– спросил Андрюша.
Масальский нахмурился, напустил на себя минутную серьезность и сказал:
– Теперь наверняка в кавалергарды попадем. Теперь для коронации будут набирать. Вчера из Питербурха Митька Блудов приехал. Говорит, здесь мы не засидимся – живо вытребуют в Санкт-Питербурх! А с флотом – прощай флот! Поплавали!
– Меня в кавалергарды не возьмут, – сказал Андрюша, садясь.
– Почему так? Что ты, хуже других? – встрепенулась Ирина Леонтьевна.
– Не хуже, а ростом мал. В кавалергарды берут таких, как они, – кивнул он на товарищей.
– А ты откуда знаешь? – спросил Возницын.
– Да ведь взяли ж Горсткина, Сукина, Елизарова, – правофланговые первой роты, а я…
– Ну это еще неизвестно, – поддержал князь Масальский. – За один рост брать не станут! Сына какого-либо мелкопоместного аль приказного, будь он хоть как покойный царь Петр, – не возьмут! Берут ведь только из знатного шляхетства.
– Вот и я ж говорю, – вмешалась Ирина Леонтьевна.
– Обмундирование надо самому строить. Это больших денег стоит. Ух, и красивый же мундир! – закрутил от восторга головой Масальский. – Знаете, Аленушка, тут – алое, тут – зеленое и кругом золото!
– Да ничего особенного, – махнул рукой Андрюша. – Кафтан обыкновенный, зеленого сукна…
– А обшлага разрезные, алого цвету и по борту золотой галун, – прибавил князь Масальский.
– Камзол алый, – продолжал безо всякого воодушевления описывать Андрюша: – Да сверху этот, как его… супервест. Вот и все.
– А что это такое? – улыбнулась Алена, не запомнив, как выговаривается это мудреное слово.
– Супервест? Это сверху кафтана надевается, – словоохотливо подхватил князь Масальский. – Из алого сукна. На нем спереди вышита серебряная звезда Андрея-первозванного, а сзади черным шелком…
– Погоди, – перебил его Андрюша: – Что же Митька Блудов сказывал?
– Митька очень торопился домой. Ехал пыльный, усталый. Завтра, говорит, приезжайте в Москву, расскажу все подробно!
– Поедем, Андрюша, в Москву, разведаем, – сказал Возницын, которого не прельщали ни красивая форма, ни служба в кавалергардах.
Ему хотелось поскорее узнать, нет ли какого известия от Софьи.
– Что ж, позавтракаем и поедем, – ответил Андрюша.
IV
– Как дунул ветер с норда – у них он называется «верховой», так мы свету божьего не взвидели. На «Принцессе Анне» от великого ветра поломало стеньги и саленги, а мою посудину так раскачало, что борты от палубы отставали… – говорил князь Масальский, по обыкновению один завладевший разговором.
Возницын сидел, не принимая участия в беседе – он думал о своем.
Оказалось, что он напрасно спешил в Москву: никаких вестей от Софьи не было. (Возницын нарочно оставил Афанасия в своем московском доме – Афонька знал в лицо Софью).
– Что такое случилось? – недоумевал Возницын. – Неужели Мишуков остался в Астрахани еще на год?
Откуда-то вынырнула ехидная мысль:
«Забыла! Разлюбила!»
«Не может быть: года не прошло и уже забыла, – успокаивал себя Возницын. – А если Афонька, чорт лупоглазый, прозевал – не был в то время дома, как приходила Софья?»
Возницын встал и вышел из палаты на крыльцо.
На лавочке возле дома сидел Афанасий. Он посвистывал, дразня индюка, а тот наливался кровью от злости и в ответ горячо бранился своей неразборчивой скороговоркой.
– Афанасий, скажи по правде, ты дома не очень-то сидишь? Все, я чай, по базарам бегаешь, или в кабаке, в «Скачке» лясы точишь, а?
