А тот даже бровью не повел — хорошую школу прошел во Львовской коллегии иезуитов.Хозяин дома многозначительно посмотрел на брата Станислава. В его взгляде — вопрос или даже тревога: одобряет ли он действия короля или, может, как и бросивший реплику, критикует его.Станислава не удивил взгляд брата. Не испугала его и поднятая снова гетманом старая проблема обуздания казачества. Только на несколько лет старше его, Станислав Конецпольский, пользуясь своим военным званием как буллой, мог позволить себе так смело критиковать непоследовательную политику правительства.— Вы правы, пан гетман, — поторопился Станислав Потоцкий. — После битвы под Хотином прошло уже более полугода. А жолнерам, как и казакам, до сих пор еще ничего не заплатили. Ведь они воевали, мир Короне обеспечили! Скоро, говорят, будет жолнерская конфедерация. Казаки тоже не спешат расходиться по волостям, а сосредоточиваются в Киеве. Они совсем не тоном счастливых подданных выражают свое недовольство рациональной, так сказать, политикой его королевского величества. Ведь созданная комиссия должна была объявить волю короля о сокращении реестра казаков. А украинские хлопы, наоборот, вынуждены продолжать набеги, чтобы добывать себе ясырь…— А пан С-стась, вижу, мог бы заслужить р-расположение казаков своей беспристрастной защитой их, уважаемые панове! Как вы думаете, уважаемый п-пан с-сотник? — обратился Конецпольский к Богдану на украинском языке, воскресив в его памяти воспоминание о первой встрече с тогда еще юным поручиком польских войск Конецпольским…— О, уважаемый пан гетман! Ваши соображения весьма интересны, это верно. Но я, уважаемые панове, какое-то время был оторван от этого мира. Сам с удовольствием послушал бы, что скажут уважаемые панове.Ротмистр Хмелевский понял, что Богдана надо отвлечь от этой острой политической дискуссии, затеянной шляхтичами.— Думаю, что нам бы не помешало попробовать вина из погребов хозяина, — многозначительно намекнул он Богдану.— Ты прав, Стась, если и впрямь в этих погребах хранится не березовый сок, а настоящее вино, — засмеялся Богдан. — Ибо у меня руки как-то озябли… от этого шляхетского сквозняка.Когда же выпили по бокалу хорошего вина, Богдан еще внимательнее стал прислушиваться к разговорам знатной шляхты. А они горячились еще больше, спорили между собой.— Не прислушивайся, не обращай внимания. Напрасно мы с тобой заехали сюда ночевать. В этом моя вина.— Так, может, уйдем отсюда?.. Только вот паненка таким ласковым взглядом одарила меня за столом. Точно солнышко весной!..— Это уже совсем другой разговор! Заметил и я ее улыбку. Но эта паненка, казалось бы, и не имела права… собственно, она обручена. Она из Каменца, кузина Станислава по матери. Ну, так будем потихоньку ретироваться отсюда?Богдан лишь кивнул головой в знак согласия. На них никто не обратил внимания, когда они проходили через зал к выходу. В кругу разгоряченных дискуссией шляхтичей оказался и Адам Кисель, любитель острых споров. Об этом все знали и не тревожились, поскольку его постоянные выпады нисколько не угрожали шляхте, определявшей политику Короны.— В самом деле, пан Станислав прав, — услышал Богдан слова Адама Киселя, и, заинтересовавшись, они с Хмелевским остановились у дверей. — Слишком затянулось это дело с выплатой содержания казакам и жолнерам. Говорят, будто бы уже и приготовили им эти проклятые деньги, которые лежат во Львове, как приманка в мышеловке.В зале захохотали, развеселив и оратора. А он продолжал:— А пока что королевские войска снова двинулись на Украину, чтобы бряцанием сабель, а не обещанными злотыми успокоить храброе казачество! — потряс рукой пан Кисель.— Как хорошо, пан Адам, что вы любезно согласились остаться на пашем семейном празднике. Кто лучше вас знает такие запутанные, как вижу, казацкие дела, какими они были еще с незапамятных времен покойного Батория. Прошу, пан Кисель, расскажите об этом пограничном, всегда бунтарски настроенном хлопском войске. Пускай пан Адам поподробнее нам сообщит о них. Просим, уважаемый пан Адам!Адам Кисель не ожидал этого. Пожал плечами — знал бы, не торопился со своим мнением.— Что поделаешь, — произнес Кисель. — Одни казаки, уважаемые панове, собираются на грозный казацкий Круг. Другие воюют под началом пана Стройновского, помогая цесарю Австрии. А третьи, вопреки обещаниям пана Збаражского, отправились на чайках к Черному морю за добычей. А деньги, предназначенные им, лежат во Львове. Почтенные казацкие старшины с трудом поддерживают порядок, но тоже говорят, что не по-хозяйски поступают с выплатой им содержания.— Конечно, они правы, — подтвердил несдержанный Станислав Потоцкий, забыв о своих гостях, Хмелевском и Богдане.