Сплошные насильники…
— Это она из-за соли, — неожиданно говорит Ленка.
— Господь с тобой! Ты о чём?
— Да жена Лота. Когда эти… вестники… у них загостились, она подумала — сожрут всё в доме на фиг, и вообще — нелегалы, кто их знает. Ну и пошла по соседям… Одолжите, мол, соли, вся соль в доме вышла, а у нас, понимаешь, как раз гости… какие-такие гости? А чужеземцы. Подозрительные, между прочим, чужеземцы… Похоже, из верховной полиции нравов, и заложила их… вестников.
Соседи побежали, стукнули местной охранке… Те говорят — ничего не знаем, разбирайтесь сами… Они и разобрались.
— Всё ты выдумываешь… Чёрт, поставили парапет… Придётся в переход лезть. Не люблю я эти переходы.
— Брось, вон ребёнок идёт. Со скрипочкой. Из школы Столярского, наверное. И ничего. Не боится.
— Дитя невинное… — стонет Августа, пристраиваясь за маячащей в полутьме хрупкой фигуркой.
В переходе стены выложены бурым кафелем, отчего он напоминает общественный туалет. И пахнет примерно так же. Эхо шагов гулко разлетается в затхлом воздухе, отчего Августа каждый раз вздрагивает.
Мальчик со скрипочкой уже добрался до подножия лестницы, за которой клубится ватный туман.
— Вот видишь, — говорит Ленка, — а ты боялась.
— Девушки, — раздаётся весёлый голос, — закурить не найдётся?
Ленка оборачивается: сзади маячат две тёмные фигуры.
— Какая я тебе… — машинально бормочет Августа, но тут же спохватывается, — ох, бежим!
Они припускают вперёд. Мальчик со скрипочкой немножко вырастает в размерах, и Ленка понимает, что это ещё и оттого, что он пятится назад — ещё две фигуры перегораживают выход.
— Опять его шутки! — возмущается Ленка.
— А вдруг нет? Что, сами по себе, без мистического вмешательства, хулиганы уже не нападают?
— Тогда о чём он себе думает? Мы, посредники меж тьмой и светом, последняя надежда Гершензона, бежим, как две самые заурядные дуры…
— Куда мы бежим? — стонет Августа. — Бежать-то некуда…
— Эй, фраер, скрипочку одолжи…
— Тётя, а вы им скажите, что я ваш сын, — ноет ребёнок, пристроившись рядом.
— Какая я тебе тётя?
Взгляд Августы затравленно мечется по пустому коридору, как мячик отскакивая от стен.
Облупленная, когда-то зелёная дверь в подсобку неожиданно приоткрывается, из неё на кафельный выщербленный пол падает яркая полоса света.
— Скорее, — Ленка кидается навстречу неожиданному спасению.
— Это, наверное, трансформаторная будка, — визжит за её спиной Августа. — Там напряжение…
— Сейчас тут тебе такое напряжение сделают! На двести двадцать…
— И меня возьмите, — хнычет ребёнок.
Они, напирая друг на друга, протискиваются в дверь, которая захлопывается у них за спиной.
— Ну и ну! — говорит Ленка.
Августа ошеломлённо вертит головой.
Освещён только вход в подземелье — дальняя стенка его теряется во мраке. В полутёмном, неожиданно просторном помещении на конторских стульях сидят молчаливые фигуры.
— Тайное общество! — драматическим шёпотом говорит Августа.
— Интересно только, какое, — задумчиво говорит Ленка. — За Гершензона или против?
— А они вообще живые? — тихонько спрашивает мальчик со скрипочкой.
— Ох, не знаю… пусть сами скажут…
— Они скажут…
— А этого зачем? — строго говорит человек в чёрном костюме и хорошем сером галстуке, — этого не надо.
— Мне страшно, — ноет ребёнок, — они меня сейчас обратно вытолкнут… Те-то точно живые…
— Это мой племянник, — говорит Августа, — как тебя зовут, мальчик?
— Изя…
— Это мой племянник Изя. Я его из школы Столярского провожаю…
— Встречаешь…
— Ну да… Оберегаю от влияния улицы.