Афанасий вытаращил свои бесцветные голубые глаза и обиженно ответил:
– Господь с вами, Александр Артемьич, куды я хожу? Спросите хоть у клюшника Кирилла, аль у стряпухи! Да я…
– Ну, ладно уж! – махнул рукой Возницын. – Поди к ключнику, возьми у него денег и сбегай принеси еще четверть пива да фунт водки!
Афанасий сорвался с места, обрадованный, что допрос окончен.
А Возницын остался стоять на крыльце. В палату, где шумели подвыпившие гости, возвращаться не хотелось.
Приехав втроем с Андрюшей и князем Масальским в Москву, они разыскали Митьку Блудова – любопытно было порасспросить его о наборе из флота в кавалергарды. Но, как водится, князь Масальский по пути к возницынскому дому встретил какого-то знакомого драгуна и назвал его на чужое угощение, несмотря на то что Андрюша ткнул его в бок и зашептал:
– Зачем тебе драгун? Незнамо, какой человек!
В другой раз Возницын не обратил бы на это внимания, но сегодня ему было неприятно.
– Что у меня фартина для них, что ли? – злился он.
Оттого сейчас не хотелось возвращаться назад в палату, где шумели гости и в пьяном кураже продолжал разглагольствовать востроносый князь. Он все еще рассказывал об Астрахани:
– Приезжают эти индийцы из-за моря к нам одни, без баб, а в Астрахани бегают к замужним татаркам. Татарки страсть какие безобразные – маленькие, черные, нос приплюснутый! А индийцы высокие, белозубые. Вот кого б в кавалергарды брать!
«Как это князь еще до сих пор ссоры ни с кем не затеял?» – усмехаясь, подумал Возницын.
Он знал привычку Масальского – князь во хмелю был придирчив и буен.
Возницын спустился с крыльца и сел на лавочке.
Индюк все так же важно расхаживал по двору. Серый кобель, бегавший по рыскалу, лизал свою давно вылизанную чашку.
Где-то под крышей ворковали голуби.
«Эх, и что бы ей приехать! Наверное, из ненавистного флота исключат, возьмут в кавалергарды. А там глядишь – как-нибудь удастся вовсе улизнуть из армии: это не при первом Петре! Борютин-большой ведь получил полное освобождение от службы!» – раздумывал Возницын.
Стукнула калитка. С пивом и вином в руках возвращался из кабака проворный Афанасий.
Возницыну пришлось итти в палату к гостям.
Когда Возницын вошел с Афанасием в палату, гости еще больше зашумели.
– Хозяин-то наш что выдумал! – восхищенно сказал драгун. – Аль сегодня чьи именины?
– Лей, кубышка, поливай, кубышка, не жалей хозяйского добришка! – кричал пьяный князь Масальский, подливая драгуну, который и так пил точно ярыга.
Возницын сел за стол и выпил.
– А все-таки виноградное лучше! Помнишь, Андрюша, какое венгерцы в Астрахани делали? – сказал Возницын.
– Вот мне перс, с которым мы отправляли за море деготь, привез винцо! С ног валило! – захвастался князь Масальский. – Однажды я на «Периную тяготу» девку привез…
– А по уставу разве можно держать девку на корабле? – спросил, улыбаясь, Митька Блудов.
– Мало ли что по уставу! В уставе сказано (я это наизусть затвердил, не хуже нашего книжника Саши): «Запрещается офицерам и рядовым привозить на корабль женский пол для беседы их во время ночи; но токмо для свидания и посещения днем.» Я привез для свидания днем, а ввечеру беседовал… – захохотал Масальский.
Возницын пил, но от водки, не становилось веселее. Он сидел, подперев голову руками, когда к нему с чаркой в руке подсел Масальский.
– Сашенька, – сказал он: – ты думаешь, я не знаю, отчего ты скучен?
Возницын поднял на него глаза.
