— Я тут ни при чем. Цецилия хитро улыбнулась:
— В таком случае скажи, где ты был.
Мне не хотелось ни врать, ни выкручиваться. Мы все еще стояли на площадке.
— Просто в дверь позвонил один пес, огромный дог, кажется изобретатель. Предложил мне попутешествовать по Вселенной. Мы были на какой-то планете, чертовски похожей на нашу Землю, только немного красивее. Я познакомился с девочкой, которая играла в серсо с мальчиком, как две капли воды похожим на меня.
— Пес, разумеется, говорил человеческим голосом? — язвительно спросил отец.
— Да, он хорошо говорит по-польски.
— А тигра ты, случайно, не встретил? — вмешалась Цецилия, заговорщически подмигнув маме.
— Встретил. А откуда ты знаешь? Только это был не тигр, а тигрица.
— Честное слово, вы не умеете воспитывать детей! — завопила Цецилия. — Я бы с него три шкуры спустила. Ему даже соврать как следует лень. Он вас ни в грош не ставит!
Подтолкнула меня, как недавно дог, и мы вошли в квартиру. Снимая пальто, все продолжали отпускать ехидные замечания по моему адресу.
— Ты преувеличиваешь, Цецилия, — оправдывалась мама. — Просто мальчик любит пофантазировать.
— Может, он у вас писателем будет? — издевалась Цецилия.
— Это, кажется, весьма прибыльная профессия, — сказал отец. — Я прочел в газете, что шестнадцатилетняя англичанка заработала на своей первой книжке сто тысяч фунтов.
— А ты эту книжку читал? — напустилась на него Цецилия. — Я-то читала.
— Нет, откуда.
— Она смешала с грязью своих родителей. Изобразила их какими-то монстрами.
— Но сто тысяч — это сто тысяч, — философски изрекла мама.
— Ну, знаешь! — крикнула Цецилия еще громче и пронзительнее, отчего в ванной сама собой включилась газовая колонка. — Я бы такого ребенка запорола насмерть.
— У тебя ведь нет детей, — заметил отец. — Мне кажется, ты теоретизируешь.
— Ты просто идиот. С тобой вообще бессмысленно разговаривать.
Яростно переругиваясь, они вошли в комнату, где по-прежнему стояли рядом два сдвинутых кресла. За окном для разнообразия пошел град, крупный, как фасоль. Пани Зофья заперлась у себя и тут же включила радио — загремел оглушительный биг-бит.
Мама накрыла на стол и ушла в кухню; разогревая что-то на плите, она продолжала участвовать в разговоре. За стеной расплакался ребенок, взбудораженный голосом Цецилии. Я сел у окна и стал украдкой за ней наблюдать. Все-таки она мне нравится. А от ее приступов бешенства я просто тащусь.
— Я звонила вам два часа назад, — сказала Цецилия, наконец чуточку успокоившись. — К телефону подходил ваш идиот.
— Ты имеешь в виду Петра? — примиренчески спросил отец.
— В данном случае Петра. Но и ты не лучше.
— Что-нибудь случилось? — Отец ловко переменил тему. — Я еще не читал газет.
— Так ты ничего не знаешь?
— Пока не знаю, — вздохнул отец. — Но надеюсь вскоре узнать во всех подробностях.
Цецилия испепелила его взглядом.
— Все газеты кричат. Кроме того, я слышала комментарий Би-би-си.
Я решил доставить удовольствие очаровательному чудовищу.
— А что такое Би-би-си, Цецилия?
— Это английская радиостанция, на которой тетя Цецилия работала во время войны, — ответила она с царственным величием.
— Не перебивай дурацкими вопросами, — сказал слегка взволнованный отец.
— Чего ты цепляешься к ребенку! — крикнула Цецилия. — Он еще будет гордиться тетей Цецилией, когда вырастет.
Мама подала обед. Все стали звать пани Зофью, в комнатке которой гремела молодежная музыка.
