В результате пойманные на воровстве перловой крупы, сливочного масла, вафельных полотенец, гуталина и мыла двое прапорщиков были отстранены от должностей, и ими занялся следователь военной прокуратуры.
Но это ни на йоту не приблизило сотрудников военной контрразведки к пониманию происходящего вокруг в/ч 41357.
И только спустя две недели очередной задержанный, фотокорреспондент «природоведческого» журнала «Леса и поляны России», шнырявший между деревьев возле забора части со стоящим семнадцать тысяч долларов фотоаппаратом «Никон», оснащенным шестидесятикратной оптикой, признался в том, что ему дано поручение заснять учебный центр подготовки командиров атомных подводных крейсеров и ударных субмарин, замаскированный под казарму или склад мотострелкового полка. Озадаченные признанием фотокора особисты вновь подняли все документы и наконец увидели подходящую аббревиатуру…
– А ты, собственно, куда собрался? – спросил Малахов, извлекая из стола следующую кипу документов.
– В Пулково. – Мальков включил электрочайник и засыпал в маленький термос две ложки растворимого кофе и сахар. – На замену одному «террористу». Заболел, говорят…
– То есть завтра на работу не придешь, – хмыкнул майор.
– Почему это? – не сообразил Егор, еще ни разу не побывавший на учениях типа «Набата».
– Когда на тебя прыгают сразу два «градовца»[19], трудно избежать телесных повреждений. – Малахов потер плечо, которое ему вывихнули два года назад. – Особенно когда критерием отбора в штурмовики является способность конкурсанта справиться голыми руками с упитанной горной гориллой[20] репродуктивного возраста, находящейся в состоянии готовности к спариванию и кушавшей мясо за три часа до встречи с избранником, – витиевато объяснил старший референт ИАС.
– Кучеряво, – оценил Мальков.
– Ты, главное, не пытайся встать или имитировать сопротивление, – посоветовал старший товарищ. – Как громыхнет, падай на пол и руки за голову.
– Что громыхнет?
– Самолет старый, идет под списание, – не вдаваясь в подробности, разъяснил Малахов, – поэтому разносить его будут конкретно. Как в жизни. Так что сам всё услышишь и увидишь. Ни с чем не спутаешь, не бойся…
– А я и не боюсь. – Егор залил кипяток в термос. – Убить не убьют, а шрамы украшают мужчину.
– Особенно когда они не твои. – Майор опять посмотрел на портрет Эйнштейна. – Слышал, что неделю назад Маэстро учудил? – Малахов назвал позывной снайпера из ГРАДа.
– Нет пока…
– Отметелил ментовский наряд.
– Зачем? – осведомился Мальков, встряхивая термос, дабы кофе равномерно растворился.
– Надоели.
– Что, просто так подошел к патрульным, и ну метелить? – поднял брови старший лейтенант.
– Нет, не просто так, конечно. – Майор со вздохом завязал тесемки на очередной папке с документами и принялся за следующую. – После того, как они к нему в очередной раз пристали с проверкой документов. Ты ж видел Маэстро, знаешь…
Егор кивнул.
Майор Михалев всем своим видом более напоминал хорошо откормленного и наглого боевика-кавказца, прибывшего в Питер для осуществления серии террористических актов, чем сотрудника ФСБ России. То, что помогало снайперу сойти за «своего» в Чечне, в северной столице оборачивалось против Маэстро. Короткая густая борода, в чем-то восточный профиль, накачанные мышцы, характерные мозоли на ладонях и указательных пальцах обеих рук, выдававшие склонность Антона Михалева к стрельбе из разных видов оружия, нахальный оценивающий взгляд с прищуром и привычно темная для всех снайперов одежда вызывали у патрульных милиционеров жгучее желание остановить, потребовать документы, обыскать и при первых признаках неподчинения или, тем паче, сопротивления накидать проверяемому «демократизатором»[21] по почкам.
– Так вот, – Малахов открыл папку с аббревиатурой «ДСП»[22] в правом верхнем углу. – Идет себе Маэстро по улице, никого не трогает. Тут менты… Три орла, младшие сержанты. Рожи прыщавые, форма новенькая, в глазах – рвение. Видать, месяц, как из деревни. Первое или второе самостоятельное патрулирование. Естественно, прямиком направляются к Тоше. «Ваши документики, гражданин, сумочку откройте, а что это у нас в карманах?…» – скороговоркой пробубнил майор, передразнивая милицейскую манеру общения. – И всё такое. Шакалы, одним словом… А Маэстро две минуты назад уже останавливали. Вот он и не сдержался. «Зачем, – говорит, – вам мои документики, хамье? Вы ж всё равно неграмотные!»
– Прямо дон Румата какой-то, – засмеялся Егор.