Глаза Ленки начинают привыкать к полумраку, и она видит, что ещё один сидящий одет в какой-то чёрный балахон, а макушку его прикрывает кипа. Ещё один — в хасидском лапсердаке и лихо сдвинутой на ухо шляпе. Что касается четвёртого, то его одежда здорово смахивает на саван. Впрочем, тут она не уверена.
— Шолом, — вежливо говорит она.
— Приветствую вас в нашем собрании, — говорит человек в галстуке, видимо, исполняющий роль председателя, — собственно, мы уже больше двухсот лет не собирались, но кто-то так сильно дёргает за ткань мироздания, что она трещит по швам…
— Да ладно, хоть есть повод встретиться, — весело говорит хасид, — а то всё недосуг…
— Тебе бы всё повеселиться, — кисло замечает человек в саване.
— Да хватит вам, коллеги… — Председательствующий хлопает ладонью по стулу — звук получается сухой и гулкий. — Послушайте, дамы, вы тут такого натворили…
— А вы, — осеняет Ленку, — какой-нибудь тайный и мистический Совет Девяти, да?
— Не ваше дело, — холодно говорит председатель.
— Наблюдаете за человечеством, чтобы оно не постигло страшных тайн мироздания…
— Нам что, делать больше нечего? И не надо мне зубы заговаривать. Я о вас говорю. За вами тянется, извиняюсь, астральный след вот такой ширины…
— Мы что, нарочно?
— Куда я попал? — ноет Изя. — Я домой хочу.
— Помолчи, мальчик.
— Это, — объясняет Ленка, — из-за Гершензона.
— Без вас знаю.
— Если вы такой умный, — неожиданно громко и веско говорит Августа, — почему бы вам самим не уложить его обратно?
— Да, — Ленка невольно перенимает противную ноющую интонацию Изи, — мы-то простые смертные… А вы-то…
— Мы пытались… — неохотно говорит председатель.
— И?
— Что — и? Над ним мы не властны.
— Над одним каким-то Гершензоном, — фыркает Августа.
— Вот этого не надо…
— От нас-то вы чего хотите?
— От вас требуется уложить его в могилу. Тихо и аккуратно.
— Подожди, рабби, — неожиданно вмешивается человек в кипе, — ты упустил из виду одну мелочь. Они сейчас облечены силой и ничем не ограничены.
— Да, — подхватывает человек в саване, и Ленка видит, что ногти на его руках длинные и чёрные, — может быть, наконец…
— Вечную субботу? — говорит за их спинами ещё кто-то, невидимый в темноте.
— А, — кивает Ленка, — знаю… это когда все мертвецы начнут самовосстанавливаться из своих сезамовидных косточек. И что это, по-вашему, получится?
— Ну, нет, — твёрдо говорит Августа. — Через мой труп.
— Что тут творится? — бормочет Изя. — Я уже сошёл с ума? Или ещё нет?
— Я, конечно, дико извиняюсь, — вступается хасид, — но это, цадики, не наше дело. И даже не Гершензона.
— Всем же будет лучше…
— Хаверим…
— Панове…
— Везде одно и то же, — безнадёжно машет рукой Августа, — ты у нас на заседании кафедры когда-нибудь была?
— Через труп? — задумчиво бормочет хасид. — А может, их это… изолировать… ну, до вечной субботы? Его-то дух не упокоится, но без медиумов он всё-таки немножко потеряет эффективность?
— Поглядите на нас, — успокаивающе говорит Августа, — ну разве мы можем устроить что-нибудь глобальное? Даже с помощью Гершензона?
— Да-да, — подхватывает Ленка, — мы же такие маленькие, такие жалкие… Ну отпустите нас, а? Что с нас толку?
— Да ещё немного, и вы напустите на город тьму египетскую, — брезгливо говорит председатель, — вам дай только воли… Вот вы пришли к рабби Баруху, растревожили его, а там теперь такое творится…
— Мы тут причём? Вот и ограничьте рабби Баруха… А мы завтра, с утра пораньше, пойдём себе на кладбище, упокоим Гершензона…
— Ничего себе, — неожиданно говорит Изя. — Это что же выходит? Будешь лежать, и не будет устрашающего; и многие будут заискивать у тебя…
— Вот именно, — кивает Ленка.