— Да, так, уважаемые панове, не по-хозяйски. Его величество король по этому поводу недавно принимал у себя депутацию казаков. Но он ни на шаг не отошел от своей прежней политики и разными дипломатическими увертками старается удержать казаков в узде. А казаки, да еще и вооруженные, после Хотинского сражения представляют собой не меньшую силу, чем жолнеры. У них, панове, давно чешутся руки… Но пока что… казаки ждут выплаты причитающегося содержания.— Пора бы выплатить! Зачем держать деньги во Львове? — удивленно спросил хозяин дома, рассчитывая на поддержку гетмана.— Золотые слова, ваша милость, — поддержал Кисель, а не гетман. — Но надо думать, уважаемые панове, не только о завтрашнем дне, но и о том новом, что есть сегодня. А это сегодняшнее, как топь на болоте, заставляет ходуном ходить. Семьям казаков да их старикам следовало бы обрабатывать землю, выращивать хлеб для общества. Но землю в украинских староствах после подавления восстания разных наливайков присвоили себе шляхтичи. Заниматься хлебопашеством некому. Все украинские крестьяне хотят быть казаками и жить свободно. А земля у шляхтичей пустует. Вот и лежит бесплодной украинская земля. А казаки вынуждены добывать хлеб для себя и семьи набегами на Крым, на турецкое побережье. Всеми нами уважаемый князь Юрий советует устрашать казака его же собственной кровью, чтобы заставить заниматься хлебопашеством, обрабатывать землю шляхтичей… И вызывает этим угрожающие Польской Короне речи на сейме, как, скажем, речь пана Древинского.— Да, уважаемые панове, Древинский в своей речи в сейме окрестил шляхтичей такими именами, как прохвосты, душегубы, поджигатели, — подтвердил Юрий Збаражский. — Шляхта так занята своими распрями, что не видит и не слышит этого. Мы уже превратились в прохвостов, душегубов, поджигателей, прошу прощения. Не на руку ли это собравшимся в Киеве вооруженным казакам? Вот почему его величество король поступает умно, не спешит заискивать перед мерзкими хлопами, этим вооруженным сбродом.— Что случилось, панове? — успокаивал Николай Потоцкий, держа в руках пустой бокал и графин с вином. — До нас дошли слухи о том, что пан Радзивилл советует втянуть казаков в шведскую войну. Пан Стройновский забавлял их где-то за Дунаем. Положение не такое уж критическое, как его обрисовал пан Адам… Очевидно, гостям следует выпить по жбану вина после такой, так сказать, действительно государственной работы, как в сейме. Не так ли, мой пан Станислав? — гостеприимно обратился Николай Потоцкий к помрачневшему Конецпольскому.Гетман обвел взглядом шляхтичей и одобрительно кивнул головой… 13 Казаки-лисовчики полковника Ганнуси возвращались на Украину кто как мог. Когда они подошли к Висле, то уже мало походили на воинов. Сейчас они были только отцами своих детей, мужьями своих жен или сыновьями матерей и отцов, которые так хотят увидеть их. Поседевший полковник еще на берегу Вислы распрощался со своими казаками. Его сопровождали несколько пожилых старшин. Подорвал свое здоровье полковник в тяжелых боевых походах и боях. Отвоевался, едва хватило сил добраться до родной Белоцерковщины.— Своими путями будем, панове-молодцы, добираться домой, а может, и на Запорожье, — прощаясь, оправдывались старшины.Весь воинский пыл словно ветром сдуло, когда казаки ступили на свою землю. Только небольшая часть молодых и наиболее храбрых казаков направилась вместе с жолнерами в Краков. Здесь проходили торные пути, было много селений, где легче раздобыть харчи, продать остатки трофеев.— Нам лучше держаться вместе, панове казаки, — советовали или уговаривали жолнеры, чувствуя себя на своей земле полноправными хозяевами. Здесь что ни село, что ни кустик — все свое.И они шли вместе. Вначале разбивались на группы, чтобы не вызывать недовольства у мещан, не накликать на себя беду. А когда узнали в Кракове, что туда прибыли полковники польского войска, находившиеся в турецком плену после Цецорской битвы, немедленно ушли из города. Словно от чумы, убегали они на окраины, в соседние села.— Ну, братцы, давайте уходить кто куда! Во дворце Потоцкого шляхтичи уже и совет держали. Снова хотят взяться за вашего брата казака. А возле Киева казаки собирают широкий Круг. Да и жолнерская конфедерация, сказывают, тоже не за горами. До сих пор не выплатили содержание ни тем, ни другим!.. — сообщил один из поляков-лисовчиков, вернувшийся из разведки в город.Вместе с поляком-разведчиком ходил и казак Карпо Полторалиха, которого Богдан уговорил пойти с казаками.— Я останусь еще на несколько дней у Потоцкого. Очевидно, где-то в именин Николая Потоцкого и служить буду, — признался Богдан казаку.