Она сидела в кресле, ее глаза привыкали к полумраку, она сама – к мысли о том, что она уже вернулась. Постепенно сон стал отступать. Карина обнаружила, что ее тело затекло и ноет немыслимо. Безотчетное беспокойство сопровождало это открытие. Она пошевелилась и внезапно, словно дали свет в ее одурманенном сознании, поняла, что произошло. Карина заснула и проспала всю ночь. В любой другой день это ничего бы не значило, но сегодня это могло обернуться катастрофой.
Она бросилась к постели. Однако там, вместо ее сестры, лежало какое-то огромное и искалеченное существо. Потревоженное Кариной, оно зашевелилось в темноте. И Карина закричала.
Это уже не было сном, но это было страшнее сна. Она кричала так, что, казалось, лопнут стекла, стены, барабанные перепонки. Разбуженному Зису потребовалось время, чтобы сообразить, где он, что с ним, почему в спальне темно, отчего так болит все тело и особенно лицо, зачем кричит Карина и где Майя.
Когда вся эта мозаика вопросов выложилась в его голове, он вскочил с кровати, но не устоял на ногах, упал и застонал от боли. Карина больше не кричала. Она в полуобморочном состоянии смотрела на него, пока какой-то жест, звук голоса, поворот головы не пробудили в ней узнавания. Она шагнула к окну, одним движением раздернула шторы и в ярком свете дня уставилась на изуродованное лицо Зиса.
– Боже мой, что с тобой? – только и смогла выговорить она.
Он пожал плечами. Карина растерянно обвела глазами спальню.
– Где же она?! – этот вопрос был сейчас гораздо важнее.
Она схватилась за свой телефон, включила его и вздрогнула от громкого и резкого звонка. Звонили на всех линиях.
– Алло… – испуганно сказала она в трубку.