– Угу. Помесь Руматы с голодным носорогом. Ну, менты в крик, за автоматы хвататься начали… Слово за слово, фуражками по столу. В смысле – мусорками об асфальт. Короче, по собственному выражению товарища Маэстро, он их по периметру размазал. Кулаки ж, что моя голова! Бац, бац – и визави уже отдыхает. Причем Тоша ж бьет по-простому, без экивоков, как кувалдой…
– Подкрепление приехало?
– А как же! Но поздно. Маэстро уже свинтил.
– И что?
– В общем, ничего. Ярошевич ему пистон, понятное дело, вставил. – Командир «Града» временами бывал крут, но своих ребят в обиду не давал. – За то, что опять ментов поколотил. Третий раз за год. Правда, два прошлых раза были в Чечне… Заставил даже объяснительную писать.
– Будучи наслышан о характере уважаемого Маэстро, – Мальков надел куртку, – я представляю себе, что тот написал.
– Да, рапорт из разряда «Я упала с самосвала, тормозила головой…». Четыре листа мелким почерком, с обеих сторон, с эпиграфом! Из Хэмингуэя! «Старик и море»! – Малахов восхищенно причмокнул. – Ярошевич чуть не рехнулся, когда читал. Всё пытался понять, на что Топи эпиграфом намекает… И по рапорту выходит, что на Маэстро напали переодетые в милицейскую форму грабители.
– Может, так и оно было?
– Нет, проверено. Сержанты в ведомственном госпитале, «подозреваемый» в розыске. Он у них автоматы отобрал.
– А зачем ему? У них же в «курятнике»[23] стволов хоть завались… Даже «томпсоны»[24] есть. Сам видел.
– Вот у него и спроси, если на «Набате» увидишь, – хохотнул Малахов. – Шутка. Автоматы, конечно, вернули. Типа, преступник их выбросил, а наши доблестные опера обнаружили. Такие дела…
– М-да. – Егор сунул термос в сумку. – Веселая у нас жизнь. Хорошо, что хоть я на боевика не похож… А Маэстро надо бороду сбрить, чтоб меньше останавливали.
– Ему это уже посоветовали. Физиономию он готов отскоблить, но кричит: «А умище, умище-то куда девать?!»
– Надо его в принудительном порядке записать в кружок вязанья при районном доме культуры. Или макраме. Приказом по Управлению, – предложил Мальков. – Дабы нервы успокоил…

Глава 2
Стучитесь! И вас откопают…

Приземистое серое здание на улице Пешавар в Исламабаде, где располагается Разведывательное Бюро МВД Пакистана, построено в лучших традициях архитектуры тоталитарного государства. Метровой толщины стены, унылый фасад, прямоугольные окна с вечно задернутыми занавесками, тяжелые двери высотой в два человеческих роста, широкие выщербленные ступени лестницы парадного входа и мрачные арки боковых подъездов. Картину оживляют только вымазанные синей краской железные ворота, перегораживающие въезд во внутренний двор, да парочка деревьев, сиротливо приткнувшихся по бокам парадной лестницы.
И само здание, и работающие там люди вызывают у жителей города смешанные чувства. Вроде всем понятно, что разведка и контрразведка – это краеугольные камни безопасности государства.
Но лучше бы их не было.
Ибо попадающий в сферу интересов Разведбюро МВД пакистанец не мог быть уверен в том, что в один отнюдь не прекрасный день его не привезут во внутренний изолятор здания на улице Пешавар и он не исчезнет затем бесследно, будучи похоронен в общей могиле вместе с попрошайками и бродягами. Понимание демократии и прав человека на Востоке своеобразно и сильно отличается от европейского, поэтому нередки случаи допросов с пристрастием, финалом которых может быть и смерть подозреваемого. Или такие телесные повреждения, что контрразведчикам проще пристрелить задержанного, чем выдавать его родственникам и нарываться на скандал.
Разведка, естественно, действует тоньше. Интересов внутри страны у нее нет, отсюда нет и необходимости кого-то арестовывать и допрашивать. Но боевые группы, члены которых учатся убивать на практике, а не на манекенах, имеются.
Омар Масуд, начальник седьмого отдела управления внешней разведки, почти десять лет курировал программу подготовки диверсантов и самолично преподавал курс ножевого боя, коим увлекался с раннего детства, приобщенный к древнему искусству дедом. Доживший до девяноста лет старик с презрением относился к ненадежному и требующему боеприпасов огнестрельному оружию, почитая главным козырем любого мужчины спрятанный в рукаве широкий кинжал, и привил внуку почтение и любовь к сверкающей стали.
Несколько раз в своей жизни Омар убеждался в том, что дед был абсолютно прав, обучив его внешне совсем неэффектным, но очень эффективным приемам. Виртуозное владение ножом по меньшей мере трижды спасало Масуду жизнь, когда он работал на неконтролируемой Исламабадом территории пуштунских племен у границы с Афганистаном.
И даже теперь, когда Омар Масуд работал в центральном аппарате Разведбюро, он не расставался с клинком, покоящимся в закрепленных на левой руке ножнах.
