Мексиканцы вкатили во двор ту же самую телегу с тем же самым черным волом в упряжке и уже собрались кидать в нее трупы расстрелянных, как вдруг, к всеобщему удивлению, с балкона, нависающего над двором, раздалось пение. Голос был высокий, приятный, чистый и довольно сильный — он свободно лился над обширным двором и достигал, как подумал Гас, даже берегов Рио-Гранде.
Все находящиеся во дворе стояли и слушали, как завороженные. Судья, уже намеревавшийся садиться в карету, тоже задержался и слушал Майор Ларош посмотрел наверх, как и все солдаты. Пение было без слов, лишь одни звуки — высокие и вибрирующие. Матильда перестала плакать — она все пыталась припомнить какой-нибудь псалом и спеть его для Длинноногого Уэллейса, но невидимая женщина уже запела его для него и других убитых голосом неизмеримо более богатым, чем ее.
Звуки лились с балкона, где стояла женщина в черном. Это она отпевала мертвых мужчин; она пела и пела с такой страстной властностью, что даже судья не посмел идти в карету, пока она не закончила. Звуки взмывали вверх и падали вниз, словно порхающие птицы; они наводили на слушателей такую глубокую печаль, что Калл плакал, не скрывая слез, и даже майор Ларош смахнул катившуюся из глаз слезу.
Гас был ошеломлен. Он и сам любил петь и частенько голосил что-то несуразное, когда бывал пьян. Но то, что он слышал сейчас, когда тела его убитых товарищей собирались грузить на телегу, не было похоже на пение, когда-либо слышанное им и, видимо, такого он больше никогда не услышит.
Поющая дама держалась за перила на балконе. Она закончила пение на нотах, упавших глубоко вниз — они несли с собой печаль, но печаль больше не по умершим, а скорее по живущим мужчинам и женщинам. Те, кто слышал, как поднимаются и падают звуки ее голоса, вспоминали о своих надеждах, зародившихся, но, увы, умерших, о своих обещаниях, данных, но так и не осуществленных. Гас заплакал, он не знал почему, но остановиться не мог все то время, пока лилась песня.
Затем, взяв низкую ноту, которая, казалось, мягко повисла в воздухе, словно дневной свет, дама в черном оборвала реквием и, постояв секунду-другую на балконе, держась за перила, повернулась и исчезла.
Судья, похоже, вышедший из транса, влез вместе со своими дамами в карету, та медленно развернулась и покатила к воротам.
— Боже мой, ты слышал песню? — спросил Гас Калла.
— Да, слышал, — сухо ответил тот.
Солдаты тоже ожили. Они принялись носить на телегу трупы расстрелянных. Матильда подошла к стоящим рейнджерам, оставшимся в живых.
— Нам нужно двигаться вместе с ними, ребята, — предложила она. — Они же наши люди. Я хочу убедиться, что их положат надлежащим образом в могилу.
— Пойди, спроси майора, не можем ли мы помочь похоронить их, — сказал Калл Гасу. — Полагаю, тебе он не откажет, если попросишь. Ты ему нравишься.
— Хорошо. Пойдем со мной, Матти, — позвал Гас. — Попросим его вдвоем.
В воротах судья на минутку остановил карету, чтобы перекинуться словечком с майором. Через открытые ворота Гас заметил бескрайнюю песчаную пустыню, тянущуюся далеко на север. Майор отдал по-военному честь судье и поклонился дамам — карета выехала со двора на улицу. Телега с телами техасцев со скрипом двинулась по двору к тем же самым воротам.
— Мы хотели бы помочь с похоронами, майор, — начал Гас. — Они наши друзья. Теперь многого мы для них уже не сделаем, но хотелось бы побывать на похоронах.
— Как пожелаете, месье, — решил майор. — Кладбище находится как раз за этой стеной. Идите за телегой и возвращайтесь назад, когда все закончится.
Гас немного удивился, что майор отпускает их без охраны.
— Советую вам возвращаться поскорее, — продолжал майор с веселым выражением лица. — Местные собаки очень злые — думаю, вы не сумеете убежать от них с кандалами на ногах. Минувшей ночью вы сами видели несколько собак, но их вообще-то гораздо больше. Если попытаетесь бежать, то удерете недалеко — очень скоро повстречаетесь с ними.
У Матильды не выходило из головы услышанное прекрасное пение. Ей хотелось, чтобы и Длинноногий знал об этом чудесном пении, которое раздавалось после смерти его и других техасцев. Она пыталась разглядеть певицу в черном, но вуаль на ней была слишком густа, а расстояние довольно большое.
— Никогда еще не слышала подобного пения, майор, — сказала она. — Кто эта женщина?
— Это леди Кейри, — ответил майор. — Она англичанка. Вскоре вы ее увидите.
— А что английская леди делает в такой глуши? — с недоумением спросил Гас. — Она же здесь еще дальше от родного дома, чем мы.
Майор Ларош повернулся, всем своим видом дав понять, что ему надоел разговор, и рукой сделал знак солдату подвести коня.
