https://wodolei.ru/catalog/mebel/nedorogo/
– Только прикинут, как пидор. Юбка какая-то, лента с бахромой, вся грудь нараспашку. Черт-те че! А это что такое?
– А это у него на плечах шкура пантеры. Свидетельство его высокого сана, – не очень уверенно ответил Афанасьев.
Дионы предпочитали высокомерно помалкивать. Колян Ковалев махнул рукой и проговорил:
– Ладно! Там отоваримся, раз такое дело.
Женя медленно сощурил один глаз, а вторым долго и любовно разглядывал Коляна, подавшего этот мудрый совет. Потом он тоскливо обернулся на Эллера, неспешно помахивавшего своим молотом, и проговорил:
– Купим? Ну хорошо… На какие шиши ты решил там отовариваться? Баксы, что ли, возьмешь?
– Нет, ты меня совсем-то за баклана не держи, – обиделся Колян, – что ж я, полный баран, что ли? Не понимаю, что баксов тогда не было? Возьму с собой монетки серебряные. Серебро – оно всегда в цене было.
– Знаю я твое серебро, – сказал Афанасьев, – снаружи да, серебро, а внутри никель. К тому же в Древнем Египте не было монеток, а расплачивались кольцами: золотыми, серебряными и медными.
– Что ж мне теперь, свое обручальное кольцо тащить, что ли? – буркнул Колян и вознамерился было плодотворно развить тему, как его прервал Альдаир, хлопнувший Ковалева по плечу и сурово проговоривший:
– Вижу, что погрязаете вы в мелких дрязгах и не щадите нашего времени драгоценного. А оно – как вода: просочится сквозь пальцы и не вернется!
«Кто бы говорил, как не ты! – подумал Женя. – Собрался на три с лишним тысячи лет в прошлое, а начинает пререкаться из-за одной минутки! Тоже мне деятель… И вообще, мне кажется, что все это не кончится добром. Как в кино: миссия невыполнима, и вообще… черт знает что такое! Черррт знает!!!»
Альдаир вдруг улыбнулся так щедро, что, казалось, вся квартира Афанасьева осветилась божественными бликами, и раскатил на всю комнату фразу:
– Ведь Добродеев просил тебя не обижать похабными словесами ни его самого, ни его племя! Вижу я, что не внял ты. Ну и ладно. Эта хитрая бестия разделит с нами тяготы долгого пути. И вижу я, что в конце нашей трудной дороги улыбнется нам удача и все окупится сполна сам-сто!
– Ну да, – согласился Женя и пошел разогревать еду. Благодаря пищеварительной прыти Эллера и собственным образовательным потугам он не ел вот уже двое суток…
– И еще! – крикнул ему вслед Альдаир. – Тот, кто ИДЕТ, должен опустить одну руку в реку. Это обязательное условие ПУТИ. Чем больше река, тем быстрее мы сможем преодолеть наш путь. Река – обязательное условие. У вас тут есть поблизости реки покрупнее?
3
Над Волгой заходило солнце. Оно уже потеряло очертания, расплывшись большим багровым пятном, разлохматившись в разноцветных облаках, блуждавших у линии горизонта. На воде самой знаменитой русской реки неподвижно, как раскинувшийся на отдыхе неописуемо громадный красный удав, лежала красная полоса, указывающая прямо на кровавый разлом заката. Рядом с этим удавом, выгнувшись всем своим огромным хребтом, высился мост, на котором в подступающих сумерках уже зажгли фонари. Они вытянулись цепью мерцающих огней и походили уже не на удава, а на остов неописуемо громадного динозавра: ящер умер, переходя через великую реку, а его скелет до сих пор лежит здесь, потому что не в силах человеческих сдвинуть эти титанические кости.
– Подойдет? – спросил Афанасьев, указывая на реку и мост. – Я думаю, что Нил, конечно, будет побольше но ненамного.
Альдаир кивнул:
– Да, это большая река.
– Наверное, в ней водится много рыбы, – вставил Эллер, который переминался с ноги на ногу, как медведь, готовившийся заломать охотника.
– Обжора!!
– На месте перетрем эту проблему с местным египетским населением, – внушительно проговорил Колян Ковалев, чьи карманы были набиты обручальными кольцами, золотыми и серебряными печатками, цепочками и браслетами.
Все перечисленное выше составляло трофеи Эллера, среди бела дня ограбившего ювелирный магазин, при этом охранник выпустил в него всю обойму, не причинив диону видимого ущерба. Эллер выкинул его в витрину, сгреб все золото и ретировался. Подробностей Женя и Колян не знали, да и не хотели знать. Подобного беспредела Ковалев не позволял себе даже в недоброй памяти девяносто первом – девяносто пятом годах, когда методы первоначального накопления мало отличались от того способа, что применил рыжебородый дион.
