– Другими словами, ты замышляешь что? – спрашивает Толстый, которого наконец охватывает страсть к делу.
– Что надо выбирать окольные пути, которые зачастую сокращают расстояние!
Удовлетворенный этой цитатой, я вылезаю из моей тройки и иду трезвонить в дверь особнячка.
Дверь открывает хорошенькая субретка, крепко сбитая, с пушком на верхней губе. Я спрашиваю ее, дома ли мсье и мадам Всемоетвойе, а она спрашивает меня, кто их спрашивает, что неявно обнаруживает присутствие хозяев. Всемоетвойе мой старинный приятель. Мы вместе учились в лицее, вместе первый раз надрались и вместе, не переключая передачи, въехали под наш первый красный фонарь. Это добрый толстяк, отец которого ковал бабки и который продолжает ковать их по привычке, почти не замечая этого. Во времена наших похождений я занимался тем, что уводил у него из-под носа его подружек, что повергало его в глубокую тоску. Но, так как это лучший из людей, он никогда не сердился на меня за это дольше двадцати четырех часов, то есть времени, необходимого, чтобы найти замену. Странная вещь – которая проливает яркий свет на изгибы души, – как только он совершал очередное завоевание, он из кожи лез, чтобы мне его показать. Это было что-то вроде испытания, которому он подвергал себя. Рисковый парень, этот Всемоетвойе.
Во время моего необычного появления в гостиной, он, обрюзгший, сидит в кресле, покуривая толстенную штуковину, произведенную в Ла Хабане.
– Не может быть! – восклицает он, бросая финансовую газету, котора представляет собой его «Приключения Тинтина». – Я не верю своим глазам!
Он еще больше растолстел. Надо сказать, что я его не видел уже десять лет. Сейчас у него крупное представительство выше колен, солидный багаж под зенками, серебро в шевелюре, хотя он старше меня на каких-то пару лет, и вид прелата чревоугодника, внушающего доверие.
Мы обмениваемся обычными похлопываниями и восклицаниями. Вкратце рассказываем друг другу о последних десяти годах. Говорим, что совсем не изменились. И, наконец, я выкладываю свою историйку.
– Людовик (это его имя), ты знаешь Отель Цветов? И мой приятель краснеет, как храбрый омар, который нырнул в кастрюлю с кипящей водой, чтобы спасти утопающую лангусту.
– Еще бы!
– Что это за лавочка?
– Ну, эдакое любовное гнездышко! Оно открыто преимущественно после полудня, если ты понимаешь, что я хочу сказать!
– Ага! Ясно. Для избранных?
– Очень. Парижское джентри наставляет там друг другу рога изо всех сил!
– Занятная картина!
В эту секунду дверь гостиной открывается и появляется чудное белокурое создание. Ему не больше двадцати пяти. Линии корпуса образца двадцать первого века. Загорелое лицо буквально озарено глазами сиамской кошки.
– Но это так! – бросает Людовик. – Ты, кажется, не знаком с моей женой!
Вошедшая мило улыбается мне. У нее такие зубки, которые бы затмили витрину у Картье.
– Это комиссар Сан-Антонио, о котором я тебе часто рассказывал! – говорит Всемоетвойе.
– О! Да, – говорит она. – Кажется, вы у него уводили подружек?
– Из-за этого Казановы я не мог удержать ни одной! – шутит мой дружок.
Атмосфера лучше некуда.
Мы выпиваем по рюмочке. Я с трудом отрываю глаза от мадам Всемоетвойе. Настоящая богиня! На ней бежевое платье, на котором прописными буквами написано, что оно от Диора! Как Людо ухитрился овладеть такой потрясающей женщиной!
– Итак, к делу, ты хотел меня о чем-то попросить? – говорит он.
– Да... – говорю я.