Дорогой из Астрахани в Москву Возницын кое-что рассказывал Масальскому о Софье – ведь они вместе когда-то впервые встретили Софью в Морской слободе, в Питербурхе.
Но в дороге Масальский почему-то не очень охотно слушал рассказы Возницына.
Возницын теперь готов был поделиться с ним своими сомнениями, но Масальский опередил его:
– Ты грустишь, что Софья осталась в Астрахани? Ведаешь, я тебе скажу, – положил он руку на плечо Возницыну: – больно ты робок с девушками, мой милый! Им никакой поноровки давать не следует. Покруче поступать – лучше выходит. Тогда и грустить не для чего станет. Плюнь, не печалься по-напрасному: другую найдем! Вот ты сидишь тут и нюни распустил, а она там, небось, не зевает. Не таковская, я знаю! – скривил свое курье личико Масальский.
Возницына словно кнутом ожгло.
– Что ты мелешь зря? – гневно спросил он задрожавшими губами.
– Зачем зря? Я знаю. Ее капитан Мишуков давно уже приголубил, а ты…
Масальский не кончил фразы: Возницын со всего размаху ударил его в грудь.
– Врешь, мерзавец!
Масальский, сидевший на конце скамьи, так и шлепнулся на пол. Возницын вскочил и, сжав кулаки, стоял бледный как полотно.
Он точно ждал, когда Масальский подымется на ноги, чтобы снова ударить его.
Митька Блудов и Андрюша кинулись к ним.
А пьяный драгун, увидев, что бьют его приятеля, стал тем временем выбираться из-за стола, с надеждой поглядывая на свой палаш, оставленный в углу у печки.
Андрюша, обхватив Возницына, отвел его в сторону, хотя тот и не порывался лезть к Масальскому.
Пьяный князь при помощи Митьки Блудова поднялся с пола. Востренькие глазки его были полны злости. Он исступленно кричал:
– Нет, не вру! Да, да – Мишуков! На-ко-ся, выкуси! Лети к нему в Астрахань, Бова-королевич!
– При чем тут Мишуков? В чем дело? – спросил Митька Блудов, державший Масальского за плечи. – И зачем ехать в Астрахань, коли Мишуков здесь, в Москве? Я его сегодня видел.
– Где ты его видел? – встрепенулся Возницын. Краска прилила к его лицу.
– В Китай-городе, у смоленского подворья.
Возницын с силой отшвырнул Андрюшу и кинулся к двери мимо трусливого князя, который в испуге шарахнулся прочь.
Возницын даже не взглянул на Масальского.
V
Софья быстро шла по знакомым Китайгородским улицам.
Сегодня она целый день спешила – хотелось всюду поспеть, а времени было мало.
Вчера вечером она вместе с Мишуковыми приехала из Астрахани в Москву, а сегодня приходилось отправляться дальше – Захарий Данилович спешил.
Адмиралтейств-Коллегия слала капитана Мишукова по каким-то делам за рубеж, в Польшу.
Светлейший дядюшка капитанши устроил так, что Мишукову разрешили взять с собой всю семью.
Целый день ладились в далекий путь. Капитанша не отпускала Софью никуда из Арбата, где в доме отца Мишукова остановились они. А у Софьи ныло сердце: в Москве предстояло столько дел!
Наконец после полудня Софья отпросилась уйти на часок-другой. В Москве Софья прежде всего намерена была забежать к своим, в Вознесенский монастырь. Ей хотелось поскорее увидеть Маремьяну Исаевну и мать Серафиму и поделиться своею радостью: наконец-то сбывалась давнишняя софьина мечта – она ехала за рубеж!
Затем Софья хотела выполнить обещание, данное в Астрахани Возницыну: на всякий случай зайти в возницынский дом у Мясницких ворот – авось Сашу отпустили из флота в дом!
В Вознесенском монастыре Софью ждало печальное известие: старухи-богаделенки, Маремьяна Исаевна и Анна Щегельская, умерли прошлой зимой. Некому было перед отправлением за рубеж напоследок проверить, как Софья говорит по-польски и по-еврейски: обе учительницы лежали в земле.