— Да и мой отчий дом тоже расположен подальше вашего, — сказал он напоследок, когда уже садился в седло. — Но я солдат и нахожусь там, куда меня пошлют. Леди Кейри здесь потому, что она военнопленная, как и вы. Я скажу своим людям, чтобы они отпустили вас на похороны. Советую навалить на могилы как можно больше камней. Как я уже сказал, местные псы очень кровожадны, а еды им не хватает.
Гас пошел к своим — все они столпились позади телеги с расстрелянными. Когда рейнджеры уже вышли из ворот, вслед за ними выехал майор Ларош и десяток его кавалеристов. Они взяли с места в карьер и вскоре скрылись в клубах пыли и песка, поднятых копытами скачущих лошадей.
— Я спросил насчет той женщины, которая пела псалом, — сказал Гас Каллу. — Майор ответил, что она тоже военнопленная, как и мы.
Калл промолчал — он смотрел на тела своих мертвых товарищей. На днище грубо сколоченной телеги поблескивала лужица крови, оставляя за телегой длинный след, который быстро покрывался поднятой в воздух пылью с песком.
— Боже мой, до чего же здесь ветрено, не правда ли? — проговорил Уэсли Баттонс.
11
Мексиканские солдаты с готовностью пошли навстречу техасцам и позволили им похоронить своих боевых товарищей. У одного из солдат нашлась бутылка белой кактусовой водки, и он пустил ее по кругу среди своих. Довольно скоро мексиканцы напились до такой степени, что все, как один, без памяти валялись в телеге. Оружия при них не было, так что не было и смысла предпринимать попытку побега, хотя Вудроу Калл и задумал ее осуществить.
Гас, догадавшись, что замышляет его друг, напомнил ему слова майора про собак.
— Он предупредил, что они сожрут нас, если мы попытаемся бежать с цепями на ногах, — упомянул Гас.
— Думаю, что меня все же бродячие псы не тронут, — отмахнулся Калл, но в душе решил, что майор, по всей видимости, сказал правду.
Свора одичавших собак могла завалить любое живое существо, кроме, разве, свирепого медведя-гризли.
Несмотря на все перипетии длительного перехода, у Матильды Робертс сохранилась черепаховая гребенка, и она причесала ею волосы мертвых техасцев, пока мексиканские солдаты распивали водку.
Техасцев уложили в одну братскую могилу у стены монастыря Святого Лазаря.
Поднялась песчаная буря. В начале похорон они видели вдали реку, но вскоре та пропала из виду. Зарыв могилу, техасцы разбрелись вокруг подбирать камни. Уже появились несколько собак — Гас и Уэсли запустили в них камнями, но псы, свирепо ворча, отскочили всего на несколько ярдов.
В то время как они занимались похоронами, вдоль стены проехала небольшая телега со старым мулом в упряжке. Она оказалась тоже своеобразным катафалком — в ней лежали тела двух умерших прокаженных, туго запеленутые в белые простыни. Телега проехала совсем близко от техасцев; ею управлял человек, тоже закутанный в покрывала.
— Посмотрите, это тот, который без мяса на пальцах, — сказал Гас.
У кучера виднелись лишь костлявые ладони. Это он принес Длинноногому его сапоги несколько часов назад. Прокаженный не смотрел в их сторону, будто они его вовсе не интересовали. Он просто наклонил немного телегу, вывалил мертвецов на землю и поехал назад, к воротам. Вскоре собаки вцепились зубами в завернутых в простыни покойников. Сцена эта повергла Матильду в еще большую печаль. Она боялась, что не найдется достаточно камней, чтобы надежно прикрыть тела Длинноногого и других рейнджеров от острых зубов одичавших собак.
Калл повел мула обратно в монастырь. Мексиканские солдаты по-прежнему дрыхли в телеге. Если бы не храп, то их можно было бы принять за мертвых. Двое солдат, которые еще не уснули, жались к техасцам, опасаясь свирепых псов.
Въехав в ворота монастыря, техасцы получили свободу передвижения по двору, но только в ножных кандалах. На стол, где чуть ранее стоял кувшин с фасолинами, поставили для них простую еду из вареных бобов и похлебки.
Обслуживали их старик со старухой — оба прокаженные, но не закутанные в покрывала, хотя и с темными пятнами на щеках и руках. Пятна не вызывали у техасцев отвращения, они выглядели как сильные ушибы. Старик со старухой, судя по всему, были добрыми людьми: они улыбались техасцам, а когда те опустошили миски, принесли добавки. Оставшиеся в монастыре солдаты по-прежнему спали пьяные в телеге. Просыпаться они начали лишь в разгар дня. А проснувшись, похватали свое оружие и уехали на телеге из монастыря. Все они выглядели перепуганными.
— Они боятся собак, — решил Гас. — Почему же майор не устроит охоту на них и не истребит этих проклятых тварей?
— Да их сразу же станет еще больше, — сказал Калл. — Всех псов не перебьешь.
