И тут появляется человек, для которого этот язык родной. Он одет и обращается с разговором к голой девушке. Заканчиваются приветствия и знакомство, начинаются любовные игры. Носитель языка просто разговаривает на своем языке. Но девушка не понимает. Носитель языка старается говорить так, чтобы девушке было понятно. Его горячее дыхание щекочет ей уши, влажный язык касается губ, он заставляет расслабиться ее напряженное тело.
К чему беспокойство? Самое главное, чтобы понимание шло от сердца к сердцу. Положи руку ему на плечо. Не стремись понимать головой. Нужно научиться понимать телом. Прижмись к нему. Вы наверняка думаете об одном и том же. Секс! Тебе еще что-то непонятно? Не думай на своем языке. Думай по-японски. Пусть он является тебе во сне, входит в твое тело. Ты больше не можешь жить без него.
Вне всяких сомнений, Урасима Таро связывал иностранный язык с эротическими переживаниями. И сейчас он наслаждался тем, как японский, который несколько лет жил отдельно от него, опять стремительно проникал в его тело. То же и со мной. Похоже, мы можем стать друзьями. Мне кажется, если мы подружимся, то какая-то часть его проникнет в меня и я почувствую легкость. Интересно, почему? Действительно, в теле будет ощущаться легкость.
– Приходи ко мне, когда захочешь. В ясные дни я – в парке Миясита. В следующий раз научу тебя одному хорошему делу. Как трахать город. Такое удовольствие…
6. Сироты Урагана

Я беру 500 долларов
Мне не нравится запах этого мыла. Как будто псиной подванивает. Надо будет завтра пойти купить другое, а то придется целую неделю ходить с этим ароматом. Удастся ли мне за неделю собрать достаточное количество информации, чтобы найти Macao? И о его детстве надо будет расспросить. Если не задержаться еще на недельку, то и отдохнуть будет некогда. А хотелось бы и с одноклассниками по старшей школе встретиться. Какая-то тяжесть во всем теле. От долгого перелета ноги опухают, в животе скапливаются газы, противно. Хорошо, что в туалете есть окно. Интересно, если бы я баловалась наркотиками, то смогла бы превратиться в голубя и вернуться в Центральный парк? Едва слышна сирена патрульной машины. А еще слышно, как движется секундная стрелка будильника. Когда находишься одна в комнате, время внезапно замедляется. Секундная стрелка проходит одно деление за три секунды. Ужасно раздражает. Вдруг захотелось разодеться посексуальнее и сделать вид, что жду клиентов в холле гостиницы. А вообще-то можно и не делать вид, а содрать с кого-нибудь баксов пятьсот. Стоит только один раз решиться – и сможешь прожить в Нью-Йорке без гроша в кармане. Когда я училась в институте, у меня на дискотеке украли сумочку с паспортом. И где я только ее ни искала, всё напрасно. В полной растерянности я опустилась на диван, и тут со мной заговорил блондин средних лет с внешностью потасканного принца ночных развлечений. Надо же, набралась смелости одна отправиться на дискотеку и осталась без единственного удостоверения личности. Я была так подавлена, что согласилась пойти вместе с блондином, назвавшимся Брайаном. Сейчас я понимаю, что он воспользовался моей слабостью. Он победил меня, с первого взгляда заметив мою растерянность. Или это был страшный сон? Я пошла к нему домой, свою роль сыграло выпитое мною шампанское, и мне казалось, что все мое тело превратилось во впитавшую воду губку. Будь что будет, думала я. Из ночи с Брайаном я запомнила только странное это ощущение, и ничего больше. Да, потерянную сумочку потом почему-то принесли в гостиницу. С паспортом тоже ничего не случилось. Выходит, я побывала там, где никогда не смогла бы оказаться, не потеряй я паспорт. После той ночи в моем теле что-то нарушилось. Разорвалась вакуумная упаковка, и белая душа без вкуса и запаха оказалась выставленной напоказ, впитывающей чужое дыхание. Это чувство стало казаться приятным. Наверняка город и тело успешно соединились друг с другом. Город взял меня силой. Я ни разу больше не встречалась с Брайаном. Не помню ни голоса его, ни лица. Это дух Нью-Йорка явился мне в теле утомленного жизнью мужчины средних лет.
Вождь варваров и сироты
Огромный негр на костылях идет, гремя бумажным стаканчиком с мелочью. Бомжи тоже бывают разных типов. Иисус здесь. Раскайся в своих грехах вместе с нами. Иисус видит тебя! Повопив некоторое время, он начинает клянчить мелочь. Дай четвертак. Сегодня дашь ты, завтра я дам тебе – столь симпатичный людям типаж располагающего к себе мошенника. Мужчина, постоянно жалующийся на то, что ничего не ел. Встречая их на улице, даешь им монетку, и в кошельке начинает гулять ветер. Неужели эта работа приносит хороший доход? Поваландавшись за день, можешь заработать себе на пиццу?