— Книга Иова, — мрачно говорит кто-то из темноты. — Одиннадцать тире девятнадцать.
— Культурный мальчик, — неодобрительно замечает председатель.
— Я в хедер хожу, — объясняет Изя.
— Наш человек, — бормочет в полумраке хасид.
— Честно говоря, — замечает председатель, — я отнюдь не уверен, что эти камни лежат там именно так, как вы, две шаи, их оставили. Я вообще не уверен, что они там лежат. Они прожгли материю мира. Полагаю, они сами вас найдут.
— Ребе, — говорит человек в саване, — я не уверен, что это лучший выход…
— Тебе просто надоело ждать вечной субботы, дружище, — миролюбиво замечает председатель.
— Ещё бы. В моём-то состоянии…
— А я тебе ещё при жизни говорил — следить за собой надо…
— Теперь-то что толку… — уныло говорит человек в саване.
— А вы правда каббалисты? — с интересом вдруг спрашивает мальчик Изя, просовывая голову между Ленкой и Августой: — Или кто?
— Или кто, — сухо говорит председатель. — Вы уберетесь или нет?
— Как же мы дойдём? — укоризненно говорит Августа: — Когда на улице тьма египетская. И кругом сплошные насильники.
— Такси им вызови, — подсказывает человек в саване.
— Вот навязались на мою голову, — председатель извлекает из кармана пиджака сотовый телефон. — Деньги-то у вас есть?
— У меня десятка, — говорит Изя. — Мама на дорогу дала. А вам куда?
— В Аркадию через Французский бульвар.
— Ой, — говорит мальчик, — а я на Гамарника живу. По дороге получается.
— Ещё бы, — бурчит Августа.
— Тут, — зловеще отвечает человек в саване, — всё по дороге.
— Алё, диспетчерская, — тем временем говорит председатель, — девушка, нам бы такси по вызову. К переходу на морвокзале. Через десять минут? Хорошо…
— Ну и чего? — интересуется Ленка, — что дальше-то делать будем?
— Что собирались, то и делайте.
— Ох, — зловеще говорит хасид, — не той дорогой идёте, товарищи…
— Уймись, геноссе. Набрали вас, радикалов, на свою голову…
— Он дело говорит…
— Пошло-поехало, — бормочет Ленка.
— Валите отсюда, — шипит председатель, — пока не передумал.
— Пошли, — взвизгнула Августа, — а то они нас сейчас упокоят!
Дверь медленно раскрывается, за ней клубится сырая приморская мгла…
Августа хватает Ленку за локоть и выталкивает её из трансформаторной.
— Хоть на что похожи эти камни-то? — умоляюще вопит Ленка, продвигаясь к двери.
Свет у неё за спиной начинает меркнуть, фигура председателя блекнет и расплывается…
— Буквы на них начертаны, — замогильным голосом говорит председатель.
— Сколько всего их-то?
Дверь с треском захлопывается, оставляя их снаружи.
— Четыре, — несётся из-за двери. — А вам сколько надо?
— Ну и ну, — говорит мальчик Изя. — Вот это цирк!
— Тебе всё цирк, — злобно говорит Августа.
— Ой, — вдруг обрадовался Изя, — а я вас знаю. Вы у нас в лицее информатику вели. Когда Шендерович заболел.
— Ты же в хедер ходишь.
— Я и в лицей тоже хожу. Одно другому не мешает…
— Чёрт знает, что за дети. Послушай, а что он тут толковал про тьму египетскую?
Что там у Бори творится?
— Акриды, — зловеще говорит Ленка, — тучи злобных акридов…
— Акриды?
— Ну, саранча.
— А я думала, это тараканы были. Думала, он просто квартиру запустил — знаешь, как бывает? У меня у самой однажды…
— Брось, тебе до него далеко. Знаю я, как это бывает. Сначала акриды пожрут всё живое… а потом начнут воскресать мёртвые. Из сезамовидной косточки.
