— Что вы сказали?— Я сказал, что мы не убиваем своих, — резко бросил Эпло и умолк. Канцлер был прав: он был встревожен, происшедшее задело его — он понимал это и злился на себя за подобную чувствительность. К тому же ему вовсе не нравилась здешняя манера — а вернее сказать, всеобщая способность — заглядывать в самую душу человека.«Похоже, я буду рад темнице, — подумал он. — Мне будет хорошо в прохладной успокаивающей темноте, в тишине, в молчании». Ему нужны были темнота и тишина. Ему нужно было время, чтобы обдумать все и разработать план действий. Ему нужно было время, чтобы избавиться от этих тревожащих ненужных чувств и мыслей, чтобы разобраться…Это напомнило ему о вопросе, который он так и не успел задать:— Я слышал о каком-то Пророчестве. Что это?— Пророчество? — Понс искоса взглянул на Эпло и тут же отвел глаза. — Когда вы успели услышать о Пророчестве?— Как раз после того, как ваш солдат попытался меня убить.— О, но вы же тогда едва успели прийти в себя. Вы были в шоке…— Но со слухом у меня все было в порядке. Герцогиня сказала что-то о пророчестве. И мне захотелось узнать, что это значит.— Пророчество… — Канцлер задумчиво потер подбородок. — Постойте-ка, я попытаюсь припомнить… Должен признать, я тогда был в достаточной мере удивлен тем, что она об этом заговорила. Не могу даже представить себе, о чем она думала! В прошедшие века было столько пророчеств и столько пророков, что, понимаете… У нас пророчества рассказывают детям, как сказки.Эпло видел лицо канцлера, когда Джера упомянула о Пророчестве. Понс явно не воспринял это как детскую сказочку.Прежде чем патрин успел еще что-нибудь сказать, канцлер самым невинным тоном начал обсуждать руны на игральных костях, явно пытаясь выудить у Эпло информацию. Теперь настала очередь Эпло уходить от ответов. Вскоре, впрочем, канцлер оставил и эту тему. Дальше они шли по бесконечным коридорам в молчании.В катакомбах было сыро, зябко, тяжело дышалось. К тому же в воздухе пахло тлением, и запах этот был почти физически ощутимым, налипал на язык, забивался в горло, как тяжелая маслянистая жидкость. Единственным звуком, раздававшимся в тишине подземных коридоров, были шаги сопровождавших их мертвецов.— Что это? — внезапно раздался рядом новый голос.Канцлер вздрогнул и невольно вцепился в руку Эпло — живой жался к живому в царстве мертвых. Сам Эпло почувствовал, что у него екнуло сердце. Он понимал, что чувствует Понс, а потому не стал упрекать канцлера за то, что тот дотронулся до патрина, хотя почти мгновенно стряхнул его руку.Из тени в свет факелов вышла призрачная фигура.— Пламя и пепел, ты меня напугал, хранитель! — Понс тяжко вздохнул и рукавом черного с зелеными рунами одеяния отер выступившую на лбу испарину.— Никогда такого больше не делай!— Прошу простить меня, милорд, но мы здесь внизу не привыкли видеть живых.Человек поклонился. Эпло с немалым облегчением, в котором сам не желал себе признаваться, осознал, что перед ним живой.— Лучше бы тебе к этому привыкнуть, — сурово проговорил Понс, явно желавший изгладить впечатление о своем недавнем испуге. — Здесь со мной — живой пленник, и Его Величество повелел хорошо с ним обращаться.— Живые пленники, — проговорил хранитель, смерив Эпло холодным взглядом, — это чушь.— Я знаю, знаю, но с этим ничего поделать нельзя. Этот…Тут Понс подозвал хранителя и зашептал ему что-то на ухо.Оба обернулись и взглянули на покрытые рунами руки Эпло. От этих взглядов холодок пробежал у него по спине, но он совладал с собой и даже не пошевелился. Будь он проклят, если позволит им увидеть его чувства!На хранителя рассказ канцлера, похоже, не произвел большого впечатления:— Каким бы странным он ни был, его нужно кормить, поить и следить за ним, не так ли? А я здесь один в ночную часть цикла, у меня нет помощников, хотя я не раз просил о том, чтобы мне прислали кого-нибудь…— Его Величество знает… очень сожалеет, в настоящее время ничего нельзя сделать… — бормотал Понс.Хранитель фыркнул, махнул рукой в сторону Эпло и отдал приказ одному из мертвых стражей:— Отведите этого живого в камеру рядом с тем мертвым, которого доставили сегодня. Я смогу работать над мертвым и в то же время следить за живым.— Я уверен, что Его Величество пожелает поговорить с вами утром, — вместо прощания сказал канцлер, обращаясь к Эпло.«Я тоже в этом уверен», — подумал Эпло, но вслух этого не сказал. Он отодвинулся подальше от стражника:— Скажите этой штуке, чтобы она не тянула ко мне лапы!— Ну, что я говорил? — вопросил хранитель в пространство. — Тогда иди со мной.