Смотрю на лица прохожих, на то, как они одеты, – и не надоедает. Иду мимо церкви, отец с толстыми волосатыми ручищами меняет памперсы младенцу в коляске.
Катагири жил на севере Вилледж, между 11-й и 12-й улицами по 5-й авеню. Я села на 6-ю линию метро и вышла на «Юнион-сквер». Побыстрее выбравшись на улицу, подальше от запаха мочи, я увидела уличную ярмарку. Местные фермеры с лицами, не похожими на лица ньюйоркцев, торговали овощами и рыбой прямо от производителя. Всякий раз, приезжая сюда, они, наверное, думали: и как эти горожане могут жить среди такой суматохи? Полиэтиленовые пакеты были набиты аппетитными яблоками. Сидящим на деревьях белкам не терпелось их стащить.
Встреча была назначена на три часа, я опаздывала минуты на две. Поднявшись по лестнице, я прошла между двух колонн и оказалась в холле. В здании было одиннадцать этажей, в каждой комнате – эркер, выходящий на запад. Я сказала консьержу, что иду к господину Катагири, и он проводил меня до лифта.
– His apartment is Penthouse К.
Я вышла из лифта, передо мной была дверь, рядом с ней в коридоре стоял старик в очках с толстыми стеклами без оправы.
– Miss Rokujo? – спросил он резким хриплым голосом. Седые пряди сухих волос прикрывали его лысину, как метелки мисканта. На виске у него была большая бородавка, из которой рос длинный вьющийся волосок. Понять выражение его лица было невозможно, наверное, потому, что он был в очках. Ладонь при рукопожатии по ощущению напоминала смятую бумагу.
– You look so young. I thought an older woman will come.
Коридор, такой же светлый, как холл, вел в гостиную, освещаемую с запада солнечными лучами. Сбоку от двери стояло зеркало в полный рост в раме с узором из листьев вьюна. Отражаясь спиной в зеркале, Майко прошла за Катагири в гостиную, куда падали лучи послеполуденного солнца. В углах громоздились горы книг. Неужели эти горы никогда не рушатся? Не так, как в Японии, где каждое землетрясение оставляет за собой книжные руины. В Японии любой знает: большое землетрясение всё превращает в прах. Поэтому историю можно создавать так, как это выгодно на сегодня. От кого-то я это слышала?
Очаровательная мадам Катагири предложила Майко сесть на диван. У нее был гладкий выпуклый лоб, губы накрашены ярко-красной помадой. Немного сутулясь и слегка наклонив голову, она протянула ладонь для рукопожатия. Приветствуя ее, Майко подумала: очень милая женщина.
– Would you like something to drink? Coffee, tea, or… we have cold soda.
– Простой кофе, пожалуйста, – сказала Майко и села на диван. Мадам пошла на кухню, а господин Катагири сел на свой стул из глицинии и раскурил трубку. На стене висели фотографии двух десятков детей, которые так и притягивали взгляд.
Такое впечатление, что все эти дети умерли. Прямо не по себе становится. Если бы здесь еще пахло поминальными благовониями, то с ума можно было б сойти от тоски. В связи с благовониями я сразу вспоминаю бабушкин дом. Диинь, звенит колокольчик. Бабушкино кимоно немного пахнет грибами, старушечий запах. Когда я пожимала руку господину Катагири, от него тоже так пахло. Интересно, кем приходятся ему дети с фотографий? Среди них, может быть, есть и Мэтью. Густой сладкий аромат табака наполняет комнату. Катагири заговорил по-японски.
– Итак, с чего же начать? Я многое могу рассказать. Наверное, тебе будет тягостно выслушивать стариковские бредни, но потерпи уж.
Терпеть и расспрашивать было работой Майко. О господине Катагири она знала совсем немного, да и то, что знала, основывалось исключительно на предвзятых мнениях. Юсаку Катагири. Шестьдесят восемь лет. Американец японского происхождения. Сорок лет в иммиграции. Не сказочно, но богат. В настоящее время преподает детскую психологию в местном колледже. До этого работал директором Научно-исследовательского института-фонда детской психологии. НИИ служил не более чем вывеской. На самом деле это был сиротский приют, созданный для того, чтобы реализовывать на практике идеи и философию самого Катагири. Слово «приют» моментально вызывает ассоциации с филантропией и благотворительностью, с Джозефин Бэйкер и Домом Элизабет Сандерс. И тут же возникает мысль: идеи и философия тех, кто занимается филантропией и благотворительностью, – вообще-то тоска смертная. Слушая их речи, нужно изображать искреннюю любовь ко всему человечеству, а это непросто. Однако «Катагири» и «приют» в сознании Майко не хотели связываться в одно целое. Вот «христиане» и «приют» – само собой разумеется, а Катагири… Почему, интересно? Не буду относиться предвзято. Как бы там ни было, нужно выспросить у него, о чем он думает, полностью потакая ему во всем.
