Для этого необходима транспортная сеть, состоящая из 10 тысяч километров скоростных автомобильных дорог и 9 тысяч километров скоростных железных дорог, а также 7 с половиной тысяч километров нефтепроводов, чтобы закачивать в Японию половину всего мирового экспорта нефти. Каждый час японские танкеры должны были проплывать, минуя друг друга в проливе Хормуз, обмениваясь приветствиями. Если бы пролив закрыли, то танкеры, подобно бусинам четок, тонкой нитью вытянулись бы от Японского архипелага, значительно увеличив его территорию.
Какуэй Танака был гением мании величия. Японским шаманом эпохи высокого экономического роста. Все верили словам Танака-сэнсэя и возлагали надежды на развитие регионов. Кто мог знать, чем все это закончится? Танака-сэнсэй командует: «Раз-два взяли! Хорошо пошло!» – значит, что-нибудь да получится. Как ни крути, а вся Япония – одна дорожно-строительная компания. Появятся туннели, мосты, скоростные железные дороги – и будущее само откроет тебе двери, чего суетиться. Короче, скупай землю! Десять километров земли это десять килограммов золота!
На этой удачной волне Мотонобу Амино распродавал ранее купленные за гроши поля Хоккайдо и горные леса Сикоку, а на эти деньги скупал и перепродавал землю в центре больших городов, резко поднимал цены и скупал землю престижных районов Токио. Чего греха таить, наибольшую прибыль от «Теории переустройства Японского архипелага» получил не кто иной, как Мотонобу Амино. Чему тут удивляться? Ведь он был своим парнем для директора дорожно-строительной акционерной компании «Япония» Танака, и ему он более всего доверял.
Миссис Амино обладала редкой проницательностью. Если бы четверть века назад в Сан-Франциско у нее не похитили сына, она не стала бы вдовой крупного токийского землевладельца. Всё это она предвидела, хотя и на подсознательном уровне.
– Ну а дальше ты знаешь. Я тратила деньги Мотонобу в свое удовольствие. В этом заключалась моя работа. Смыслом моей жизни стало покровительство тем, кому хотелось создать нечто необычное или ввергнуть мир в состояние хаоса. Мотонобу был человек-завод по производству денег, но по части их использования он оставался полным дилетантом. Я же всегда любила все красивое, ужасное, шумное, огромное. Но больше всего на свете мне нравилось пускать деньги на ветер. Меня не слишком привлекали роскошные дворцы, автомобили, наряды, интереснее были люди. Поэтому я открыла салон и стала приглашать туда самых разных людей, независимо от цвета их кожи или рода занятий. В моем салоне собирались известные художники различных направлений и те, кто делал первые шаги на этом пути, здесь проходили показы замечательных фильмов, концерты, встречи. А Мотонобу только покупал землю. Тоска!
Мадам вздохнула и улыбнулась своим воспоминаниям.
– Но потом меценатская деятельность мне наскучила. Чего-то не хватало. Не только потому, что опротивело общаться с людьми, для которых я была денежным мешком. В моей душе образовалось бездонное болото, в котором бесследно исчезало решительно все. Я даже обратилась к психоаналитику, и, в конце концов, поняла, что причина пустоты в моем сердце – разлука с сыном. Тогда я стала искать его следы и, испробовав разные пути, все-таки нашла человека, который располагал информацией о моем сыне. Все началось со встречи с тем человеком.
– А где он находится? В Японии?
– В Токио. И можно не беспокоиться: он никуда не денется. Потому что сидит в тюрьме. Его зовут Амэо Окаяма. Ты встретишься с ним, да, Майко?
Услышав слово «тюрьма», Майко вспомнила примитивную посуду заключенных, которую видела по телевизору. И аппетит куда-то улетучился.
Если принять на веру рассказ мадам Амино, явно рассчитанный на сочувствие, недолго и обжечься. Майко сменила любопытство на осторожность, решила выслушать все и ответить, что ей надо подумать, а через несколько дней вежливо отказаться от этой работы. Причуды причудами, но стоит только попасть в их водоворот – и вся твоя спокойная жизнь полетит в тартарары. Майко верила: ровное деловое общение со всеми – залог добродетели. А добродетель придавала ей бодрости, делала походку легкой, а спину – прямой. Она хорошо приспособилась к жизни, и никто даже не подозревал, что в отношениях с людьми ею движет расчет. Те же, кто считал ее расчетливой, сами носили «темные очки», скрывавшие их комплексы.
Мадам Амино продолжила:
– Ты чудная женщина. Будь ты в «Японской Красной Армии», стала бы такой же мадонной, как Фусако Сигэнобу. Ты и женщинам нравишься. С тобой часто советуются. Не так ли? Раскрывают перед тобой душу. У тебя есть талант. Тебе придется встречаться исключительно с людьми алчными, с хитрецами, сластолюбцами и хапугами, но и они не почувствуют в тебе чужака. Ты способна оставаться мадонной в самых разных слоях общества. Кубитакэ при первой же встрече наговорил тебе кучу глупостей. Значит, уже попал под твои чары. Эти чары – твое самое сильное оружие. Тебе на ушко будут шептать секреты, которые никому другому не разболтали бы ни при каких обстоятельствах. Поэтому ты идеально подходишь для этой работы.