Эпло и хранитель прошли мимо ряда камер, занятых мертвыми: некоторые неподвижно лежали на холодных каменных ложах, некоторые бесцельно расхаживали по камерам. В сумраке можно было разглядеть призраков, витавших возле своих тел; слабый бледный свет, исходивший от них, немного рассеивал мрак тюрьмы. Железные решетки с запертыми дверями позволяли видеть пленников, но не давали им покинуть их крохотные пещеры-камеры.— Вы запираете мертвых на замок? — спросил Эпло, с трудом сдерживая смех— настолько нелепым ему это показалось.Хранитель остановился и принялся отпирать дверь еще пустующей камеры. Взглянув в камеру напротив, Эпло увидел тело принца с зияющей в груди раной. Его как раз укладывали на каменное ложе два кадавра.— Разумеется, мы их запираем! Или вы полагаете, что я позволю им бродить повсюду и путаться у меня под ногами? Мне и так тут дел хватает. Поторопитесь. У меня времени мало. Покойники, знаете ли, свежее не становятся. Полагаю, вы захотите что-нибудь съесть и выпить?Хранитель захлопнул решетчатую дверь и посмотрел сквозь прутья на патрина.— Только воды.Эпло вовсе не хотелось есть.Хранитель принес кружку, просунул ее сквозь прутья и налил в нее воды из кувшина. Эпло глотнул — и тут же сплюнул. У воды был гнилостный привкус. Остатками воды Эпло решил распорядиться по-другому: смыл со своих рук и ног кровь принца.Хранитель проворчал что-то, явно осуждая такой расход хорошей воды, но говорить ничего не стал. Он явно спешил начать работу с телом принца. Эпло улегся на жесткий камень — подстилка из травы-кэйрн не делала ложе мягче.Сартан запел высоким голосом. Казалось, голосу хранителя вторили призрачные стоны, полные невыразимой скорби, но, может быть, это просто эхо отдавалось в коридорах. Призраки, сказал себе Эпло. Но эти звуки напомнили ему о псе, о его жалобном предсмертном вое, о взгляде, в котором читалась безграничная вера в то, что хозяин придет на помощь и спасет его, как это бывало не раз… Пес был верен ему и верил в него до конца.Эпло стиснул зубы и отогнал горькие мысли. Сунув руку в карман, он вытащил оттуда рунную кость — прихватил ее во время игры. Во мраке он не мог разглядеть вырезанную на ней руну — просто вертел кость в пальцах, пытаясь распознать знак на ощупь… Глава 25. СТАРЫЕ ПРОВИНЦИИ, АБАРРАХ — А потом, отец, — сказала Джера, — призрак начал обретать образ, облик…— Он стал материальным, дочь моя?— Нет. — Джера задумалась, сдвинув брови, пытаясь подобрать верные слова.— Он оставался бесплотным призраком. Если бы я попыталась коснуться его, то ничего не ощутила бы. Но я видела… черты, детали. Знак на нагрудной пластине его доспехов, очерк лица, линия носа, шрамы на его руках… Отец, я видела его глаза! Да, глаза! Он посмотрел на меня, на всех нас. Казалось, он одержал великую победу — такой у него был взгляд. А потом он… исчез.Джера развела руками. Ее жесты и слова были настолько красноречивы, что Альфред словно увидел снова, как бесплотная фигура идет прочь и исчезает, как утренняя дымка тумана под лучами солнца.— Это надо было видеть, — прибавил Джонатан, рассмеявшись ясным мальчишеским смехом, — Ох, какое стало лицо у старины Понса!— М-мда, — протянул граф. Джера слегка покраснела:— Милый мой супруг, это все действительно очень серьезно.— Я знаю, дорогая, знаю. — Джонатан попытался придать своему лицу соответствующее выражение. — Но ты должна признать, что это действительно было смешно…Уголки губ Джеры дрогнули в улыбке.— Еще. вина, папа? — спросила она и, не дожидаясь ответа, поспешно поднялась, чтобы наполнить кубок.Решив, что граф не смотрит на нее, Джера покачала головой с ласковым, насмешливым упреком, на что ее супруг широко ухмыльнулся и подмигнул.Граф, однако же, все видел — только вот его это не развеселило. У Альфреда возникло весьма неуютное чувство, что граф видит и слышит все, что происходит вокруг него. Высохший от старости граф внимательно следил черными, глубоко запавшими глазами за герцогом и герцогиней; потом его взгляд впился в Альфреда.— Мне хотелось бы посмотреть, как вы творите ваши чары. — Граф сказал это так, будто речь шла о простеньком карточном фокусе. Он подался вперед, опираясь на подлокотники:— Сделайте это снова. Я позову одного из кадавров. Каким из них мы можем пожертвовать, дочь моя…— Я… я не смогу! — Альфред запнулся, не зная, как объяснить, с трудом подбирая слова. — Это было… какое-то мгновение. Я… понимаете, я действовал по обстоятельствам. Я посмотрел вверх, и… этот меч падал на меня. Руны… просто пришли мне в голову… если можно так сказать.— И как пришли, так и ушли, а? — Граф ткнул острым пальцем под ребра Альфреду. Чувство было такое, словно весь он высечен из кости.— Если так можно сказать, — слабо откликнулся Альфред.