– Должно быть, Софьюшка, у тебя отец цыганом был, что ты так на месте не любишь сидеть? – ласково ворчала старуха. – Пора бы уж, кажется, угомониться – повидала свету!
– Нет, еще мало видела. А вот теперь увижу! – восхищенно говорила Софья.
Несмотря на то что мать Серафима не разделяла софьиных восторгов по поводу предстоящего путешествия, Софье все-таки приятно было сидеть у матери Серафимы: она очень любила старуху.
Софья сидела и каждую минуту все собиралась уходить. Она и сама не заметила, как досиделась в Вознесенском монастыре до вечернего звона. Софья схватилась – надо было спешить дальше.
Оттого Софья шла так быстро, точно за ней гнались.
На Красной площади купецкие молодчики, закрывавшие ставни и привешивавшие к железным дверям лавок тяжелые замки, пересмеивались, глядя на Софью.
– Отколь сорвалась, красавица?
– Погодь, сестрица, вместе молиться побежим!
Продираясь сквозь торговые ряды, Софья с неудовольствием видела: к Мясницким воротам ей уже не поспеть. Надо торопиться хоть на подворье смоленского архиерея, что у Варварских ворот – там стояли подводы с капитанскими пожитками, авось, Платон еще не уехал на Арбат!
«Саша, наверное, в Питербурхе. Чего ему здесь делать?» – оправдывала она себя.
Конечно, Возницын тогда и сам не очень был уверен, что весной приедет в Москву. Но Софью угнетало другое – дорогой она предполагала из Москвы написать ему обо всем, о том, что едет в Польшу ненадолго – на полгода (хотя капитан ладился не менее, чем на два года), что она попрежнему помнит и любит своего Сашу.
«Милый Сашенька! Дорогой мой! – с нежностью думала она. – Ничего, я из Смоленска напишу ему.» – успокаивала себя Софья.
Она отчасти была довольна тем, что в Москве не встретилась с Возницыным. Софья знала, что Возницын воспротивился бы поездке. Но все равно Софья не отступила бы от своего решения – поездка так манила ее! Ей хотелось увидеть тот рубеж, о котором всегда восторженно вспоминала многословная полька Анна Щегельская и хвалила сдержанная Маремьяна Исаевна. И Софья знала, что другого столь удобного случая для поездки она нескоро дождется.
Софья торопилась.
Вот лавка, торгующая икрой, вот малое кружальце, вот харчевни, а там высокий, старый забор с обомшелыми зелеными досками, сад и тесовые ворота с образом смоленской богоматери.
Пришла.
Софья толкнула калитку и с облегчением вздохнула: возы стояли на дворе, лошади еще не были запряжены. Ямщики и пять солдат, которых под командой капрала дали капитану Мишукову для охраны в пути до рубежа от всяких воровских людей, разбрелись по пустому двору. Кто сидел курил, кто переобувался, а кто, подложив под голову мешок с овсом, похрапывал на возу.
Софья заглянула в избу.
За еловым столом сидели денщик Платон и капрал – они подкреплялись на дорогу. Оловянная фляга давно была пуста.
– Платон, скоро поедем? – спросила Софья. – Уже к вечерне звонят.
– Софья Васильевна! И ты здесь? – удивился Платон. – Сейчас поедем!
Софья вышла во двор и, подойдя к телеге, стала укладывать в свой сундучок какие-то пироги и оладьи, которые заботливая мать Серафима заставила ее взять на дорогу.
Она заново перекладывала свое добро и так увлеклась, что не слышала, как стукнула калитка.
Только когда Возницын радостно окликнул ее: «Софьюшка!» – она обернулась. Перед ней стоял Саша, о котором она только-что думала.
Возницын хотел было обнять ее, но Софья отстранилась.
– Пойдем в сад!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44