— Это что, подливка? Мясо с жирной подливкой? — крикнула Цецилия.
— Да, — робко ответила мама. — Мои мужчины очень любят.
— Идиоты они у тебя! Культурные люди едят мясо, запеченное в духовке. Без капельки жира. Немедленно убери эту гадость с моей тарелки.
Как видите, «идиот» — любимое словечко Цецилии. Остальным приходилось мириться с этим, согласитесь, не слишком изысканным определением. Но такая уж она была, наша Цецилия. Я, впрочем, привык. Мне это не мешало. В отличие от отца, человека довольно самолюбивого. Его всякий раз бросало в краску, однако протестовать он не осмеливался.
Наконец Цецилия приступила к еде. Отсутствием аппетита она, надо сказать, не страдала. Появилась и пани Зофья. Села, как лунатичка, и принялась осторожно тыкать вилкой в горку овощей на тарелке — казалось, она ищет по меньшей мере жемчужину.
— Цецилия, детка… — вкрадчиво начал отец.
— Ну, что еще?
— Ты пришла с какой-то сенсацией.
— Действительно. Итак, мои дорогие. — Она перестала жевать некультурно приготовленное мясо, и глаза ее торжествующе блеснули. — Итак, восьмого мая Земля столкнется с кометой.
Воцарилась тишина.
— Это значит, меньше чем через месяц, — сказал отец.
— Совершенно верно. На именины Станислава.
— У нас в семье нет ни одного Станислава, — растерянно сказала мама.
Цецилия в отчаянии уронила на стол вооруженную вилкой руку. Вазочка с ветками вербы подпрыгнула на десять сантиметров.
— Честное слово, как ты можешь жить с такой кретинкой? — глухим голосом спросила Цецилия у отца.
Отец неопределенно хмыкнул.
— Самая большая в истории комета столкнется с нашим шариком, понятно?
— Космический катаклизм? — прошептал отец.
— Вот именно. Другими словами, конец света.
— Господи Иисусе, — испугалась мама. — Может, сделать кое-какие запасы? Мука, сахар, соль?
Цецилия пронзила маму уничтожающим взглядом. Мама на глазах стала съеживаться. Похоже было, еще минута, и она превратится в зайчонка Цецилия брезгливо принялась за еду.
— Сколько уже раз предсказывали конец света, — осторожно заметил отец.
— Вот тебе наилучшее доказательство, что это правда.
— Но столько миллионов лет…
— Когда-нибудь это должно наконец случиться.
— Почему именно сейчас? — спросила мама.
— А мне все равно, — пробормотала пани Зофья, ухитрившаяся за пять минут не проглотить ни кусочка.
Опять стало тихо. За окном сверкнуло солнце. На подоконнике ворковали наевшиеся крошек голуби. А Цецилия прочла нам весьма сложную лекцию о существовании Бога. На самом деле Бога, конечно, нет. Но люди его выдумали, и благодаря силе человеческого воображения он стал реальностью, хотя, по сути, совершенно беспомощен. Вам не обязательно вникать в ее рассуждения, я и сам ничего в них не понимаю. Просто знайте, что у Цецилии обо всем на свете есть свое оригинальное мнение и что она рационалистка. То есть такая старая дева, которая верит исключительно в человеческий разум.
Старой девой себя Цецилия, правда, не назвала. Только сказала, что она — женщина независимая, самостоятельная и на голову выше глупой толпы. То есть всех нас. Поскольку отец попытался иронически усмехнуться, она еще добавила, что мужчина происходит от женщины. Что это жуткая чепуха, будто Господь Бог сотворил женщину из ребра Адама. Совсем наоборот: мужчина — неудачный вариант женщины, иными словами, бракованный экземпляр. Отец покраснел. Тогда Цецилия в доказательство принялась что-то шептать ему на ухо, чтобы не слышали дети. Отец покраснел еще больше.
