Это был двадцатидвухлетний парень с прыщавым лбом, настолько худой, что повязка со свастикой соскальзывала с рукава его коричневой рубашки. Его черные штаны были заправлены в начищенные до блеска сапоги, но ноги были так тонки, мускулы на них так незаметны, что нижняя часть его тела в целом производила впечатление двух карандашей, воткнутых в две буханки черного хлеба.Он глядел прямо в телевизионные камеры, снимающие пресс-конференцию, и пот выступал у него на верхней губе. Римо смотрел новости, лежа на диване в небольшом доме, который он снимал.— Это правда, что вы бросили школу после десятого класса? — задавал вопрос журналист.— Да, как только понял, что в школе наши головы забивают еврейской пропагандой!Его голос был так же тонок и бесплотен, как и тело. Еще два одетых в форму нациста стояли у стены за его спиной. Их маленькие злобные глазки смотрели прямо перед собой.— И тогда вы попытались вступить о Ку-Клукс-Клан в Кливленде? — спросил другой журналист.— Это была единственная организация в Америке, не желающая отдавать страну в лапы ниггеров.— Почему же вас туда не приняли?— Я не принимаю эти вопросы, — заявил Шайсскопф. — Я пришел сюда, чтобы поговорить о нашем завтрашнем марше. Не понимаю, почему он вызывает такое раздражение в этом городе. Здесь соблюдают права человека, только пока речь идет о евреях, цветных и прочих неполноценных расах. Завтрашним маршем мы собираемся отпраздновать годовщину первой в истории и единственной подлинно успешной программы городского благоустройства. Полагаю, все ваши либералы, любящие подобные программы, должны выйти на улицы вместе с нами.— О каком городском благоустройстве вы говорите?Лежа на диване, Римо покачал головой. Ну и дурак!— В Варшаве, двадцать пять лет назад, — объяснил Шайсскопф. — Некоторые называют это Варшавским гетто, но на самом деле это была попытка улучшить условия жизни для недочеловеков. Того же самого добиваются все современные программы городского благоустройства.Комната содрогнулась, когда Чиун вошел и грохнул дверью.— Ты хочешь знать, что произошло? — спросил он у Римо.— Нет.— Они опять не явились.— Мне-то что? Я смотрю новости.Чиун выключил телевизор.— Я хочу поговорить с ним, а он любуется на каких-то животных в коричневых рубашках!— Черт возьми, Чиун, это мое задание на сегодня.— Забудь о задании, — сказал Чиун. — Я важней.— Значит, я могу сказать Руби, что ты велел мне забыть о задании?Чиун вновь включил телевизор.— Быть художником среди обывателей — вот крест, который я должен нести, — вздохнул Чиун.Американская национальная партия собралась в доме на узкой и извилистой Грин Фармс-роуд. Неделями нацисты говорили о грандиозном многотысячном марше, но пока что прибыли только шесть человек.Количество народу, толпящегося вокруг, превосходило их в сорок раз. Половину составляли пикетчики, протестующие против марша. В другую половину входили добровольные адвокаты из Американского общества по охране гражданских свобод, демонстрирующих всем вокруг разрешения, полученные в Федеральном окружном суде. В разрешениях говорилось о необходимости соблюдать порядок и о праве нацистов на свободу слова.И пикетчиков, и адвокатов, в свой черед, превосходила числом полиция, которая, с целью исключить возможность нападения, окружила дом со всех четырех сторон.И всех их, вместе взятых, было меньше, чем репортеров. В унизительном замешательстве журналисты толпились вокруг и брали друг у друга интервью, изобилующие глубокими философскими размышлениями о новом проявлении расизма. Все они сходились на том, что это явление хоть и плохое, но типичное, ибо чего еще ожидать от страны, однажды избравшей себе в президенты Ричарда Никсона.В десять вечера отбыли телевизионщики, за которыми через несколько секунд последовала пишущая братия. В 22.02 исчезли пикеты, еще через минуту — адвокаты и, наконец, в четыре минуты одиннадцатого уехала полиция. Только двое усталых полицейских в патрульной машине остались дежурить около дома.В пять минут одиннадцатого нацисты выглянули в окно и, увидев, что горизонт чист, выслали на стражу часового по имени Фредди, вооруженного полицейской дубинкой, Ему было велено стоять на крыльце с устрашающим видом. Остальные пятеро остались внутри.Оберштурмбаннфюрер Эрнест Шайсскопф смахнул с доски шахматные фигурки. Они вынули шахматную доску для какого-нибудь случайного наблюдателя. Если бы он заглянул к ним через окно, то увидел, как молодые интеллектуалы-нацисты проводят время. К сожалению, никто не мог вспомнить, как ходит конь. Теперь один из них достал шашки и расставил их на доске: два нациста знали правила и могли научить остальных.