Писал о многих других и многом другом, продолжал научные занятия, пользуясь единственным доступным инструментом — школьным микроскопом. Обобщал исследования по аэроионификации, заложил основы будущего своего принципиального открытия, связанного с электродинамическими характеристиками живой человеческой крови. Специалисты считают, что одна эта работа увековечила бы имя А. Л. Чижевского. Вспоминаю, как на Юбилейном вечере в Политехническом музее, посвященном памяти ученого, один крупный советский медик, побывавший в США, рассказал, будто ведущие американские гематологи, располагающие самым современным лабораторным оборудованием, признались, что не могут пока в этом направлении сделать ни одного шага далее А. Л. Чижевского, вооруженного в Караганде только школьным микроскопом…
Высокие стеллажи вдоль стены заняты книгами, папками, письмами, документами… Люблю документ! Первый международный конгресс биофизиков в Нью-Йорке, собравшийся в сентябре 1939 года, избирает А.Л. Чижевского своим почетным президентом. Многостраничное представление конгресса на соискание А.Л. Чижевским Нобелевской премии, характеризующее его «как Леонарда да Винчи двадцатого века»… Дипломы и уведомления об избрании А. Л. Чижевского членом и почетным членом семнадцати научных заведений и обществ разных стран…
Книга А. Л. Чижевского «Аэроионификация в народном хозяйстве» 1960 года, которую он еще успел увидеть напечатанной. Посмертные издания: «Вся жизнь»-1974 года, «Земное эхо солнечных бурь» — 1976 года в переводе с французского. Три части его большого исследования о физических свойствах движущейся крови, вышедшие одна в Москве, другая в Киеве, третья в Новосибирске.
. Прочитываю особый список работ А. Л. Чижевского об аэроионификации: «Действие положительных ионов на животных», 1922 г.; «О методах получения потока тяжелых униполярных ионов твердых и жидких веществ, активных фармакологически, в целях ингаляции», 1927 г.; «Устройство для промывки, увлажнения с одновременным ионизированием воздуха при его кондиционировании. Новый вид увлажнительно-промывного устройства кондиционера для жилых и общественных зданий (аэроионификация зданий)», 1928 г.; «К истории борьбы за биологическое значение полярности аэроионов», 1929 г.;* «Электрический заряд выдыхаемого легкими воздуха, его плотность и коэффициент униполярности, как диагностический показатель. Экспериментальное исследование», 1935 г,; «Аэроионизационный режим воздуха закрытых помещений, как результат легочного газообмена. Экспериментальное исследовалие», 1935 г.; «Исследование о применении аэроионов отрицательной полярности в животноводстве, пчеловодстве и растениеводстве», 1936 г.; «Лечение аэроионами отрицательной полярности кишечных заболеваний, язв желудка и двенадцатиперстной кишки», 1936 г.; «Аэроионы», монография в 3-х томах, 1938 г.; «Искусственная ионизация воздуха в вагонах, как санитарно-гигиенический фактор», 1940 г.; «Аэроионы, как фактор, поддерживающий жизнь животного мира Земли», 1940 г.; «Действие аэроионов отрицательной полярности на скорость заживления экспериментальных ран у белых мышей», 1941 ; Оксигеноионотерапия. Экспериментальное исследование», 1941 г.; «Токсическое действие аэроионного голодания», 1950 г.; «Аэроионы отрицательной полярности, как активный вспомогательный фактор при хирургических вмешательствах», 1953 г.; «Аэроионификация промышленных помещений», 1958 г.; «Аэроионотерапия (наблюдения 1950-1957 гг.)», 1958 год.
Не решился бы я утомлять читателя перечислением этих научных исследований, если б это не был, повторю, особый список, если бы не одно чрезвычайное обстоятельство, к которому я, наверное, никогда не привыкну, — все перечисленные выше труды, начиная с отчетов об экспериментах, докладов и статей в десяток-другой страниц, рефератов, написанных в соавторстве с учениками, и кончая фундаментальными монографиями, существуют только в рукописях, не напечатаны. Всего же А. Л. Чижевским написано на эту тему около ста пятидесяти научных работ…
Нина Вадимовна, передав все рукописное наследие покойного в Академию наук, организовывала выставки его картин в Москве, Новосибирске, Караганде, подбирала материалы для научных конференций, публиковала стихи в журналах и альманахах до самого последнего дня своей жизни. Она, верная спутница его самых трудных дней, скончалась в 1982 году.
Интерес к научному и художественному наследию Александра Леонидовича Чижевского, к его личности растет…
О, присмотрись внимательно к Земле
И грудью к ней прильни всецело.
Чтоб снова в зеленеющем стебле
Исторгнуть к Солнцу дух и тело…
Благослови же дальнюю звезду
И горсть земли своей печальной!
Друзья мои, я вечно к вам иду
Как к истине первоначальной.