Грубая лесть по всем фронтам. Мадам хочет использовать ее как наживку для поисков своего сыночка. Расписать ее необыкновенные таланты, чтобы наживка хорошо помнила о них, насадить на крючок и закинуть подальше и поглубже. Но у наживок не бывает своих целей и мотивов. Можно только получать удовольствие от работы как от забавной игры. Встречаться с разными людьми, выуживать информацию, разгадывать тайны. Процесс поисков одного человека зависел от способностей наживки. Наверное, можно нащупать какой-нибудь окольный путь и найти себе там развлечения другого рода.
Но аналитику по ценным бумагам нельзя делать перерывы в работе. Его партнеры – беспокойные живые организмы под названием «компании и предприятия». Не успеешь отвернуться – подсыплют яду. Тут ни на секунду не расслабишься, нужно отгадывать настроения и тайные замыслы руководителей компаний. На любого мужика, даже самого страшного, надо смотреть как на любовника, замечая каждый его жест, взгляд, вздох, прислушиваясь к каждому его слову. Любая тряска в компании приводила ее в дрожь. От падения акций схватывало живот. Движение денежных потоков и процессы, происходящие в ее организме, находились в тесном взаимодействии.
– Я не могу сразу ответить вам. Ведь мне пришлось бы бросить мою нынешнюю работу…
– О деньгах можешь не беспокоиться. Разумеется, я дам тебе денег на необходимые расходы, а также гарантирую выплату твоего нынешнего заработка. В случае успеха заплачу тебе три миллиона иен. А когда закончишь эту работу, обещаю подыскать тебе новое место.
Условия соблазнительные. Но перспектив на успешное завершение дела нет никаких. Так что и вознаграждения не предвидится. Значит, бросать нынешнюю работу рискованно. Подумаю неделю и, если не найду веских поводов согласиться на эту игру в сыщиков, откажусь, решила Майко и, как акула, стала поглощать одну за другой лежащую перед ней рыбу.
2. Метеорит и коляска

Go to hell!
Интересно, что это за город? Раз люди в нем живут, то это город, наверное. А мне он кажется миражом. Потому что людьми здесь вроде бы и не пахнет. Вон вдали виднеются срезанные холмы. Там тоже, вероятно, город построят.
Безжалостный запах асфальта и бетона. От него того и гляди в носу все зацементируется. Даже небо пропиталось бетоном.
Волочу за собой стертую ногу и нагруженную самым необходимым коляску, иду по дороге куда глаза глядят. Эта дорога где-то должна соединиться с пригородом Токио, который нарисован на моей карте, но у меня так раскалывается башка, что я не в состоянии разгадывать эту загадку.
Куда я попал – понятия не имею, грохнулся сюда как метеорит. Иду и не знаю, почему и как я здесь оказался. Просто ничего лучшего, чем шагать по дороге, я придумать не мог. Одно ясно: я чего-то боюсь. Вот и иду, как лошадь, подхлестываемая тенью.
Улица эта будто родилась по ошибке посреди равнины. Неоновые вывески мотелей, автозаправки, пригородные рестораны, кладбища – выстроились в ряд вдоль дороги как выставочные экспонаты, зазывая клиентов. Они не привлекают моего внимания, но и не раздражают меня. Я не клиент, я потерялся. От этих мыслей на душе становится немного легче.
Вдруг я вспомнил. Меня же ударили! Звон разбивающегося стекла. Злобное собачье рычание… Точно! Это их рук дело.
Эх, Микаинайт, память часто вызывает боль и неприятные ощущения. До сих пор затылок ноет. Как будто с каждым толчком этой пульсирующей боли память вместе с кровью покидает меня.
Даже в Токио, который считается самым безопасным городом на свете, можно схлопотать по башке, если не повезет. Первый раз со мной такое. Невозможно бороться за справедливость в одиночку. Особенно если против тебя – пятеро. Двое из них – безбровые, с выбритыми висками, еще один – урод с металлической битой в тряпичном мешке, перевязанном крест-накрест веревкой. И еще две девицы в мини-юбках с красными волосами. Эта гоп-компания приехала в безлюдный парк на машине и двух скутерах и пошла лупить по телефонным будкам. Телефон для меня как нервная система, и когда я представил, что это бьют по моим нервам, то ужасно рассердился и громко крикнул: «Прекратите сейчас же!» Тут-то судьба меня и поджидала. Меня постигла та же участь, что и телефонную будку.