– Валяй, все мое – твое, мой вероломный дружище! Я допиваю бокал и, ставя его на английский салонный столик, невинно говорю:
– Я хотел попросить тебя одолжить мне мадам! Молчание, которое последовало за этим, могло стать катастрофическим, если бы я не пустился в подробные объяснения:
– Те, кого я разыскиваю, скрываются в Отеле Цветов. Они настороже и при малейшей опасности ускользнут. Значит, я должен хитрить и появиться в этом отеле как клиент. Однако это такое заведение, куда ходят вдвоем и преимущественно с хорошенькой женщиной...
– Нет, ну ты ненормальный! – протестует Людовик. – Моя жена!
– О! Конечно же, да! – стучит ножками белокурая красотка. – Это безумно увлекательно. Я успокаиваю своего друга.
– Для мадам это абсолютно безопасно. Главное для меня – проникнуть внутрь, не привлекая внимания. Как только мы окажемся внутри, она останется в закрытой комнате, пока будет проходить операци...
Он боится рискнуть, рисковый Людовик. Зато его жена рисковая за двоих. Вы думаете, она упустит такую возможность – нарушить обывательскую монотонность своего существования?
– Ты отдаешь себе отчет, наконец, – жалуется он, понимая, что его не услышат, – если кто-нибудь узнает ее в тот момент, когда она будет входить в Цветы, я заработаю репутацию рогоносца!
– Никто ее не узнает, – обещаю я. Он поднимает руки.
– Ты никогда не изменишься, Сан-Антонио. Ты не видел меня десять лет и вдруг сваливаешься мне на голову, чтобы одолжить мою жену, в этом весь ты!
Зарегистрировав это безмолвное согласие, я ввожу Берюрье.
– Ты принимаешь командование операцией снаружи, – говорю я ему. – Необходимо вызвать из Парижа два фургона с двумя дюжинами молодцов. Вы займете исходную позицию вблизи отеля. Кстати, что представляет из себя это заведение? – спрашиваю я друга детства.
Надутый, он объясняет:
– Особняк, увитый плющом, посреди парка.
– Хорошо. Когда я решу, что настало время действовать, – говорю я Толстому, – то привяжу свой платок к оконной ручке, улавливаешь?
– Ясно!
– Тогда появляетесь вы и быстро окружаете отель. Будьте внимательными к запасным выходам.
– Не беспокойся.
– Ни одна душа не должна проскользнуть.
– Пусть попробует!
– Очень хорошо, а теперь принеси из машины мой гримерный набор.
– Зачем?
– Я хочу немного изменить свой внешний вид. Пока он выполняет, я спрашиваю Всемоетвойе:
– Какая у тебя тачка?
– "Студебеккер", – говорит он. Я ласково похлопываю его.
– Не дуйся, вернем мы твою даму в целости и сохранности, Людо. Неужели, старея, ты становишься ревнивцем?
– Ты думаешь...
Тут снова появляется мадам, которая исчезла, чтобы привести себя в порядок.
– Я к вашим услугам!
Это заявление не способно рассеять дурное настроение моего однокашника.
Вы бы меня, ей-Богу, не узнали, если бы видели, как я отправляюсь в путь в элегантном «Студе» рядом с мадам Всемоетвойе. Я вырядился в маленькие усики а-ля Кларк; круглые очки в золотой оправе и всунул в храпелки два маленьких резиновых шарика, которые расширили крылья носа. Это меня изменило до неузнаваемости!
– Я предпочитаю вас в натуральном виде! – говорит по дороге моя спутница.
– Спасибо!
– Это удивительное приключение для такой бедной маленькой обывательницы, как я... В пригороде так скучаешь... Лошадь, теннис... Это утомительно, в конце концов.
Что нужно этой чаровнице, так это атлетически сложенный малыш для утоления ее послеобеденного голода.
Все денежные бабы таковы: время после полудня гибельно для них. Сиеста огромна, она угнетает, если нет посуды, чтобы помыть, белья, чтобы постирать, пола, чтобы натереть воском.