Анютин выход

Анюта, прижимая к груди коробку, набитую ее вещами, стояла посреди секретарской. Все. Пора было уходить. Она уже поплакала, выгребая из ящиков стола свое барахло, которого набралось даже больше, чем она думала. Анюта тихо заскулила. Ну за что? За что? За все те ночные и неурочные часы, за лучший кофе на свете, который она умела сделать в мгновение ока, за покорность, исполнительность, преданность…
Она поставила коробку на пол, вспомнив, что приговоренный имеет право на последнее желание. Черт с ним, если сейчас кто-нибудь сюда придет, и даже если это будет сама Карина Матвеевна – все равно черт с ней. Анюта толкнула дверь в ее кабинет.
Затуманенным взглядом она обвела изящную обстановку. Черные цветы в вазе на столе, фотографии на стенах, синяя шаль злодейки в кожаном кресле…
Анюта присмотрелась. Слезы застили ей глаза, но что-то явно валялось на ковре глубоко под столом. Она отерла влажные веки, опустилась на пол и поползла между толстых ножек, туда, где в тесных глубинах что-то белело. Для того чтобы добраться до цели, пришлось довольно долго искусно извиваться под столом. Наконец Анюта исхитрилась, дотянулась и уселась тут же, отдуваясь и крутя в руках свою находку. Это был сложенный вдвое лист бумаги. Анюта зажмурилась. Все, что угодно, но только не чтение чужих писем. Только не это! Ни за что! А-а, к черту все, ее уже уволили! Она развернула листок.
Вскоре Анюта тихо выбралась из-под стола. Положила письмо. Медленно направилась к дверям. Остановилась. Постояла. Взялась за ручку. Опять застыла. Обернулась. Долго смотрела на распечатанное письмо. Открыла дверь, еще помедлила на пороге. Медленно закрыла ее за собой…
Быстрым шагом она вернулась обратно, прошла к столу и набрала с телефона, стоявшего на ее столе.
– Алло, Карина Матвеевна? – спросила она, когда на том конце провода ответили. – Я нашла бумагу у вас под столом. От Вольского. Это какая-то справка. Здесь написано, что человека по имени Андрей Авельев не существует. Он умер в 1873 году.
Карина невидящим взглядом смотрела на Зиса, сжимая телефонную трубку в руках. Разговор давно был закончен. Зис тряс ее за плечи и о чем-то спрашивал, но она ничего не видела и не слышала. Только когда круг, который мысль должна была совершить в ее сознании, замкнулся, в глазах Карины снова появились и спальня, и пустая кровать, и покрытое свежими ссадинами лицо Зиса.
– …человека по имени Андрей Авельев не существует, – произнесла она, эхом повторяя только что услышанные слова. – Он умер в 1873 году.
Зис уставился на нее.
– Я знаю, где ее искать, – внезапно спокойно сказала Карина.
Джип Зиса, описав мощную дугу, отъехал от кладбищенской ограды и выбрался на трассу. Какая-то машина неожиданно выскочила прямо перед Майей, и ей пришлось вильнуть на встречную полосу, чтобы избежать столкновения. Чудом никого не задев, она вернулась в свой ряд. Она почти не обратила внимания на произошедшее. Майя была уверена, что с ней ничего не случится. Она нажала на газ. Педаль ушла в пол и тяжелый автомобиль, набирая скорость, понесся вперед.
Недавнее заключение в постели превратило ее в имаго, она чувствовала, что в ней, словно в коконе, одна форма жизни сменяет другую. Майя не знала, мертва она сейчас или нет. Она чувствовала свое тело, мозг работал, подчиняясь ее воле, но она уже не знала, ее воля – это что? Откуда приходят ее желания, кто управляет ее решениями, сомнениями и этим страхом, который волнами накатывает из самого солнечного сплетения.
Она видела солнце, но не ощущала тепла. Ее рука, выставленная в окно, ловила ветер, но она не чувствовала его упругой силы. Когда она открыла глаза там, в спальне, она заметила Зиса, но это не остановило ее. Майя помнила и о нем, и о Карине, и о Валериане, но все, что связывало ее с ними, не имело сейчас никакого значения. Вообще никакого. Совсем другие люди или тени звали и манили ее. И Майя не сопротивлялась этому зову.
Она гнала машину по дороге. Когда появился нужный указатель, она решительно свернула с трассы. Одна за другой промелькнули шесть каменных остановок. Несколько столбов, украшенных высохшими венками – знаками смерти и памяти… Еще полчаса езды, еще один перекресток, еще одно безошибочно принятое решение. Машина съехала с асфальтированной дороги и затряслась на проселочных ухабах.
Деревня осталась где-то слева. Майя ехала по лесу. Строй деревьев так плотно обступал машину с обеих сторон, что ветки хлестали по стеклам. Джип, переваливаясь с боку на бок, продвигался по заброшенной и заросшей дороге. Внезапно в густой зелени что-то сверкнуло. Майя присмотрелась. Это была большая металлическая сова. Поблизости Майя заметила еще одну. Потом различила череду остроконечных пик – это был забор. Майя медленно ехала вдоль него. Внезапно лес расступился, и она выбралась на поляну. Развернула машину. За чугунными воротами, потемневшими от дождей и времени, виднелась аллея. В глубине угадывался силуэт старого дома. Майя заглушила двигатель и вышла из машины.
В аллее было тихо и прохладно. Не было ветра, птицы молчали, и только сухие ветки, как тонкие косточки, хрустели под ногами Майи. Перед домом стояло огромное высохшее дерево. От мощного перекрученного ствола расходились ветви поменьше, а от них во все стороны штриховкой разбегались совсем тонкие. Дерево давно умерло и почернело. Ни один зеленый росток не пробивался наружу из-под его окоченевшего панциря. Вокруг был разбит сад. Когда-то он был прекрасным, полным цветов, запахов, свежести и света. Сейчас все заросло сорняками, и гигантские зонтики борщевиков отбрасывали зловещие тени. То тут, то там над землей возвышались хилые и сгорбленные побеги каких-то уродливых растений.
Майя дотронулась до одного из них. Хрупкий лист распался под пальцами. Черная пыль полетела по воздуху. Майя проследила за ней. Она летела в сторону дома. Тот стоял тихо, молча, словно ждал ее, и она, стараясь не задевать редких мертвых стеблей, направилась к нему. По выщербленным ступеням широкой лестницы поднялась наверх, к массивным входным дверям.
Она взялась за металлическую ручку, потянула на себя. Двери были закрыты. Майя отступила назад и осмотрела дом. Все окна были спрятаны под ставнями или заколочены. Вдруг что-то пришло ей в голову. Майя сунула руку в карман штанов и вынула связку тех самых наполовину обрезанных ключей. Она помедлила и вставила один из обрезков в заросшую мхом личинку. Неожиданно ключ легко провернулся в замке, и огромная дверь открылась. Майя ступила внутрь, в темноту первого этажа.
Она стояла в просторном помещении, стены которого терялись в полумраке. Приглядевшись, Майя смогла различить тяжелые присобранные портьеры на окнах, картины в массивных рамах, слева лестницу, широким хвостом уводящую наверх, на второй этаж, справа огромную, в рост, кованую птичью клетку, похоже, пустую. Впереди виднелся проход и несколько дверей…
Майя нерешительно шагнула вперед. Под ее ногой скрипнула половица. Ее сердце дрогнуло. Майя вышла на середину зала. Входная дверь замкнулась, оставив ее одну почти в полной темноте. Майя прислушалась. Тишина. Только ее сбивчивое испуганное дыхание и стук сердца в висках.
Она закрыла глаза. И пошла вперед.
Пересекла зал. Толкнула одну из дверей. Прошла по коридору, свернула налево. Еще дверь, небольшая лестница вверх, площадка, три двери.
Майя остановилась. Она чувствовала, как шатается и рушится исполинская стена и в трещины устремляются, опережая друг друга, разрозненные осколки воспоминаний прошлого…
Майя уверенно шагнула к одной из дверей, открыла ее, вошла. Она уже знала, что ее встретит ее комната. То самое место, куда ее принесли вскоре после рождения, и где она провела несколько счастливых и беззаботных лет.
Предчувствие счастья охватило ее. Она открыла глаза, осмотрелась, заулыбалась. Светлые стены, слева, над столом, картина. Она знала на ней каждый блик света, каждую деталь сюжета. На картине была изображена маленькая девочка, тянувшаяся к роскошной фруктовой тарелке и оглядывавшаяся на огромного пса, заснувшего под столом. Полупрозрачные удлиненные виноградины на блюде. Нежный глаз ребенка. Легкая, нагретая телом и сном рубашка. Розовая плоть пухлых ножек…
Майя подошла к столу. Выдвинула ящик. Здесь все так же лежали ее тетради, коробочка с перьями, чернила в бутылке. Майя выдвинула ящик до конца, вынула его из стола и отставила в сторону. Запустила руку в образовавшуюся щель. Пальцы уверенно ощупывали деревянное чрево, и вскоре Майя наткнулась на то, что искала, – она достала на свет небольшую черную шкатулку, припрятанную в зазоре между ящиками. Открыла ее. Все ее бесценные детские сокровища сверкали на темном щелке – крошечный перламутровый бинокль, обмылки зеленого стекла, подобранные когда-то на берегу озера, засохший бархатный шмель, сломанная булавка с огромным стеклянным бриллиантом, записка от отца.
Майя провела пальцами по плотной пожелтевшей бумаге. С беззвучным грохотом осыпались невидимые стены… Она отложила шкатулку, подошла к кровати. Откинула покрывало. И легла. Легла в эту белую люльку, полную воспоминаний о снах, об утреннем солнце, будившем ее в погожий день, о слезах и горестях, которые, смешиваясь с пером, растворялись в глубинах подушки, о кошмаре, пролетевшем над головой в темноте ночи, о жаре болезни, о грезах накануне Рождества…
Майя прикрыла за собой знакомую дверь и вышла обратно в коридор. Синий мяч, забытый на подоконнике, упал и покатился наискосок, пересекая ее путь. Она подождала, пока затихнет скачущий звук, и направилась дальше. Она знала, куда идти. Само тело помнило расположение комнат, коридоров и переходов. Это в чужих домах и квартирах она ходила, разбивая себе голову о стены. Здесь ей был знаком каждый поворот, каждая выщербина на половице и трещина на двери. Это был ее дом. И по мере того, как она шла вперед, он наполнялся жизнью и к Майиным бледным щекам приливал румянец, и сердце билось все чаще, но на этот раз не от страха, а он горячащего кровь нетерпения…