Когда я пришел в себя, то почему-то оказался в кузове грузовика. Благодаря любезным проделкам шпаны я, как дохлая кошка, которую переехала машина, был закинут в «скорую помощь», явно не собирающуюся ехать в больницу. Хорошо еще, что это не мусорка и не катафалк. Утопленнику повезло. Так, дохлой кошкой, я направлялся за пределы Токио в центр грузоперевозок, покачиваясь в машине с мебелью.
Лучи утреннего солнца, проникающие сквозь парусину грузовика, мягко согревали мое тело, стопки покрывал для мебели заботливо поддерживали меня со всех сторон, и я проснулся, как ни в чем не бывало. Думая, что лежу у себя на кровати, я стал искать будильник, стоявший у подушки. Но вместо этого моя рука наткнулась на грязную плюшевую собачку. «Что такое?» – подумал я, поднялся, и тут мою голову пронзила такая боль, будто изнутри в череп вбивали гвозди.
Тело то здесь, то там пронзали искры коротких замыканий. Что произошло, понять было невозможно, и я стал ползать по грузовику. Нашел коляску, схватил ее, спрыгнул с грузовика и побежал. Как крыса, почуявшая скорое землетрясение.
Пробежав метров двести, я стал задыхаться. В висках стучало, голова болела все сильнее. Я отдышался, померил себе пульс и усилием воли попытался справиться с паникой. Поискал лампочку аварийного выхода, достал носовой платок… Но я же не на пожаре. На меня напала шпана, где я сейчас, не знаю, но руки-ноги целы. Просто потерял сознание от сотрясения мозга. Вот и коляска моя цела…
Я посмотрел на коляску и наконец смог заговорить с Микаинайтом.
– Эй! Проснись! Микаинайт, пока мы были без сознания, Токио куда-то испарился.
Микаинайт в ответ был немногословен:
– Не дрейфь. Живы-то остались. Сон плохой приснился, только и всего.
– Разве во сне бывает так больно? Микаинайт, может, «скорую» вызовем? Наверняка внутреннее кровоизлияние. Сколько кубиков крови с каждым новым приступом боли теряю. Волосы от ветра колыхнутся – и то больно.
– Подумаешь, палкой по башке шандарахнули. Увезут в больницу и будут целую неделю там держать, анализы анализировать. Когда тебя били – ты же уклонялся от удара. По тебе и не попали как следует. Чем «скорую» звать, лучше тачку поймал бы.
У меня были совсем другие мысли по этому поводу. Я пытался вспомнить, что было до происшествия. Точно помню, что в Центральном парке Синдзюку я столкнулся с компанией, которая искала выход для своей неуемной энергии. Не знаю, как меня угораздило попасть туда в такой неподходящий момент? Что я делал до этого?
…Отрыжка сосисками… Значит, я ел сосиски.
…Был поздний вечер… Я шел куда-то? Куда?
Я был один… Наверное. Или с кем-то вместе? И с кем же?
Было поздно, так что, наверное, я выпил. Свидетельство тому – опухшие глаза.
Микаинайт, помоги мне успокоиться. Я еще не избавился от паники.
Помню, дома у Марико Фудзиэда я нарядился женщиной. Когда же это было? Две недели назад.
…Точно. Мадам, которая дала мне постель и гонорар – забыл, как ее зовут, – сказала: «Мой бывший опять очаровал меня. В твоей подмоге больше не нуждаюсь». Это было десять дней назад.
В глазах стучит, и они сильно гноятся. Волосы всклокоченные. Голова чешется. Но щетины нет.
Вот загадка. Вчерашний вечер сливается с событиями десятидневной давности. А куда делось то, что было в промежутке? Ничего не записалось. Только дергаются полосы настройки на экране.
– Ну и кто об этом помнит?! Разве что в дневник записывать. Подумаешь, воспоминания о каких-то десяти днях, стоит ли переживать? Все равно ничего путного не происходило. Забывать – твоя профессия. Память вызывает чувство стыда, боль, вспоминаются связи, которые и хотел бы порвать, да не получается. Что, не так? Прекрасный шанс, чтобы наконец-то избавиться от этих чертовых пут.
А я все равно пытаюсь вспомнить. Но на полосатом фоне, светящемся слабым светом, ничего не разглядеть. Только еле слышное звучание. Что это за звук, чей голос, непонятно. Похоже на шум городских улиц. Как будто стоишь на крыше высотного здания, а снизу доносятся в легком тумане звуки и суета города. На земле они создают какофонию, а наверху этот подернутый дымкой шум превращается в странную гармонию. Звуки и голоса, эти неизвестно кем извлеченные и кому принадлежащие сироты, взмывают в пространство, перемешиваются и рождают мелодию. И вот уже в ушах начинает звучать музыка.
Я не спал. Я был чем-то занят. От одного удара битой улетучилась память десяти дней. Сейчас я вслушиваюсь в эту тихую музыку. Наконец появляется женское лицо. Оно улыбается мне через мутное стекло. От него исходит тусклый свет, и поэтому оно напоминает привидение, выступающее из темноты. В следующий момент черты лица становятся четкими.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40