Я въезжаю через широкий открытый портал, увенчанный вывеской в виде полукруглой арки, возвещающей: «Отель – пансион Цветов».
Цветы здесь повсюду. Шикарные, хорошо ухоженные цветники. В конце бетонной аллеи стоит особняк, перед ним эспланада, усыпанная розовым гравием для шарабанов. Я оставляю свой между «Кадиллаком» с открытым верхом и «Бозон-Вердюра» с кузовом Шапрон и, нежно поддерживая свою мнимую спутницу (которая мило попросила называть себя Патрицией) за талию, вхожу в отель.
Огромный чистый холл, окна в мелкую клетку за шторами в мелкую сетку... Старинная мебель норманнского стиля... Все это необычайно богато.
– Никогда не думала, что когда-нибудь попаду сюда! – шепчет Патриция.
К нам приближается дама, хорошо одетая, седеющая, сердечная, очкастая.
– Господа!
Она не задает вопросов. Просто нажимает кнопку, и возникает служанка. Ладненькая и аппетитненькая.
– Проведите этих господ в двадцать третий! – говорит хозяйка.
– Желаете что-нибудь выпить?
– Шампанское, – отвечаю я, играя свою роль.
– Сладкое?
– Сухое!
Обмениваясь этими прекрасными репликами, я фотографирую глазами топографию местности. Более того, я пропитываюсь атмосферой. Очень важно – чувствовать атмосферу!
Я устанавливаю, что особняк разделен на две части: эта – рабочая половина, она побольше. И еще есть крыло, предназначенное для владельцев и служащих. Ставлю Биг Бен против Бим Бома, маленькие друзья, которых я ищу, обитают во второй половине. Меарист поступил правильно, предупредив меня, что его сообщники – друзья трактирщика.
У дамы-приемщицы легкий центрально-европейский акцент, что говорит мне о многом.
– Вы расплатитесь сейчас? – спрашивает она.
– А как же!
Она возвращается к кассе, скромно расположенной в глубине холла за гигантскими филодендронами.
– Сто ф! – говорит она.
Я говорю себе, что молчание стоит дороговато в наши дни и шампанское тоже. Я плачу, и служанка ведет нас наверх.
Апартаменты стоят путешествия. Если бы Мишлин обставлял жилище подобного типа, то в нем стояла бы кровать на четыре лошадки. Все обито цветастым кретоном и обставлено с роскошью. Все радует глаз, все звуконепроницаемое, все симпатично.
Патриция кладет свою сумочку на низкий столик. Она разрумянилась от волнения.
– Что делают в подобных случаях? – спрашивает она голосом, в котором слышна неуверенность. Я улыбаюсь.
– Ну, я думаю, целуют даму. Усаживают ее на канапе, вот сюда. Говорят, что с такой страстью мечтали об этой минуте, что все это похоже на сон. Замечают, что здесь душно, и советуют быть как у себя дома.
Она смеется.
– Кажется, вы хорошо осведомлены.
– Я читал об этом в романах!
– Забавные книги вы читаете!
Тук-тук в дверь. Это возвращается служанка с серебряным ведерком, из которого выныривает золотистая головка пузыря.
– За вами поухаживать? – спрашивает она.
– Нет, мы предпочитаем его хорошо охлажденным.
Я сую ей тысчонку старыми, которая мгновенно исчезает.
– У вас прелестно, – говорю я. – Как давно я здесь не был!
Она улыбается мне.
– О! Да...
– Новый владелец, да?
– Да, в прошлом году...
– Как зовут этого нового?
– Пабст!
– Он сейчас здесь?
– Да, но у него люди...
Разговаривая, я отпускаю маленькие шаловливые поцелуйчики в чудную шейку Патриции, чтобы сбить с толку служанку. Так как я больше не задаю вопросов, она скромно удаляется.
– Итак, что вы сейчас собираетесь делать? – спрашивает моя спутница.