Когда наконец Цецилия ушла — а уходила она очень долго, поминутно что-то припоминая, — когда за ней захлопнулась дверь и мы услышали, как она на лестнице громогласно облаяла нашего надменного дворника, отец надолго задумался, а потом спросил:
— Ну и что ты на это скажешь?
— Давно уже похоже на конец света, — вздохнула мама.
— Сейчас проверим.
Отец закрылся с кипой газет в комнате, а мама отправилась мыть посуду. Потом пришла подруга пани Зофьи. Девицы пошептались у двери, и пани Зофья исчезла. Стало ужасно скучно. И я пошел в комнатку своей сестрицы, нелепую клетушку с половиной окна. На стенах висели вырезанные из журналов картинки. Среди них преобладали изображения Твигги — это такая популярная среди молодежи манекенщица, страшно худая, кажется даже калека. Пани Зофье она нравится, и я догадываюсь почему. Кроме того, ко всем стенам были пришпилены булавками фото актеров. Когда-то там висели «Битлы», такая мощная группа, но их давно выбросили, поскольку они вроде вышли из моды. А еще во всех углах комнаты пани Зофьи лежат, висят, стоят и валяются разнообразные реликвии: засушенные цветы, ржавые подковы, пустые флакончики из-под духов и всякие другие штучки.
Но я знал, где надо искать, и приподнял матрас. Дневник пани Зофьи, естественно, лежал на обычном месте. Пани Зофья ужасно скрытная и, наверно, убила бы меня, если б узнала. Но мне уже надоели вымышленные истории. А дневник пани Зофьи — сама неприкрашенная жизнь.
Я открыл дневник на странице, которую еще не читал. За последние недели кое-что прибавилось. Текст был богато украшен орнаментом и рисунками.
"Наконец-то весна, — писала пани Зофья. — Зима в этом году тянулась бесконечно долго. Нечеловеческая мука — видеть его каждый день, сталкиваться каждую минуту, встречать даже после уроков и притворяться равнодушной. Но я уже никогда с ним не заговорю. Он самый настоящий подлец. И что он в ней нашел? Как ему не стыдно?
Дни все длиннее. Белые как снег облака плывут по синему небу, ветер приносит дыхание весны, запах пробуждающейся жизни. Все вокруг радуются и веселятся, а я думаю о своей судьбе и по ночам долго плачу. У меня чудесные родители, славный маленький братик, я ни в чем не нуждаюсь и тем не менее не вижу смысла в дальнейшей жизни. У меня нет никакой цели. Ничего, только пустота, бесплодность, разочарование. Хочется пойти на Вислу и броситься в ее мутные бурные волны. Наверно, я так и сделаю, другого выхода нет".
В этом месте я увидел несколько странных пятен. Это были слезы. Настоящие слезы пани Зофьи, которая под своей маской холодного равнодушия ужасно страдает. Я его даже знаю. Зовут его Субчик, да-да, именно Субчик, это настоящая фамилия, а никакое не прозвище и не ругательство. Мрачный верзила из соседнего дома, который никогда ни с кем не здоровается, даже с моим отцом. Раньше он довольно часто звонил пани Зофье, пока ее не бросил. Я его сразу узнавал по хамскому хриплому голосу.
Не знаю почему, но мне вдруг стало страшно жалко пани Зофью. Мало того, что она себя изводит этой диетой, а тут еще неразделенная любовь. И в кого влюбилась? В ничтожество.
У меня даже слезы на глаза навернулись, хотя ужасно не понравилось дурацкое замечание насчет «маленького братика». Я не маленький и не братик, а просто брат.
В этот момент отец вышел из своей комнаты, и мне пришлось спрятать дневник.
— Все так, дорогая, — сказал отец матери, выглянувшей из кухни. — Землетрясения, циклоны, наводнения, непредвиденное увеличение интенсивности пятен на солнце и то ли комета, то ли огромный метеорит, летящий в нашу сторону.