Возьмите, дорогие читатели, его книгу «Вся жизнь», и он придет к вам — замечательный русский ученый-патриот, художник и поэт, один из пионеров космоса. Летчик-космонавт В. И. Севастьянов пишет в предисловии: «Особенно велики заслуги Александра Леонидовича перед космической биологией, в самых разнообразных ее аспектах. Люди, занимающиеся проблемами космоса — ученые, конструкторы и мы, космонавты, часто в своей работе непосредственно сталкиваемся с проблемами, которые разрабатывал и успешно решал Чижевский. Мы отдаем ему за это дань уважения и признательности». В этой автобиографической книге А. Л. Чижевский рассказывает не только о себе и своих научных исканиях. Много страниц посвящено К. Э. Циолковскому, немало интересного читатель узнает из воспоминаний автора о его встречах с Бехтеревым, Горьким, Брюсовым, Павловым, Маяковским, Луначарским, Морозовым. Книга и заканчивается рассказом о последней беседе А. Л. Чижевского с прославленным шлиссельбургским узником Николаем Александровичем Морозовым. Они говорили об истории, своих научных открытиях, о трудных путях к истине, о грядущем мире на Земле и, конечно же, о космосе и космических полетах; еще в середине 20-х годов Н. А. Морозов пророчески сказал молодому калужскому ученому, что «русские звездоплаватели будут, очевидно, первыми путешественниками в межзвездном пространстве».
А калужская земля для меня, однако, открыла не все свои сокровища и тайны…
25
Идем по калужскому городскому скверу, чтоб в одном из его круговых просветов постоять подле каменной стелы в память о Николае Васильевиче Гоголе, — в этом уголке бывшего губернаторского сада стоял некогда флигелек, где останавливался великий писатель. Последнее достопамятное калужское место дало пищу для семейного разговора почти до самого Козельска, а потом для московских бесед с дочерью и стало причиной новых моих сидений в библиотеках, архивах и за письменным столом…
Урчат, купаясь в масле, моторные клапаны, под ними, в железном чреве, вспыхивает от электрических искорок воздушно-горючая смесь, поочередно бьет в поршни; их подпрыгиванья коленчатый вал переделывает в плавное и быстрое вращение; смиренно гудят передаточная коробка и кардан, а колеса, питаясь преобразованной энергией бензина, посылают машину вперед, туда, где для меня таилась главная загадка далекого XIII века. Но пока мы, трое жителей XX века, — в веке девятнадцатом с его сложнейшей экономической, политической и культурной историей, почти бесконечной галереей ярких портретов соотечественников. Есть в этой галерее лица, едва очерченные, но на них отражаются отсветные огни истории, и без этих отсветов нам было бы куда труднее понять их великих современников, узнать многие неповторимые подробности и представить общую панораму той жизни.
Разговор затеялся с тех попутных впечатлений, которых мы из-за спешки лишились, но за ними, воображаемыми, оживали почему-то давние женские портреты, выписанные историей то нежной акварелью, то беглыми штрихами гусиного пера…
Далеко сбоку и позади остался Полотняный Завод, где выросли сестры Гончаровы — Наталья, Екатерина и Александрина. «Все три, — писала Софи Карамзина, — ослепительные изяществом, красотой и невообразимыми талиями».
— И все три были несчастны, — говорю я моим спутницам.
— Все три? Почему?
— Единственной женщиной, которую Пушкин называл мадонной, была его невеста и жена. О ней всегда шли ученые споры, дающие не всегда научные результаты.
— Наталья Николаевна ни в чем не была виновата! — решительно говорит Елена.
— Однако она могла бы однажды сложить веер и щелкнуть им Дантеса по носу! — возражает дочь.
— Не могла. Она была совершенно беззащитна перед наглостью и не все понимала…
— А в чем же несчастье второй?
— Екатерина, объект провокационного двойного ухаживанья Дантеса, вышла за него замуж…
— Никогда не пойму! — восклицает за спиной дочь. — За убийцу Пушкина!
— Возможно, что она знала о предстоящей дуэли, но не предупредила сестер, и они навсегда порвали с ней всякие отношения.
— Еще бы!
— А третья любила одного хорошего молодого человека, и он отвечал ей взаимностью, однако был беден и совестлив… Ты, возможно, приходишься ему очень-очень дальней родственницей.
— Не фантазия ли это, па?
«Давнишняя большая и взаимная любовь Сашиньки» — так назвала этого человека Наталья Николаевна в 1849 году. Бесприданница Александрина Гончарова семнадцать лет ждала, когда он получит высокий чин и сможет обеспечить семью. Не дождалась и вышла замуж за австрийца-дипломата…
Взгорки, низины, луга, пашни… Разговор шел обрывками, потому что надо было и машину вести, и следить за дорогой, и взглядывать по сторонам, чтобы отдыхали глаза. И.вдруг представилось, что возможна совсем другая пьеса «Три сестры» — о великой любви поэта и его трагедии, пошлом спектакле жизни и ее отвратительной гримасе, о грустной драме, наконец; но чтоб все это не заслонило ни зловещих теней тех, кто затеял и осуществил чудовищное злодеяние, ни истинных друзей нашего величайшего гения…
Леса, перелески…
Где-то в этих местах бывал человек, которого так долго ждала и не дождалась Александрина Гончарова… Вспоминая о Пушкине, он говорил, что очень полюбил поэта, у которого был «домашним человеком», и до конца жизни думал о нем «с особенной теплотою…».
