Сейчас Лапотку опять не повезло. Лучше бы телефонную трубку снял Шумный.
– Наверное, Юлик соскучился по Хотабу, – усмехнулся Лапоток.
Никогда в жизни он не слышал такого голоса. Спрашивали всего лишь хозяина. Но все страхи, связанные с и без того излишней мнительностью, подступили к Лапотку, заставив ощутить тоску, бесконечно более глухую, чем все его алкогольные депрессии.
– Хорошо, – проговорил голос в трубке, – когда появится хозяин, передашь, что его ждут. Он знает кто и знает где.
И только когда пошли короткие гудки, Лапоток почувствовал, что окно в черный холодный провал закрылось и оттуда больше не сквозит ветром, наполненным взмахами крыльев ночных бабочек, крадущих ваше сонное дыхание.
Но Шумный на все переживания Лапотка лишь насмешливо бросил:
– Что-то ты какой-то дерганый стал.
Рассказывая об этом звонке Хотабу, Лапоток голосом, где паника поменялась местами с подозрительностью, закончил:
– Что у вас здесь, в натуре, творится?! Ты, братан, послушай: если начнется какое-то говно, я разбираться не буду! Я завалю этого деда… И меня не е…т, что Юлик хотел с ним перетереть!
– Как хочешь. – Хотаб на это лишь пожал плечами. – Но Юлик хотел с ним перетереть…
И сейчас, когда во всей квартире внезапно погас свет, Лапоток понял, что это не пробки. В следующую секунду холодная тяжесть пистолета в руке несколько успокоила его. Лапоток передернул затвор.
– Хотаб, давай скорее свет, – проговорил он негромко.
А потом входная дверь открылась. Хотаб был уже на кухне и не знал, что там произошло. Он услышал лишь стоны – и ни единого выстрела.
Когда все стихло, Хотаб понял, что ему не надо прислушиваться к этой надвигающейся тишине. Протяжно и заунывно пропела половица, но он уже открыл окно. Весь мир сейчас сконцентрировался в этом чудном морозном воздухе. Лестница, освещенная соседними окнами, где, наверное, сейчас садились ужинать, была совсем рядом. Хотаб по-кошачьи легко запрыгнул на подоконник. Он подумал, что что-то забыл в этой квартире, но никак не мог вспомнить что. Как было бы хорошо, если б ему удалось не обернуться и не заглянуть в черную пасть оставляемой кухни, когда его рука уже потянулась к лестнице. Это был тот самый дяденька. Он с какой-то печальной улыбкой смотрел на Хотаба, а может быть, это только показалось в бледном, размазанном свете луны. Да. наверное, Хотабу это только показалось, подобные лица не могут улыбаться. И опять он не смог вспомнить, что здесь оставил.
– Отпусти меня, дяденька, – вдруг попросил Хотаб, – пожалуйста…
Где-то далеко, с другой стороны своего возраста, Хотаб услышал радостный смех. И он захотел вдруг раствориться в этом смехе, но какая-то черная рука вернула его обратно на кухонный подоконник, а смех ушел в прошлое, в тот морской город, где когда-то Хотаб был ребенком.
– Пожалуйста, – прошептал Хотаб, ступая по подоконнику. Потом его рука коснулась лестницы, и он понял, что ничего лучше этого холодного металла не может быть. Другая рука… Вот он стоит уже на лестнице… Все – а теперь вниз.
И тогда под руками Хотаб ощутил тепло. Он поднял голову, и все его жалкие радости оказались раздавленными навалившейся на него тоской. Дяденька действительно улыбался. Хотаб хотел «столкнуть молот и наковальню», и, возможно, ему не стоило прибегать к столь высокопарным сравнениям. К вечеру подморозило, лестница все же успела покрыться тонкой коркой льда. Сейчас от этого льда шел пар, лед шипел, испаряясь, а лестница все продолжала нагреваться. Хотаб, чувствуя, как паника заставляет твердеть его мышцы, поднял изумленный взгляд на дяденьку. А! Вот в чем дело… У дяденьки золотистые глаза. И сейчас в них светится лишь слабый огонечек. Дяденька не будет Хотаба сжигать, он лишь посмотрит на лестницу.
– Пожалуйста, пожалуйста, – продолжали шептать губы Хотаба, но сам он этого не замечал. Быть может, это была мольба, только те, кто нагревает металлические пожарные лестницы докрасна, вряд ли слышат молитвы… Хотаб резким движением натянул на ладони рукава своего пиджака и в следующую секунду почувствовал запах сжигаемой шерсти.
– Пожалуйста… я уже ухожу, я не хотел!
А потом Хотаб с ожившей надеждой понял: ему есть что дяденьке сказать, только надо это сделать очень быстро.
– Дяденька, тебе звонили… Тебя ждут.
А тепло металлической лестницы уже сожрало ткань пиджака и сейчас примется за руки…
– Пожалуйста, тебя ждут…
И тогда дяденька вдруг усмехнулся и проговорил:
– Тебя – тоже. – И он бросил взгляд наверх.