В 22.06 прибыл Римо и просунул голову в патрульный автомобиль. Полицейские, не заметившие, откуда он взялся, удивленно глядели на него.— Долгий был денек? — с усмешкой сказал он.— Уж это точно, — отозвался полицейский, сидящий за рулем.— Ну так отдохните чуток, — произнес Римо.Его руки стремительно метнулись вперед и коснулись впадины между шеей и ключицей полицейских. Они открыли рты, как будто пытаясь закричать, потеряли сознание и уронили головы.Римо лениво направился по каменной дорожке к дому, снаружи выглядевшему очень опрятно.Стоящий на крыльце и одетый в полную униформу Фредди при его появлении выпрямился и принял надменный вид.— Вы кто? — требовательно спросил он.— Я из «Еврейского журнала», хочу взять интервью, — объяснил Римо.— Мы не даем интервью жидовской прессе! — рявкнул Фредди и ткнул Римо дубинкой в живот.Темноглазый человек не пошевелился, но удар Фредди почему-то не достиг цели.— Не делайте так больше, — попросил Римо. — Это не очень любезно.— Когда придут новые времена, с такими, как ты, любезничать не станут, — заявил Фредди. — Так что привыкай.Он отвел дубинку назад и на этот раз ударил Римо со всего размаху. Хотя Римо опять не шелохнулся, каким-то образом дубинка не попала в живот, а скользнула по боку.— Я же сказал, прекратите, — сказал Римо. — Меня послали для переговоров, так что ведите себя хорошо.— Я тебе покажу переговоры! — зарычал Фредди и поднял дубинку, чтобы разбить голову Римо.— Ну вот, — вздохнул Римо. — Вот что я получаю, когда пытаюсь быть паинькой.Дубинка обрушилась на его голову. Внезапно Фредди осознал, что ее вырвали у него из рук. Что-то развернуло его вокруг, и он ощутил конец дубинки возле своего левого уха. Затем он увидел, как кулак скользнул к другому ее концу. Первый же удар вогнал дубинку в ухо Фредди. Другое, еще работавшее ухо, уловило звук двух следующих ударов, а потом Фредди уже не слышал ничего, потому что дубинка, пройдя сквозь голову, вышла с другой стороны.— Ггг-ыы-гг-ыы-гг-ыы, — произнес Фредди, упав на колени.Концы дубинки, торчащие из его ушей, напоминали руль велосипеда.— Что вы сказали? — переспросил Римо.— Ггг-ыы-гг-ыы-гг-ыы, — повторил Фредди.— Грр-ыы-мм! — ответил Римо.Он постучался и услышал за дверью шаги.— Кто там?— Герр Оберлейтенант-штурмбаннфюрер-гауляйтеррайхсфельдмаршал О'Брайен, — представился Римо.— Кто-кто?— Не повторять же сначала. Откройте!— Где Фредди?— Фредди — это часовой?— Да. Где он?Римо посмотрел на стоящего на коленях Фредди, из ушей которого торчала длинная тонкая дубинка.— Он сейчас занят.— Я хочу взглянуть на ваше удостоверение личности, — настаивал голос.— Мое удостоверение — это Фредди, — сказал Римо.— Перестаньте говорить глупости и подсуньте удостоверение под дверь.— Не пролезет, — засомневался Римо.— Пролезет.— Ну ладно, — сдался Римо.Внутри пятеро нацистов глядели на дверь. Снаружи донеслись какие-то скребущие звуки, и что-то розовое показалось из-под двери. Потом появились еще четыре предмета, оказавшиеся пальцами, затем кисть руки и, наконец, край коричневой рубашки.— О Боже, ведь это Фредди! — прошептал Эрнест Шайсскопф.Все бросились к двери. Рука Фредди, словно побывавшая под паровым катком, пролезала в комнату сквозь зазор между дверью и порогом. Фредди был теперь не толще собственной фотографии, наклеенной на картон. Уже показались белокурые волосы, уже затрещал череп, сплющиваясь, чтобы пройти в щель, когда внезапно дверь дрогнула, заскрипела и слетела с петель.На пороге стоял Римо. То немногое, что осталось от Фредди, лежало у его ног. Пятеро нацистов не могли оторвать глаз от дубинки, ставшей неотъемлемой частью его черепа.— Привет, — поздоровался Римо, — я же говорил, что не пролезет.— Ггг-ыы-гг-ыы-гг-ыы, — произнес Шайсскопф.— И Фредди то же самое говорил, — ответил Римо.— Кто вы такой? — пролепетал один из нацистов.— Что вам надо? — воскликнул другой.— Что вы сделали с Фредди? — раздался третий голос.— Минутку, — сказал Римо. — Мы так ничего не добьемся, если будут говорить все разом. Сначала скажу я. Ты, — указал он на Шайсскопфа, — немедленно прекрати блевать и послушай меня.— Ггг-ыы-гг-ыы-гг-ыы, — отозвался Шайсскопф, орошая комнату остатками жареной рыбы с картошкой.— Прекрати, я кому говорю, — повторил Римо.Шайсскопф сделал глубокий вдох и попытался остановить рвоту. Он вытер лицо рукавом форменной рубашки.— Я как-нибудь могу убедить вас отменить завтрашний марш? — спросил Римо. — Меня прислали для переговоров.— Нет, — заявил Шайсскопф. — Никогда!— Не торопись, — сказал Римо. — Фредди я уже убедил.— Никогда! — взвизгнул опять Шайсскопф. — Мы маршируем во имя свободы и во имя прав белого человека. Мы маршируем, чтобы сказать «нет» смешению рас...