Он наблюдал за прокаженными, когда те появлялись и занимались своими делами. Все они были наглухо закутаны, но одеяния изредка раздувались и распахивались под воздействием ветра, и тогда можно было разглядеть их тела под покрывалами. Некоторые находились в жутком состоянии: без подбородков, с проваленными носами, на щеках темные пятна. Другие хромали из-за деформации ног. Какой-то старик ходил с костылем — у него вообще не было одной ноги. Во дворе играли и несколько детей — они показались Каллу вполне здоровыми. Среди них был даже один светловолосый мальчик лет десяти — у него не наблюдалось никаких признаков болезни. Кое-кто из взрослых казался не хуже, чем старик и старуха, обслуживающие рейнджеров, у них виднелись лишь темные пятна на щеках, лбах или на руках.
Как только солдаты ушли, монастырь Святого Лазаря ожил и уже не казался таким скверным местом. Многие прокаженные смотрели на рейнджеров приветливыми, дружелюбными взглядами. Кое-кто улыбался. Другие, с пораженными лицами, покрывал и капюшонов с голов не снимали, но при приближении техасцев почтительно кланялись.
Опять поднялась пыль с песком, кружась так высоко, что едва можно было разглядеть нависающие над монастырем горы.
Гас почувствовал такое облегчение от того, что остался в живых, что в нем снова проснулось острое желание поиграть в карты или кости. О прокаженных он особо не задумывался — ночью с ними, может, и было страшновато сталкиваться, но днем место, где они обитали, казалось не хуже обыкновенной больницы. Жаль, что у него не было с собой ни единой колоды карт или хоть завалявшейся кости, а то бы он показал высший класс! Правда, денег тоже не было ни цента.
— Интересно, а сколько времени собираются мексиканцы продержать нас здесь? — спросил он своих товарищей.
Голова у Брогноли качалась взад-вперед, словно маятник часов с тех самых пор, как он перепугался тогда, в каньоне. Он глядел на прокаженных отсутствующим взглядом, а на светловолосого мальчика — с интересом. Взглянув как-то на балкон, откуда пела дама в черном, он увидел там невысокую стройную женщину. Она что-то сказала мальчику, тот неохотно бросил играть и побежал наверх.
Калл же в это время думал о том, каким образом можно избавиться от ножных кандалов. Если бы у него был молоток и хотя бы какое-то подобие зубила, он наверняка разбил бы цепи и сам. Майор ничего не говорил о том, что он вернется сюда, а последние солдаты куда-то ушли. Они теперь остались одни с прокаженными — единственной помехой к побегу являются кандалы да стаи бродячих псов. Если бы только разбить цепи на ногах, тогда найдется и способ, как справиться с собаками.
Уэсли Баттонс во время долгого похода и даже когда тащил жребий, держался молодцом, но теперь остро переживал потерю двух своих братьев и остальных рейнджеров.
— Когда мы уезжали из Остина, меня посадили кучером в фургон старого генерала Ллойда, — вспоминал он. — Нас была целая армия, вполне достаточная, чтобы отбиваться от индейцев и разбить мексиканцев. А вот теперь — посмотрите только: вот все оставшиеся добрались сюда через пустыню и закованы в железные кандалы. Домой идти далеко, — добавил он. — Мама очень опечалится, когда услышит про ребят.
Голова у Брогноли все дергалась взад-вперед, взад-вперед.
— А я и понятия не имею, где теперь лежит путь домой, — заметил Верзила Билл. — Тут так пыльно, что я могу лишь держать направление, вот и все. Знаю, что надо идти вниз по течению реки, но это довольно длинный путь.
Гас вспомнил, что это та самая река, на берегу которой они разбивали бивак, когда Матильда поймала большущую зеленую водяную черепаху.
— Вот как! Если это Рио-Гранде, тогда не так сложно пройтись вдоль нее пешком, — обрадовался он. — А когда проголодаемся, Матти наловит нам черепах.
Матильда лишь удрученно покачала головой — ее не радовала перспектива еще одного дальнего перехода.
— Нас осталось всего шестеро для похода по Нью-Мексико, — сказала она. — Если придется преодолевать оставшийся путь пешком, то сомневаюсь, выдержим ли его. Тот огромный индеец лучше нас знает реку — он запросто может добраться до нас.
— Нам нужно раздобыть оружие, — проговорил Калл. — Сделать его самим, без инструментов, мы не сможем. Мы и так проделали длинный путь пешком. Я лично хотел бы пока отдохнуть. Прокаженные нас не беспокоят. От нас лишь требуется не смотреть на них вблизи.
Он склонялся к мысли о побеге, пока Матильда не упомянула про Бизоньего Горба. Воспоминания об этом свирепом вожде команчей заставило его взглянуть на поход в ином свете. Уж лучше оставаться в стенах монастыря Святого Лазаря и отдыхать среди прокаженных, нежели снова мельтешить перед глазами Бизоньего Горба, особенно сейчас, когда их всего пятеро мужчин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71