Хотаб поднял голову – он увидел спускающуюся к нему по лестнице фигуру. Странно, разве тот не чувствует, что лестница накалена? Тот, другой… Разве он этого не знает?
Наверное, Хотаб все же догадался…
Даже ужас раскаленной лестницы не мог сравниться с тем, что он сейчас увидел. Хотаб подумал, что ему стоит разжать пальцы, и тогда все сразу закончится… Как?
По пожарной металлической лестнице к нему спускался армяшка-сапожник, тот, чью будку Хотаб сжег много лет назад. И кто умер от разрыва сердца через два дня после того, как остыли последние угли.
– Пожалуйста, – прошептал Хотаб, – тебя же давно нет. – И после этого он уже не сказал ни слова.
Наверное, такими печальными бывают глаза человека, когда смерть должна разлучить его с тем, что он любит. У армяшки-сапожника была большая семья. И в его глазах навсегда остался отсвет пожара, сожравшего его будку. Сапожную будку, кормившую его большую семью.
– Дай руку, – проговорил умерший много лет назад, – я помогу тебе.
И некоторое время, пока мысли в голове Хотаба не взорвались, сдавленные тяжестью неразрешимых вопросов, он наблюдал за рукой армяшки-сапожника. Но не за той, что тянулась к нему. Нет, Хотаб смотрел на другую руку. На ту, что держалась за раскаленную перекладину. Хотаб видел, как вздувались и лопались пузыри, видел, как разрывалась поджариваемая кожа, и чувствовал этот невыносимый запах, высасывающий из него остатки желания бороться за жизнь.
– Протяни мне руку, – проговорили губы мертвеца, и Хотаб увидел, что они покрыты прилипшими лепестками каких-то невыразимо печальных цветов. – Я так любил их… Протяни руку, а то сорвешься.
Артур выражался все же несколько фигурально, заявив, что в бизнесе сумасшедших не меньше, чем в физике. Ну и, наверное, вряд ли отыщется достаточное число физиков, столь же сумасшедших, как и его друг. Артур, зараженный с детства вирусом тайных посвящений, Артур, видевший грозные лики древних богов и сочинявший на пару с Кимом устав Ордена Белых Рыцарей, Артур, бывший всегда современным, не испытывающим сентиментальных привязанностей к поношенной одежде и заделавшийся первоклассным банкиром, сейчас принимал участие в каком-то сумасшедшем действе.
Эксперименты с компьютерами всегда будили воображение, и Ким уже как-то предлагал Артуру прогуляться по виртуальной реальности. Полгода назад, наверное, в этом же самом шлеме, что был сейчас на Киме, в тех же перчатках… Это действительно было очень любопытно, это потрясающее ощущение, когда вдруг на время забываешь, что находишься в несуществующем мире.
Тогда Артур был очень возбужден:
– Господи, Ким, это невероятно! Я представляю, какие открываются возможности…
– Ну, я бы сказал, что это давно уже используется, – спокойно возразил Ким. – На уровне конструирования, прогнозов и банков данных… Кино, мультивидео, игры… Я тут хочу отыскать еще кое-что, но, возможно, это уже фантазии… Наверное, меня подводит излишний оптимизм.
Да, это было где-то полгода назад, после их недельного совместного отпуска на Камчатке. Тогда они втроем собрались у Кима, и он им невзначай показал эту свою любимую игрушку. А потом они еще долго вспоминали Ключевскую сопку и Долину гейзеров, и за окнами стоял август. То, что происходило сейчас, уже не укладывалось ни в какие рамки.
– Все дело в программе, – сказал как-то Ким. – Правда, я не знаю, возможно ли создать такую программу.
Похоже, сейчас у них эта программа была. «Белая Комната»… И Артур, следящий за руками Кима – он ожидал знака, их условного, придуманного еще в детстве знака, – все же продолжал считать происходящее безумием. Это невозможно, это за рамками игр и фантазий. Артур отгонял даже самую мысль о том, куда мог сейчас отправиться Ким. Но все же он следил за руками и ждал знака…
– О-хо-хо, – вздохнул Артур и, прислонившись к стене, не сводил глаз с Кима.
Час назад его сумасшедший друг с глазами, сверкающими – Артур усмехнулся, – как они, наверное, сверкали у Фауста, рассказал им эту невероятную историю.
– Нет, это невозможно, – ответил тогда Артур. Он откинулся на спинку кресла и поднял чашку со своим вечным кофе. – Ничего подобного я никогда не слышал. – Затем он поглядел на африканское копье с обломанным древком в руках у Профессора Кима и спросил: – Это то самое копье? Нет, слушай, Ким, ты… – Артур перевел взгляд на Дору. Девочка ему вежливо улыбнулась, уплетая огромную порцию мороженого. – Вы… Это какой-то розыгрыш? Вы нас разыгрываете?
– Почему все взрослые такие бестолковые? – Дора пожала плечами и, спохватившись, добавила: – Извините… Вообще-то я очень воспитанный человек и никогда бы не позволила себе сказать подобное, если б не имела на то оснований! Профессор, да объясните же вы все наконец своим друзьям…
«Интересно, – усмехнувшись, подумал Артур, – этот потрясающе воспитанный девятилетний человек таким образом извинялся или назвал меня удвоенным болваном?»
