидеть наяву. Что я должна сделать с Посланником? Прервать его жизнь?»
«Близится день, когда тебе придется поступить только по своей собственной воле, по велению своего собственного сердца, — изрек дервиш, — ничего не зная о расположении звезд, ибо в тот день наступит долгожданное затмение твоей звезды. Когда Посланник увидит тебя наяву и произнесет приветствие, не торопись с ответом. Запомни, что ты первый раз идешь исполнять свою волю. Исполни ее — и последнее препятствие между сном и явью рухнет. Тогда ты встретишь своего брата».
То, что произошло спустя три дня и три ночи, тебе известно, мой дорогой брат.
— И все же, сестренка, ты поторопилась! — со смехом упрекнул я Акису. — Ты перепутала волю с упрямством, что едва не стоила жизни обоим, а вернее, даже всем троим.
Акиса побледнела и потупила взор.
— Ты, конечно же, прав, мой мудрый и бесценный брат, — покорно проговорила она.
На исходе десятого дня мы достигли ворот Коньи.
Я показал стражникам тангэ, данное мне рыцарем Эдом на подержание. Они мрачно переглянулись между собой, и старший изрек:
— Ты проезжай, а за этого воробья, — и он указал копьем на маленького «герольда», сидевшего позади меня на моем коне, — два дирхема.
— Два дирхема за «Сокола с горы аль-Джуди»! — вознегодовал я. — Да упадет небо на мою голову, если я отдам два дирхема! Ему цена — все золото Египта! Бери коня!
И я потянул за уздечку второго жеребца.
— Коня?! — обомлел привратник. Когда мы въехали в город, Акиса, обернувшись назад, крикнула юношеским голосом:
— В первую стражу мой господин принесет два дирхема и купит твоего коня!
Признаюсь, что так я и поступил, но до того часа произошло еще немало важных событий.
Сначала железный крест Ордена бедных рыцарей Соломонова Храма разделился надвое, пропуская нас во двор обезлюдевшей капеллы: в кузнице и других службах уже не горело огней, и ниоткуда не доносилось звуков мирного вечера.
— Как здоровье контура? — задал я приору единственный и самый главный вопрос.
— Благодарение Всевышнему, жив, — крестясь и вздыхая, отвечал приор, — жизнь теплится в нем, как огонек на фитиле, но, опасаюсь, мессир, что масла осталось только на донышке.
— Я привез того, кто наполнит светильник до краев, — твердо обнадежил я приора.
— А кто этот человек? — шепотом спросил приор. — Он слишком молод для искусного врачевателя.
— И тем не менее, он — лучший целитель ран, нанесенных в сражениях доблестным рыцарям, — уверил я его.
Фьямметта встречала нас на пороге братского жилища, раскрыв от изумления свой прелестный ротик.
Без всяких слов я дал ей понять, что здесь не место для радостных приветствий, и мы поспешили наверх, в отведенную для Фьямметты келью.
Раскрыв свой прелестный ротик еще шире, Фьямметта наблюдала за тем, как Акиса снимала свой ассасинский тюрбан, обнажая лицо и черное богатство своих волос, украшенных золотыми нитями смерти.
— Знакомьтесь, сударыня, с моей кровной сестрой, — невольно сдерживая улыбку, сказал я.
Ошеломленная Фьямметта переводила взгляд то на Акису, то на ее новоиспеченного братца, то — на мою расцарапанную шею и опухшие губы, то — на украшенный ссадиной лоб Акисы.
— Кровная сестра? — наконец пролепетала она. — Вы никогда не говорили мне, мессер, что у вас есть сестра.
Акиса не понимала по-тоскански, но зато, по старой привычке, быстро, куда быстрее меня, догадалась, что надо делать, и, распустив тесемки аметы, обнажила грудь. Я торопливо задрал вверх свою сорочку.
Тут Фьямметта встрепенулась и обхватила голову руками.
— Вот так чудеса! — радостно воскликнула она.
— Это еще только полчуда, — заметил я, — а настоящее чудо нам только предстоит устроить и — чем скорее, тем лучше.
— Значит, вы, мессер, хотите сразу представить невесту жениху? — озабоченно спросила меня Фьямметта. — Тогда ее нужно поскорее одеть достойным образом. Я думаю, вашей сестре мое новое платье будет как раз впору.
— Какое «новое платье»? — пришла и моя очередь изумиться второй половинке чуда.
Оказалось, что Фьямметта уже успела побывать у венецианских торговцев и — в счет моего годового дохода порядком разорить и без того разоренную капеллу.
Пока дамы, «беленькая» и «черненькая», занимались самыми важными и самыми тайными женскими делами, я проник в оружейный подвал капеллы и не обнаружил там ничего, кроме копий и луков, составлявших обычное вооружение тюркоплиеров. Лук-то мне и был нужен. При свете масляного огонька я тонким каламом начертал на крохотном кусочке пергамента две звезды и два арабских слова: «ЗАТМЕНИЕ МИНОВАЛО». Затем подобрал стрелу с белым оперением и, привязав к ней пергамент, незаметно для приора выбрался на задний двор.
От такой беззлобной лжи, которую вполне можно было бы считать правдивее многих королевских, тамплиерских и ассасинских правд, священный кипарис, как мне показалось, даже не содрогнулся.
Лук я вернул на место и, зайдя на обратном пути к усердно молившемуся приору, еще раз бесстыдно встревожил его сердце, теперь — такими словами:
— Мессир приор, я слышал какой-то стук на заднем дворе, но никого там не заметил. Как вы думаете, что бы это могло быть?
Зато мое собственное сердце едва не выскочило из груди, когда я увидел своих дам, «беленькую» и «черненькую», блиставших красотой и роскошными одеждами.
— Пора, — еле переведя дух, сказал я им. — Комтур, конечно же, услышал, что я вернулся и вернулся в срок. Лишние волнения могут плохо отразиться на его здоровье.
Сдерживая самый греховный смех, мы подобрались к келье умиравшего комтура, и я, гордо и важно распрямившись, вошел к нему твердым шагом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83