— Значит, все-таки конец света? — тихо спросила мама.
— Понимаешь, детка, прямо они не напишут. Боятся паники. Но мне все ясно.
— Что же мы будем делать?
— За плащом сегодня, во всяком случае, не пойдем.
— Ты в своем уме? Потеплеет — и что ты наденешь?
— Из-за каких-то трех недель не стоит покупать плащ. Не имеет смысла.
— Это ужасно.
— Не вижу ничего ужасного. Мне лично все равно. Может, оно и к лучшему.
— Раз у тебя на службе неприятности, пускай все летит в тартарары, да? А наши дети?
— Каким-то детям суждено собственными глазами увидеть конец света. Ничего не поделаешь.
— Ты не отец, а бессердечное чудовище.
Я открыл дверь. Родители, смутившись, умолкли. Отец стал нервно теребить брови, а мама впервые не сделала ему замечания.
— Может, приготовить тебе гоголь-моголь, а, Петрусь? — спросила она.
— О чем это вы так громко разговариваете?
— У отца на работе неприятности. Он немного расстроен, — быстренько соврала мама.
— Я слышал слово «комета».
— Тебе послышалось. Ну и дуреха эта Цецилия: наговорила глупостей, а дети потом нервничают.
Отец молчал, язвительно усмехаясь. Я знал, что он, как и я, мечтает о конце света.
Потом, вечером, я долго не засыпал и прислушивался к их негромкой беседе. Отец что-то говорил с раздражением, мама беспрерывно вздыхала. За окном бушевал жуткий ветер, такой, что валит деревья, срывает крыши и, наверно, предвещает настоящий конец света. Сегодня я сознательно не заглядывал в газеты. Хотя они искушали меня развернутыми страницами изо всех углов квартиры, я обходил их стороной. Только потому, что боялся разочароваться.
Однажды я уже читал про метеорит, который, по мнению отдельных знатоков, может пролететь вблизи Земли, вызвав катаклизмы. Известное дело: время от времени какой-нибудь жаждущий славы ученый выскакивает с не до конца проверенной, не до конца продуманной гипотезой. Бульварные газеты охотно такие идеи подхватывают. Но у меня, при моих основательных знаниях, особенно в области точных наук, подобные заявления вызывают только улыбку сострадания. Так что лучше мне не читать газет, не выяснять подробностей этой сенсации, не проверять — в силу привычки — с карандашом в руке степень ее достоверности. Я хочу, чтобы эта утка оказалась правдой. Почему, надеюсь, нет нужды вам объяснять. Вы знаете мое отношение к жизни. Знаете, какая страшная тоска меня грызет, о чем я, впрочем, обещал никогда не вспоминать.
Хотя причин у меня для этого немало, и вполне серьезных. Родители мои — старые люди. Маме в будущем году стукнет сорок лет. А отцу, кажется, уже все сорок три. Иногда я просто диву даюсь, как им еще не расхотелось жить. Правда, они утверждают, что живут ради детей. Но я думаю, это просто отговорка.
Однажды Цецилия назвала их «любящими супругами». Мне это слышать было неприятно и даже противно. Как можно любить, когда тебе около сорока? Я лично признаю книжки, в которых влюбленным восемнадцать, девятнадцать, от силы двадцать лет. Это уже предел. Влюбляться в двадцать восемь лет просто неприлично. О тех, кому больше, нечего и говорить. Такие книжки я, прочитав несколько страниц, забрасываю за диван.
Теперь еще о причинах. Пани Зофья из-за Субчика хочет утопиться в Висле. Мне кажется, что ей конец света будет на руку.
Но есть здесь и положительные стороны. Эта воображала в джинсах, которая прыгает через резинку, и ее дипломатический пижон из Перу или Венгрии здорово струхнут, когда земля разверзнется у них под ногами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28