– Мне объяснять ничего не надо, – проговорил Олежа, выпуская кольцами сигаретный дым, а Артур подумал: «Странно, мы все трое курим «Кэмел». – Наверное, все так и есть… Наверное, это возможно… Я только никогда не думал, что доживу до седых… волос…»
– Ничего, – небрежно бросила Дора, – мой папа тоже иногда говорит: «до седых яиц»… Продолжайте…
Артур снова усмехнулся, не сводя глаз с Кима: он вспомнил, как повисшую было тогда тишину взорвал хохот трех взрослых мужчин и непонимающее «чего смешного?» Доры.
– Я действительно хотел это сказать, – изумленно проговорил Олежа, и Артур заметил, что он даже несколько покраснел, – но ведь не сказал…
Да, девочка не подарок. И в сочетании с историей Кима…
Артур никогда еще ничего подобного не слышал. Ким рассказывал о невероятной пещере, затерянной где-то посреди Эфиопского нагорья, и о том, что из-за нее погиб известный палеоантрополог Камил Коленкур, он рассказывал о потрясающей красоты девушке, погубленной своими поисками любви и оставившей им светлую печаль распустившихся цветов, о чем-то древнем и грозном, находящемся в точке пересечения линий, об африканском колдуне Ольчемьири и о копье, получившем силу Великого Божества, о короне древней Атлантиды, о нападении пчел и об открывшемся неподалеку павильоне суперкомпьютерных игр… А Артур думал: «Господи, это что, Орден Белых Рыцарей? Ким сошел с ума? Шутка?»
Но Артур чувствовал в этой истории что-то, что не могло быть шуткой и переходило границы их детской игры, это была какая-то – Артур не мог подобрать нужного слова – какая-то… современная… поэма, иногда так похожая на сновидения. Киму удалось связать что-то… И эта маленькая девочка Дора подсказала ему– что…
Когда Ким рассказывал о Зеделле, Дора слушала его с восхищением, а потом горячо проговорила:
– Я знала, что она должна быть красавицей!
И тогда даже Ким как-то странно посмотрел на девочку.
– Откуда? – спросил он глухо. – Откуда ты можешь о ней знать?
– Знаю, – совершенно спокойно повторила Дора. – Далекая Яблоня-Мама мне о ней рассказывала. Маленькие Истории похожи на Большие Истории. Вы же говорили, что «взбесилась вода» и дочь водопада исчезла… Все правильно: долгий сон окончен и уснувшая Королева должна пробудиться. И еще мне Яблоня-Мама сказала, что тот, кто свяжет Маленькие Истории и Большие Истории, может замкнуть круг…
Трое взрослых мужчин переглянулись – это что за тарабарщина? Алиса в Стране чудес?
– Нет, вы не подумайте, я не шучу. – Дора покачала указательным пальцем, словно читая их мысли. – Маленькие Истории и Большие Истории – это серьезно. Я только не знаю, как это объяснить… Вот смотрите– корона. Понимаете, то, что я вырезала из резинового мяча, – это Маленькие Истории, а то, чем она была и что приснилось мне в том сне про корону, – это Большие Истории… Наверное, я все-таки неясно выражаюсь…
«Ничего себе, – подумал Артур, – еще чуть-чуть, и ребенок прочитает нам лекцию об архетипах!»
– Ну вот смотрите, Профессор, – продолжала Дора, – то, что я сперла у Робкопа, Си-Ди с «Белой Комнатой»… Там записаны Маленькие Истории… Но вы используете этот диск, потому что где-то есть Большие Истории и вы хотите туда попасть… Я права, Профессор?
Ким уставился на нее широко раскрытыми глазами; потом он как-то странно усмехнулся и согласно кивнул:
– Пожалуй, это несколько необычное объяснение, но вполне подходит для того, что я хочу сделать.
Чуть позже Артур отвел Кима в сторонку:
– Слушай, что все это значит? Яблоня-Мама, Истории?
– Я думаю, это какая-то игра, – неохотно отозвался Ким.
– Подожди секундочку, что значит – игра?
– Видишь ли, у девочки есть некоторый дар…
– Я знаю, как может называться такой дар.
– Я думаю, что Яблоня-Мама – это игра… Ведь девочке надо объяснить себе, что с ней происходит. – Артур видел, что Киму по какой-то причине не совсем приятен этот разговор. – И если не принимать во внимание терминологию – она ведь ребенок, – то трудно не согласиться, что девочке кое-что известно… Вот она и выдумала Яблоню-Маму…
Но Артур знал, почему Ким не хочет говорить на эту тему. Все это тянется с детства – очень часто в школе Ким предсказывал, что сейчас откроется дверь и войдет завуч, которого они очень боялись, или говорил: «Артур, тебя завтра спросят… подготовься…» Иногда это не сбывалось, но чаще было по-другому.
«Они похожи, – с улыбкой подумал Артур, – вот в чем дело… И девочка пришла к нему, и Ким знает, как это важно. Потому что ему в свое время не к кому было прийти…»
А потом что-то прервало все его мысли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64