Граф хихикнул и снова ткнул его пальцем. Альфред почти физически ощущал, как правда вытекает из него, словно кровь — там, где впивался в его тело старческий сухой палец. Но что было правдой? Действительно ли он не знал, что сделал? Или какая-то часть его сознания скрывала это — как он привык за все эти годы скрывать свою истинную суть?Альфред провел дрожащей рукой по редким волосам.— Отец, оставьте его. — Джера подошла к Альфреду и положила руки ему на плечи:— Еще вина, сэр?— Нет, благодарю вас, Ваша Милость. — Альфред так и не прикоснулся к своему вину. — Если вы простите меня, я очень устал и хотел бы лечь…— Разумеется, сэр, — немедленно откликнулся Джонатан. — Мы вели себя совершенно бездумно — давно уже наступил час королевского сна, а этот цикл был для вас действительно ужасным…Больше, чем вы думаете, печально сказал себе Альфред с невольной дрожью. Гораздо более страшным!Он поднялся на ноги.— Я провожу вас в вашу комнату, — сказала Джера.Отдаленный звук колокольчика нарушил тишину комнаты. В комнате воцарилось молчание; трое из четверых обменялись понимающими взглядами.— Я пойду, — проговорила Джера, — мы не можем полагаться на мертвых.Мгновение — и она растворилась во мраке.— Я уверен, сэр, вы захотите услышать это, — сказал граф; его черные глаза сверкнули. Он жестом предложил — или приказал — Альфреду сесть.Выбора у Альфреда не было, а потому он снова опустился в кресло, прекрасно сознавая, что не хочет больше слышать никаких новостей, даже самых спешных и секретных.Все трое ждали в молчании — Джонатан был бледен и озабочен, старый граф смотрел оживленно, глаза его горели, Альфред уныло и безнадежно разглядывал стену.Граф жил в Старых Провинциях, в землях, бывших когда-то населенными и плодородными. Века назад земля эта была живой, ее обрабатывало бессчетное множество кадавров. Из окон дома видны были огромные поля травы-кэйрн и высокие деревья ланти, усыпанные голубыми цветами. Теперь и сам дом, казалось, стал трупом. Земли же, окружавшие его, были пустынны и безжизненны — моря грязи и пепла, сотворенные вечным дождем.Обиталище графа было не пещерной структурой, как Некрополис: замок был построен из каменных блоков и напоминал Альфреду замки, построенные сартанами в пору расцвета их власти на Арианусе.Замок был достаточно большим, но большинство комнат в нем было заперто или просто заброшено — некому было поддерживать здесь порядок. Все население замка состояло из старика графа и кадавров старых слуг. Но комнаты фасадной части замка содержались в необыкновенном порядке — сравнительно, конечно, с теми печальными и убогими жилищами, на которые Альфред насмотрелся вдосталь во время их поездки по Старым Провинциям.— Древние руны, понимаете ли, — сообщил старый граф Альфреду, сопроводив свои слова проницательным коротким взглядом. — Люди в большинстве своем стирают их. Не могут их прочитать и полагают, что рунные надписи делают жилище старомодным. Но я оставил их и заботился о них. А они заботятся обо мне. И вот мой дом стоит, в то время как множество других рассыпались в прах.Альфред мог прочесть руны, он ощущал магическую силу, века поддерживавшую эти стены, но не сказал ничего, страшась, что скажет слишком много.Жилая часть замка состояла из комнат прислуги, располагавшихся в нижнем этаже кухни, жилых комнат, кладовой; к тому же там находились парадный и черный входы в замок и лаборатория графа, где он все еще продолжал эксперименты, надеясь вернуть жизненную силу земле Старых Провинций. Два верхних этажа предназначались для хозяев замка и их гостей.Часы-король направились в свою опочивальню. Альфред с тоской подумал о постели, о сне, о благословенном забвении — пусть и на несколько часов, об отдыхе от этого живого кошмара.Должно быть, он и на самом деле задремал, поскольку когда дверь распахнулась, он испытал весьма неприятное ощущение, как это бывает со внезапно разбуженным человеком. Он заморгал и уставился на Джеру и человека в черном плаще, появившихся в дверях в дальнем конце комнаты.— Я подумала, что вы должны услышать новости от самого Томаса — на тот случай, если у вас будут вопросы, — сказала Джера.Альфред понял, что новости были скверными, и обреченно склонил голову. Сколько еще он сможет выдержать?..— Принц и чужестранец, чья кожа покрыта рунами, мертвы, — тихо проговорил Томас. Он вышел на свет и откинул с головы капюшон — молодой человек, должно быть, ровесник Джонатана. Его одежды были заляпаны грязью, словно ему пришлось проделать в спешке долгий и трудный путь. — Король казнил их обоих сегодня в комнате для игр.— Ты присутствовал при этом? Видел, как это случилось?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53