Семья

Майя вошла в столовую. За массивным столом сидели Варя, мама, бабушка Ида и отец. Звякали приборы, лилась вода из графина в высокий бокал – за столом обедали. Майя приблизилась. Она стояла совсем рядом, но ее никто не замечал. Она видела, как красными гранями переливается вино в хрустальном графине, вдыхала аромат запеченного с травами мяса, смотрела на мягкую пористую поверхность ломтей свежего, еще теплого хлеба. Это все не было сном, этот мир был реальным, наполненным и переполненным запахами и звуками.
– Варя, сядь прямо, – раздался звучный властный голос пожилой женщины. – Нечего висеть над тарелкой.
Варя выпрямила спину и недовольно засопела.
– Майя, садись к столу, – позвала Зинаида. – Как ты долго. Мы заждались.
Майя вздрогнула. Из-за спины матери вышел старик. Майя уставилась на него.
– Валериан?… Ты? – ахнула она.
Тот смущенно улыбнулся и выдвинул стул, предлагая Майе сесть. Она, все еще не веря своим глазам, обошла стол, села и схватила старика за руку.
– Филиппыч…
Тот склонился над ней. Майя отпустила его.

– Да, барышня, сейчас я вам приборы принесу, – произнес он и скрылся.
Майя посмотрела перед собой – рядом с тарелкой лежало все необходимое.
– Ага, у него целый день в голове черт-те что, – доложила Варя.
Бабка одернула ее.
– Варя!
Майя повернулась в сторону Иды. Ее встретил знакомый властный взгляд.
– Что-то ты бледная какая-то, – бесстрастно прокомментировала та. – Спала плохо?
Майя кивнула и посмотрела на отца. Тот сидел, не поднимал глаз. Он был занят едой, питьем и собственными мыслями и словно не замечал ни семьи, ни Майи. Вновь появившийся из-за спины Филиппыч положил Майе в тарелку ломоть мяса, приправил его соусом.
– Приятного аппетита, барышня!
– Спасибо, – машинально отозвалась Майя.
Никто из сидящих за столом не удивился ее приходу. Здесь был еще один обычный день, еще один совместный обед, еще одно собрание семьи за большим столом. Майя повернулась к Зинаиде.
– Мама…
Та остановила ее движением руки.
– Майя, деточка, потом разговоры, давай сначала поедим. Майя послушно взялась за приборы, отрезала кусочек мяса, поднесла вилку ко рту и… опустила ее. У нее не было аппетита. Но не она одна за этим столом не хотела есть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40