– Подождать полчаса, чтобы дать время моим коллегам занять исходную позицию.
– А потом?
– А потом вдохновение будет диктовать мои действия, мой милый друг...
Я подхожу к стеклу, чтобы поднять занавеску. Окно выходит на эспланаду. Передо мной панорама парка, бульвара и прилегающих улиц.
Патриция садится на диван.
– У вас необыкновенная профессия, – говорит она. Я оборачиваюсь. Она положила ногу на ногу так высоко, что я оказался на грани инфаркта. Ее светлый взгляд подернут томной вуалью. По всей видимости, она поддалась сладострастной атмосфере комнаты.
Для приличия я сличаю содержимое бутылки.
– Глоток шампанского, мой друг?
– Вы принимаете свою роль всерьез! – щебечет она. Мы пьем, стараясь не смотреть друг другу в глаза.
– Это правда, что вы отбивали всех подружек у Людо? – спрашивает она, заставляя испустить надлежащий смешок.
– Это правда, впрочем, мне стыдно за это!
– Бедняжка Людо! Вы знаете, что он на вас совсем не сердится? Наоборот, он находит это забавным.
– У него очень добрая душа...
Зато у его жены – гром и молния, думаю я! Она откидывается на гору подушек.
– Вы очень обольстительны, правда, – шепчет она, – даже с этими смешными усами.
Ну что вы от меня хотите, когда я слышу призыв, будь то для игры в белот или в частную жизнь, я отвечаю. И самый лучший ответ, который мог дать этой светловолосой подстрекательнице, это сыграть для нее Вальс конькобежцев. Она меня отталкивает как раз настолько, чтобы придать пикантность сцене.
– Вы – демон! – хрипит она, обвивая руками мою шею. Я говорю себе, что если Людо никогда не выигрывал в Лотерею, для него пришло время срочно купить билет.
Глава XVIII,
Что называется, взять реванш (продолжение и конец)
– Мы неблагоразумны!
Я полностью согласен с Патрицией, поэтому оставляю ее, чтобы выглянуть в окно. На этот раз фургоны на месте. Пора действовать. Небольшая разминка привела меня в состояние боевой готовности. Я в замечательной форме!
– Послушайте, мой ангел! – говорю я своей партнерше. Но ей трудно сосредоточиться. За двадцать минут я представил реферат моих фирменных блюд, который ее ошеломил. Она по праву отведала «ракету на орбите», «соло на гитаре», «плодородные холмы виноградной лозы», «новый птенчик Лярусса в цветах».
– Патриция!
– Да?
Она протягивает мне губы. Я принимаю их.
– Откройте настежь ваши нежные ушки.
– Готово.
– Теперь слушайте. Я сейчас выйду. Когда я уйду, вы запретесь на засов. Подождите пять минут, потом привяжите этот платок к ручке окна, понятно?
– Понятно! Берегите себя, мой милый, – нашептывает она.
– Как зеницу ваших очей, – отвечаю я ей, как донжуан.
Администраторша погружена в книгу, когда я скатываюсь с лестницы.
Она поднимает на меня удивленные глаза.
– Это невообразимо! – гневно кричу я.
– Что происходит, мсье?
– Я хочу видеть вашего занятого директора! Клопы в таком заведении – это недопустимо!
– Что вы тут говорите?
– Три клопа, мадам! Моей спутнице чуть не стало дурно! А я в каком положении! Ей-Богу, это вам так не пройдет!
Она в растерянности и только умоляюще делает «Тес! Тише!» – на что я не обращаю внимания.
– Несколько лет назад я уже захаживал сюда. Это было серьезное заведение. Я уехал за границу и вот, по возвращении, нахожу вонючий притон!
– Но, мсье! – негодует мамаша. – Но, мсье!
– Мсье больше нет! Я хочу говорить с директором! Пойдите и скажите ему, что у меня есть для него новости! Самый большой позор в моей жизни!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16