Барбара Хоппер. Шестьдесят пять лет. Американка, кажется, протестантка. Работает в социальной службе, помогая детям, которые подвергаются жестокому обращению со стороны родителей, детям, потерявшим родителей в автокатастрофе, эмоционально неуравновешенным детям и тем, кто отказывается ходить в школу. Почему эта супружеская пара так глубоко связана с детьми? Точно известно одно: своих детей у них нет и не было.
Майко подошла к стене и стала рассматривать фотографии одну за другой. Как подумаешь о том, что все эти дети были сиротами, хочется узнать, кем они стали теперь.
Худенький мальчик стоит на лесной тропинке, руки за спиной, смотрит вверх и смеется. Девушка-подросток поет, сложив руки у груди, подражая оперным певицам. Негритенок в шортах широко расставил ноги, схватившись руками за бедра, хохочет так, что даже десны видны. Два азиатских ребенка: мальчик смотрит в небо, облокотившись на подоконник, и девочка стоит на четвереньках на лестнице в тапочках, надетых на руки. Мальчик, лежа на диване, пристально смотрит в камеру. Девочка, похожая на рыжую Энн, неловко прижимает к себе кошку и смотрит в одном направлении с ней. Интересно, куда они смотрят? Под фотографией дата: 15 сентября 1973 г.
– This girl could speak in Cat language.
Девочка-кошка? Майко попробовала посчитать, сколько лет этой девочке сейчас. Когда начинаешь хоть немного понимать язык взрослых, перестаешь разговаривать по-кошачьи. Кошкам наплевать на собеседника, а взрослым нельзя так себя вести. Девочка могла разговаривать с кошками до девяти лет. Она, Майко, до восьми лет говорила на языке, который взрослые не понимали. Хотя девочка уже выросла, интересно, как она разговаривает теперь?
– Her name is Helen. She has Greek roots. Now look at this boy. У него несчастный вид, правда?
На самом деле. Рядом с девочкой-кошкой висела фотография худенького мальчика, он сидел на руках у женщины, похожей на Барбару в молодости, и смотрел косящим взглядом, как будто чего-то боялся. Эта фотография была датирована 29 июля 1960 г.
– Мальчик был психически не стабилен. Родители жестоко обращались с ним, и, к сожалению, он абсолютно перестал доверять животным под названием «взрослые». Я сделал эту фотографию в то время, когда мы только взяли его к себе. Видно, что он всего боится. Нам потребовалось много усилий, чтобы заслужить его доверие. Именно благодаря ему мы научились правильно обращаться с детьми. Сейчас он работает педиатром, его зовут Сэмюел Пул. Сэм – мой самый первый ученик, старший брат всех остальных детей, которых вы здесь видите.
– А кто эта игривая девочка, изображающая оперную певицу?
– А это Пенелопа, очень умный ребенок. Когда ей было двенадцать лет, ее родители погибли в авиакатастрофе, и она оказалась у меня. Отец Пенелопы был моим хорошим другом. Не только другом, но и единомышленником. Пенелопа сама часто приходила ко мне в гости еще до гибели родителей, к тому же она была очень привязана к Нью-Йорку, вот и решила пожить у меня, а не перебираться к родственникам в другие края. Двенадцать лет – это по сути взрослый человек. На фотографии ей пятнадцать. Она уже оправилась от шока, вызванного гибелью родителей. Пенелопа была сгустком талантов. Трудно сказать, чего она не умела. She was born to be a Rental Child. По собственной инициативе она делала все и даже больше того, чтобы реализовать мои идеалы. Я изучал философию в университете, ей же вся эта университетская философия была понятна на интуитивном уровне. Education comes through actual experience. Ваш Мэтью, которого вы ищете, любил Пенелопу. Она относилась к нему как к младшему брату. Мэтью не был так жизнерадостен и умен, как Пенелопа, но он был sweet boy sentimental, и часто на глаза у него наворачивались слезы. Посмотрите на фотографию рядом с Пенелопой. Это Мэтью.
С замиранием сердца Майко стала пристально разглядывать фотографию. Мэтью сидел боком на стуле, высунув голову в створку открытого окна. Казалось, он беспрерывно вздыхает. В чем причина его переживаний? Муки любви? Комплекс брошенного ребенка? Дата на фотографии: 30 октября 1973 г. Мэтью не был похож на образ, сложившийся у Майко. В нем отсутствовали острые и резкие черты, лицо было мягкое, доброе. Как будто в то время он мучился от скуки. Майко представляла себе юного ироничного нигилиста, а перед ней был мальчик, к которому хотелось относиться как к младшему брату.
– Я учил Мэтью японскому языку. Только его. Дело в том, что Мэтью был единственным японцем среди детей напрокат. То tell the truth, мне иногда безумно хотелось разговаривать по-японски, и я рассчитывал сделать Мэтью своим собеседником. Разве не жалко забывать язык, который помнил когда-то? Я хотел сделать из Мэтью японца. Но, don't misunderstand. When I said «японца», it's entirely different from ordinary.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40