— Так, значит, и в Чигирин не поедете, Богдан?— А что мне теперь делать в Чигирине, Карпо? Одна печаль и одиночество? Там каждый кустик будет терзать душу, пробуждая воспоминания… Нет, не поеду я ни в Чигирин, ни в Субботов. Нет у меня, братец, ни роду, ни племени. Буду служить у Потоцкого. Может, гайдуком, писарем стану на родной земле. Жизнь лучше узнаю, глядя на нее со стороны, покуда и самого, как пса, на цепь не посадят.— Так уж лучше в монахи, — пытался отговорить Богдана Карпо.— В монахи или в доезжачие, в конюшенные — один черт. Разве не все равно, где коротать дни, лишь бы не там, где тебя впервые родители учили по земле ходить.— Ведь это… измена ей, матери-земле.Богдан пристально посмотрел казаку в глаза. Широкоплечий и стройный, как девушка, подпоясанный красным поясом, Карпо не смутился недоброго взгляда Богдана. Знает ли он, что значит измена родной матери-земле, если так смело обвиняет в этом сироту-пленника, возмужавшего казака?— Нет, казаче! Это не измена! Хочу в одиночестве, где-нибудь в уютном уголке, свыкнуться со своей новой судьбой, которая хочет согреть меня, сироту. Да и с жизнью нашего народа должен лучше познакомиться.— Но ведь она, эта жизнь, и там, у нас на Днепре!— Со стороны хочется присмотреться к запорожцам. Шляхтичи вон говорят, что украинский народ обленился, не хочет работать на них, все казачеством промышляет. Может, и обленились люди, оставив свои, вечно принадлежавшие им земли. Так, очевидно, и Северин Наливайко, обленившись, сложил свою голову на шляхетской плахе, лишь бы не осчастливить себя панским ярмом.— Мудро говоришь. Получается — нате, рубите, уважаемые шляхтичи…— Сам знаешь, какое это счастье быть в панском ярме хоть и без плахи. Присмотрюсь я к этому ярму, да и пана получше разгляжу.— Вместе с его детками?— Разумеется. Может, умирать, как Наливайко или Бородавка, и не следует. Живи, плодись, как вошь в кожухе. А святой апостол Петр подоспеет, пожалеет тебя и чудом спасет, как ту великомученицу… Тьфу, черт возьми, наговорил тебе, братец, всяких глупостей… На самом деле… Более двух лет не был на родной земле, а застал ее будто опустошенной. Кругом только шляхтич на шляхтиче!..— Отца нет, знаем. Но ведь есть люди. И какие! А живой человек о живом думает.— О живом! Но о каком, брат мой Карпо? Лишился я родителей, растерял друзей, заросли травой когда-то утоптанные тропы. И утаптывать их надо на какой-то новой почве. А знаешь ли ты, молодой и горячий казаче, где именно, на какой земле утаптывать?! Вот я приду в себя и пойду искать эту землю, — может, найду, если и не казацкую, то какую-нибудь другую. Хочу приглядеться к матери-земле, да и к себе… Поезжай, брат, приставай к своим людям. Увидишь чигиринцев, поклонись им от меня, передай, что жив. А больше ничего не говори обо мне. Где я, что буду делать. Пускай затеряюсь, как былинка, подхваченная осенними ветрами.— Так где тебя искать, если захочется повидаться? Привык я к тебе!И снова своим вопросом поставил Богдана в тупик. Старшина умолк, посмотрел на дом Потоцких. Может, он не знал, что ответить, или не хотел говорить правду.— Стоит ли искать, дружище? Где-нибудь в имении Потоцких, а все-таки на Украине. Тут недолго пробуду, чтобы не зарыться, как линь в тину. Но лучше… я сам тебя найду, когда немного свыкнусь со своим одиночеством. Прощай; казаче.Видел ли кто-нибудь, как крепко обнимались казаки, скрытые пеленой утреннего тумана? Так прощаются только родные, когда отъезжают в далекий путь. Как на смерть. Но с надеждой обмануть ее, проклятую. 14 А собравшееся под Киевом казачество бурлило, точно море весной. Его ратные подвиги на Хотинском побоище не только не были достойно оценены, но еще и позорно растоптаны королем. Ни восторженные реляции покойного гетмана Ходкевича, ни даже расточаемые королевичем Владиславом беспристрастные похвалы казакам, которые, по свидетельству и самого Зборовского, своей храбростью и отвагой решили исход войны и принесли победу Польской Короне, — ничто не помогло.Сенаторы Речи Посполитой сейчас были заняты тем, как разоружить казаков, заставить их взяться за плуг в шляхетских имениях на Украине. «Чего доброго, это быдло еще захочет сравняться с польской шляхтой», — с ужасом думали сенаторы.Казаки-лисовчики, возвращаясь из-за Дуная, наконец встретились со своими побратимами казаками — героями Хотинской кампании. Они сосредоточивались в кагарлицких лесах и ярах, надеясь получить обещанную сенаторами плату за прошедший тяжелый военный год. Лисовчики теперь группировались вокруг Ивана Сулимы. До Кагарлика дошла только половина тех казаков, которые начинали поход от Дуная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58