— Тогда прощай, — сказал Римо.Он схватил Фредди за дубинку и втащил его в комнату. Два нациста бросились на него, размахивая полицейскими дубинками. Римо ударил их телом Фредди, и они грудой повалились на пол.Двое других кинулись на Римо, держа наперевес бейсбольные биты, залитые свинцом. Он закружился между ними, все время подаваясь вперед и назад, направо и налево. Когда оба были уверены, что он находится в пределах досягаемости, на него обрушилось два страшных удара. Римо наклонился, мгновенно выйдя из зоны контакта, и услышал звук слившихся воедино ударов. Его противники поразили друг друга. Следом, как эхо после выстрела, донесся знакомый успокаивающий звук ломающихся и раскалывающихся черепов.Римо кивнул и отошел в сторону. Тела его противников тяжело рухнули на пол.Оберштурмбаннфюрер Эрнест Шайсскопф забился в угол и выставил перед собой книжку комиксов «Мохаммед Али против Супермена». Темное лицо Али было зачеркнуто двумя жирными коричневыми линиями.— Убирайся, ты, — прохрипел Шайсскопф. — Я вызову полицию!— Послушай, Эрнест, — сказал Римо, — ты не расстраивайся. Ты просто не думай, что умираешь.— О чем же мне еще думать?— Что наконец становишься человеком, — ответил Римо.Покончив с ним, Римо произвел уборку помещения, затем приладил сломанную дверь и покинул место событий. До его дома в Компо-бич было три мили, и он решил пробежаться. Давно уже ему не удавалось потренироваться.Чиун, как и час назад, сидел на полу посреди комнаты и смотрел на лежащий перед ним большой лист пергаментной бумаги. Он держал гусиное перо рядом с чернильницей, как будто собирался вот-вот макнуть. Бумага была девственно чиста.— А сегодня что, Чиун? — спросил Римо, показывая на нетронутый лист. — В Венесуэле слишком громко играет радио?— Я так беспокоился за тебя, что не мог работать, — сказал Чиун.— Беспокоился за меня? Я не думал, что они произвели на тебя такое сильное впечатление. Ты их назвал, помнится, животными в коричневых рубашках.— С ними все улажено?— Конечно.— Хорошо, — произнес Чиун. — Эти нацисты отвратительны.— Этих уже нет. И вообще, с каких это пор ты не любишь нацистов? Если Дом Синанджу мог работать на Ивана Грозного, фараона Рамзеса и Генриха Восьмого, то чем плохи нацисты? Они что, вам не заплатили?— Дом Синанджу отказался на них работать. Более того, мы сами вызвались устранить их вождя. Этого, с такими смешными усиками.— Даром?! Синанджу?Чиун кивнул:— Есть некоторые виды зла, с которыми нельзя мириться. Мы не часто работаем бесплатно, потому что деревня голодает, когда мы не приносим денег. Но на этот раз мы должны были так поступить. Этот безумец узнал о нашем скором приходе и отравился, ухитрившись убить сначала свою подругу. Он был грязен до самого конца. — Чиун плюнул от отвращения. — Но как я могу довести до конца мой труд, — произнес он, помолчав, — если ты отвлекаешь меня пустыми разговорами? Я иду спать.— Приятных сновидений.Лучшего дня для демонстрации нельзя было и пожелать. Вовсю сияло солнце, разгоняя утренний холод, оставшийся в напоминание о длинной коннектикутской зиме.В Вестпорте по всей Бостон Пост-роуд вдоль тротуаров стояли тысячи людей с бейсбольными битами, помидорами и велосипедными цепями наготове. Американское общество по охране гражданских свобод призвало добровольцев со всей страны, и теперь четыреста адвокатов бегали вдоль предполагаемого маршрута демонстрации и зачитывали постановление окружного суда о недопустимости насилия. Никто не обращал на них внимания.Там же присутствовали три сотни полицейских, снабженных всем необходимым для подавления беспорядков. По пути демонстрантов располагались четыре машины скорой помощи и два фургона для перевозки трупов.Повсюду сновали уличные торговцы, продающие американские флаги. Наиболее предприимчивые из них припасли и нацистские нарукавные повязки, но пока что спроса на них не было заметно.Все было готово для обещанного нацистского шествия.Не хватало только самих нацистов.Римо заметил это, когда ехал к закусочной за номером «Дейли Вэрайети» для Чиуна. Вернувшись домой, он вручил Чиуну журнал и включил телевизор. После назначенного для начала марша времени прошел уже час, и некоторые журналисты догадались наконец посетить штаб-квартиру нацистской партии на Грин Фармс-роуд.Телевизионный эфир был переполнен сообщениями о произошедшем ночью убийстве руководства нацистской партии. Тела шестерых «коричневых», одно из них частично раздавлено, найдены вмятыми в стену. Они напоминают рыб, снятых с крючка, сказал один комментатор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16