Начальник седьмого отдела миновал внутренний пост между пятым и шестым этажами, махнул прямоугольником удостоверения перед носом у молодого лейтенанта и ровно за тридцать секунд до назначенного ему времени аудиенции у заместителя директора РБ переступил порог приемной полковника Парвени.

***

Егор предъявил удостоверение высоченному прапорщику, облокотившемуся на конторку, поприветствовал знакомого опера из Службы контрразведки, поплотнее запахнул пуховик, миновал предбанник третьего подъезда здания Управления, поправил висящую на плече сумку с термосом и бутербродами, натянул шапку и толкнул дверь на улицу.
Утренний морозец слегка обжег щеки, и Егор поежился.
Зиму он не любил.
В пяти метрах от третьего подъезда здания на Литейном, 4 стояли люди и о чем-то громко спорили. Старший лейтенант покрутил головой, высматривая «Волгу» переговорщиков, понял, что те еще не подъехали, и переключил свое внимание на спорщиков.
В центре, окруженные затаившими дыхание слушателями, друг против друга стояли низкорослый начальник пресс-службы УФСБ и громадный, аки бурый медведь, заместитель коменданта Управления подполковник Украинцев.
– Это безобразие, – начальник пресс-службы держал Украинцева за нижнюю пуговицу черного овчинного тулупа, – ваши люди чуть не разбили дорогостоящую камеру…
За спиной заместителя коменданта в ряд возвышались три мрачных прапорщика, которые, по всей видимости, и были виновниками инцидента. Рядом с начальником пресс-службы переступали с ноги на ногу двое юношей в ярких куртках с баулами в руках и девушка в длинном желтом пальто.
– Позвольте, а где разрешение на съемку? – прогудел Украинцев, нависая над собеседником. – Откуда охрана может знать, кто они такие?
– Но, Опанас Григорьевич, я же рядом стоял! – в десятый, наверное, раз объяснил начальник пресс-службы.
– Не рядом, – выдал подполковник, – а в нескольких метрах.
– Естественно! Я же не буду мешать съемке и лезть в кадр!
– Неубедительно, – отрезал Украинцев.
Мальков спрятал улыбку.
Заместитель коменданта был фигурой легендарной.
Его рвение в службе не знало границ. Он приходил к семи утра, за два часа до начала рабочего дня, а уходил ближе к полуночи, самолично обходя все этажи здания и проверяя печати на дверях запертых кабинетов. Иногда Украинцев останавливал замеченного после восемнадцати часов сотрудника и долго его расспрашивал, по какой причине тот задержался на работе. Подполковник обладал феноменальной памятью, знал имена всех без исключения офицеров и номера их кабинетов.
Молодые сотрудники посмеивались над Украинцевым, сравнивая его с Камнеедовым из повести братьев Стругацких «Понедельник начинается в субботу», но тот не реагировал, давая острословам тем самым понять, что повести он не читал.
– Я и так стараюсь как можно реже приводить журналистов в здание. – Начальник пресс-службы крутанул пуговицу на тулупе подполковника.
– А вот это правильно, – одобрил Украинцев.
– Да поймите же вы, это моя работа – общаться с прессой и телевидением! – разошелся глава подразделения по связям с общественностью. – Я обязан давать комментарии! Обязан! Где, по-вашему, я должен это делать?
– Можно на той стороне улицы, – Опанас Григорьевич ткнул пальцем в красочную вывеску «Галантерея», висящую на доме напротив.
Начальник пресс-службы оглянулся и рассвирепел еще больше.
– Я что, пресс-секретарь директора магазина?! Вы подумайте, как к нам люди относиться будут, если я начну давать интервью, а в кадре над моей головой будет сиять надпись «нитки-пуговицы-тесьма» или «пиво»!
Егор рассмеялся, прикрыв рот ладонью и повернувшись спиной к спорящим.
– Пусть думают, что это происки журналистов, – выдал Украинцев. – Монтаж с целью в очередной раз опорочить ФСБ.
Начальник пресс-службы задохнулся от такого предложения.
– А вы не дадите нам интервью? – язвительно спросил один из парней.
– Не дам, – отрубил подполковник.
– Я почему-то именно так и подумал, – сказал тележурналист.
Стоящие за спиной у Украинцева прапорщики угрюмо зашевелились.
Начальник пресс-службы, которому надоело комментировать работу ФСБ то на фоне вывески «Следственное управление ГУВД Санкт-Петербурга», то под жестяной табличкой «Въезд только для машин скорой помощи»[25], сжал пальцы и почувствовал, что пуговица с тулупа заместителя коменданта наконец оторвалась.
– Мне придется написать рапорт на имя начальника управления…
– Пишите, – невозмутимо отреагировал Украинцев. – Я действую по инструкции…
– Тридцать седьмого года! – запальчиво заявила девушка-телеведущая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26