А если б не торопиться да свернуть сейчас чуток в сторонку, то на этих страницах снова объявилась бы пушкинская «пиковая дама» — княгиня Голицына, урожденная Чернышева. Здесь, в Городне под Калугой, была у нее небольшая усадебка, и хорошо бы взглянуть на остатки двух парков, на миниатюрную, как в Белкине, церковку Успения, на коробочку изящного дома, фасады которого украшают выразительно-простые архитектурные детали, да прикинуть, где могло быть крыло, план коего набросал сам Андрей Воронихин, за что хозяйка усадьбы в письме 1798 года просила дочь хорошенько поблагодарить его, бывшего крепостного Строгановых, ставшего замечательным зодчим, который вошел бы в историю мировой архитектуры за один лишь Казанский собор…
— Семья! — снова обращаюсь я к своим. — Помните, однажды мы заезжали в Большие Вяземы под Звенигородом? Там у храма Преображения стоит высоченная звонница, будто перекочевавшая в Подмосковье из Новгорода… Петр Дмитриевич Барановский предполагает, что собор построил для Бориса Годунова сам Федор Конь.
— Как же, — говорит дочь, — там и Кутузов останавливался, и Наполеон, и Пушкин в детстве бывал, впервые услышав о своей будущей «пиковой даме»…
— А вот тут, неподалеку, была ее летняя дача, которой она пользовалась целых полвека.
— Эта вездесущая княгиня была, наверно, самой знаменитой женщиной своего времени, — слышу я голос Елены.
— Были, однако, женщины поинтереснее, хотя и в ином роде… Вспомним Екатерину Дашкову, актрису Прасковью Горбунову — Ковалеву — Жемчугову — Ковалевскую — Шереметеву, поэтессу и композитора Зинаиду Волконскую… А жены декабристов? Однако сейчас я имею в виду одну твою, как я предполагаю, очень дальнюю родственницу.
— Фантазия, — вздыхает за спиной дочь. — Кто же она?
— Насчет родства, если честно говорить, у меня довольно зыбкое предположение. Но дело в том, что эта женщина в своем роде совершенно исключительна, хотя ничего выдающегося как будто и не свершила.
Нет, она не обладала властной натурой и стояла очень далеко от науки; не умела сочинять ни стихов, ни музыки, ни играть на сцене; не отличалась страстью к общественной деятельности и едва ли была способна на жертву ради любви к мужу. Занимала всю жизнь какое-то неясно-зыбкое общественное положение. И потом — Калуга…
— Кем же она там была?
— Официально губернаторшей.
— Странно, — промолвила жена.
— Бывает, — умудренно заметила дочь. — Ну, а в чем же ее исключительность?
— Она была необыкновенно обаятельна, неординарна и умна.
— И все?
— Не знаю, как и сказать…
Не знаю, как сказать и сейчас, когда спокойно сижу за столом, пишу, а дочь роется в моих шкафах и полках.
Пушкин сразу же заметил на балу эту фрейлину — изящная фигура, смуглые плечи, гордая осанка, жгучие глаза. Дело у нее, кажется, шло к двадцати, но Пушкина поразило, что она держит себя совсем не так, как другие придворные девицы в ее возрасте и положении. Вот какой-то великосветский лев, исполненный преувеличенного самомнения от своих орденов и бриллиантов, бесцеремонно лорнирует ее, а она презрительным взглядом черно-пламенных глаз да каким-то словцом укрощает его, и тот, уронив лорнет, торопливо прячется за спины соседей. Юные камер-юнкеры и лейб-гвардейцы расхватывают вокруг нее щебечущих подруг, а к ней подходит великий баснописец. Взглянув в залу, она говорит ему на ухо что-то такое, от чего живот Крылова совсем не по-светски заколыхался, а она залилась озорным заразительным смехом. Затаившийся у колонны Пушкин не выдержал и тоже незнамо отчего рассмеялся. Потом он поймал ее мимолетный взгляд, и вообразилось, будто она доподлинно знает, почему он в мрачной задумчивости стоит один у холодного мраморного столпа и какие мысли не давали ему спать прошедшую ночь… Князь Петр Вяземский, у которого с нею были очевидные добрые и взаимоуважительные отношения, будучи сам отличным поэтом, не сказать чтобы охладел к автору недавно обнародованных «Цыган», что было бы скоропреходящим пустяком, — претензии старого друга, опекуна и поклонника прямо адресовались к сути поэмы, в коей Пушкину хотелось выразить то, чего нельзя было в те времена выразить иначе…
И с Жуковским у нее сложилось давнее приятельство, и с другими литераторами;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81