— Армагеддон! — голос Изи замирает от восторга. — А сезамовидная кость — это где?
— На большом пальце ноги, — говорит Ленка. — Маленькая такая косточка, и неподвержена тлению.
— Вроде как матрица, — с пониманием кивает Августа.
— Он своё дело знает, — благожелательно кивает Изя.
Такси подкатывает бесшумно, на его крыше мерцают жёлтые шашечки.
— А это точно такси? — вдруг сомневается Августа.
— Он же его при тебе вызывал.
— А шофёр — живой?
— У мёртвого были бы большие неприятности с автоинспекцией. Пошли, хуже быть не может…
— Дамы, — спрашивает шофёр, высовываясь из окна, — вам ехать или как?
— Вроде живой, — неуверенно говорит Августа.
— Ехать, ехать, — Ленка, отдуваясь, хлопается на сиденье.
Машина вспыхивает фарами и мягко трогается. Мимо проносится чёрный зев подземного перехода, стеклянная шкатулка остановки и за ней, вдали, сияющее огнями здание морвокзала, а дальше, до невидимой во тьме черты горизонта, мерно, почти бесшумно дыша, громоздится молчаливая чёрная масса солёной воды.
Потом такси выезжает на сумрачные городские улицы, скупо освещённые фонарями.
Туман давно сполз в море, жестяная листва грохочет в конусе света, меж ней вьётся одуревшая осенняя мошкара.
— Так что, — говорит Ленка, — завтра с утра — на кладбище?
— Ох, не знаю, — Августа поджала губы.
— Что такой красивой даме делать на кладбище? — кокетничает шофёр с Августой.
— Я тоже хочу, — ноет Изя.
— А ты-то тут причём? — Ленка свирепо таращит глаза. — Отвали, дитя хедера…
— Во дают! — восхищается шофёр. — Лучше бы в зоопарк сходили. Всё веселее.
Слониха недавно родила…
— Зачем нам слониха, — говорит Ленка, — у нас своих слонов полно. Розовых.
Они проносятся мимо освещённого огнями кафе, на террасе на белых кружевных стульях сидят нарядные люди, музыка окатывает их как волна…
— Вот, — говорит мальчик Изя, тыча пальцем в стекло, — видели, как покрашено?
— Плохо покрашено, — говорит Августа, — небрежно…
— Да не в этом дело. Те кафе, которые под белыми тентами с жёлтой полосой, те Али-Бабы. А те, которые под белым с синим, — это Зямы. Это чтобы те не трогали этих… А то путаница выйдет.
— На нём написано «Ротманс», — говорит Ленка.
— Это для отвода глаз, — уверенно говорит Изя. — Те, кому надо, знают.
— Ты что, малый, — удивляется шофёр, — чушь порешь… Ты хоть раз в жизни Али-Бабу видел? Тихий такой мужик, небольшого роста, культурный. Будет он тебе ларьки красить…
— Да не он же их красит…
— Ещё бы. Тоже мне, придумал занятие для Али-Бабы. Да он в теннис на корте каждое утро играет. В белом костюме.
— Остановите тут, — говорит Ленка.
— Завтра-то как?
— Завтра, — решительно говорит Ленка, — жду тебя на остановке восьмого. Ровно в девять.
— Пожалей! Опять в такую рань…
— Я-то пожалею. Гершензон не пожалеет.
— Ладно-ладно.
— Через Гамарника проедем, — решительно говорит Изя.
— Пятёрку надбавите, поеду, — отвечает шофёр.
— Пусть она платит. Она и так на мои деньги катается.
— Поехали, — говорит Августа, — кровопийца.
Такси трогается с места, и Ленка остаётся стоять у мигающего светофора.

***
Клубится над морем мгла, тянет с залива тёплым ветром, дикие маслины выворачивают наизнанку узкие серебряные листья, но никто не видит их в ночи…
Кто провёл черту над поверхностью воды до границ света со тьмою?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10