Альдаир окинул пристальным взглядом всех своих спутников. Из них только Женя Афанасьев приготовил себе одеяние, которое, по его предположению, можно было носить в Древнем Египте. Он переоделся прямо на берегу Волги, и при этом у него было такое лицо, словно он хотел сказать: «Да ладно вам, ребята с другой планеты! Мы и так поняли, что вы немерено круты. Так что бросайте валять ваньку и признайтесь уж, что все это шутка, рассчитанная на максимальные понты». Конечно, Афанасьев старался не произносить такого даже про себя по известным уже причинам. Но все-таки согласитесь: сложно, будучи нормальным обывателем, поверить в то, что, взявшись за руки, можно разнять их уже не на песчаном берегу Волги, а на красноватом, щедром и жирном животворном иле Большого Хапи. Гак называли великий Нил древние египтяне.
Альдаир присел на корточки и опустил левую руку в воду. Правую он протянул Афанасьеву. Мощная, но округлая кисть с длинными музыкальными пальцами, неожиданно нежной кожей на тыльной стороне ладони точеными контурами на несколько мгновений застыла в воздухе, а потом Женя, решительно выдохнув, вложил в десницу диона свою чуть подрагивающую холодную руку. Эллер присел на корточки рядом с Альдаиром и, потеребив рыжую бороду, опустил в Волгу правую руку, а левой безо всяких предупреждений вцепился в кисть Коляна Ковалева так, что тот подпрыгнул. Колян вообще выключился из ситуации: он вставил наушники и слушал CD-плеер. Длань могучего диона, что называется, воззвала его к жизни.
– Возьмитесь за руки, чтобы соединить всех нас, – скомандовал Альдаир, – изриньте из голов своих мысли обо всем сущем! Представьте, что вы – щепки, которые несет по волнам великой реки. Представьте дальний берег, упругую волну… Эллер!!!
Оба диона чуть нагнулись вперед, погружая ладони в воду; Афанасьева вдруг обдало жарким колючим дыханием… маленькие иголочки впились в спину, заставляя выгнуться, изменить положение тела. В следующую секунду ему показалось, что песок, молчаливо лежавший под ногами, начинает дыбиться, ершиться, как растрепавшаяся под ветром аккуратная сложная прическа. Ноги журналиста стали погружаться в землю, тоскливый холод спиралями вошел в жилы. Вместо сердца заворочался, заворчал, каменея, тяжелый и немой булыжник. Зажужжали, закручиваясь в веретенца, продолговатые синие сполохи. Они разрастались, уплотняясь, ширясь свиваясь в кокон. Кокон охватил Афанасьева плотно, плотнее, чем брезент, он отрезал приток воздуха. Косматое удушье распирало горло, легкие. Вслед бросились, теряясь и отставая, дальние шорохи, размазанные запахи и звуки. Взгляд Афанасьева, как намагниченный, потянуло вниз, и он увидел, как речной песок, темнея и свиваясь десятком медленных тягучих змей, судорогой обвивает ноги и тянет, тянет куда-то вниз. И что-то оборвалось. Пространство перевернулось и впустило Женю в немую пустоту. Человек, шагнувший с крыши небоскреба, наверно, смог бы воссоздать те ощущения, что подмяли под себя Афанасьева.
Под ногами, по-змеиному шипя, оседая и вминаясь, растекался жирный красноватый ил.
Часть IІ
ВОЙНА И НЕСКОЛЬКО МИРОВ
И не одно сокровище, быть может,
Минуя внуков, к правнукам уйдет,
И снова скальд чужую песню сложит
И как свою ее произнесет.
Мандельштам
Глава шестая
БЫК ЖРЕЦУ НЕ ТОВАРИЩ
1
Египет, XIII век до н. э.
Парасхит Синуххет тяжело вздохнул и вытер пот со лба. Этим жестом он дал самому себе понять, что считает себя несчастнейшим из смертных. У Синуххета были веские причины для такого мнения. И во всем виноват покойный папаша, да не будет ему покоя на священных полях Иалу! Это именно он, покойничек, оставил ему в наследство то, из-за чего Синуххету нет покоя в этой жизни и едва ли останется в загробной! Во-первых, ремесло парасхита. Проклятое ремесло, не позволяющее ему общаться с кем бы то ни было, помимо собственной жены, злобной толстой бабы, да ее матери, длинной иссохшей старухи с языком, по сравнению с которым жало скорпиона кажется нежным лепестком розы! А во-вторых – жена, выбранная ему отцом. От нее все те беды, которых недоставало от ремесла!.. А ремесло еще то – парасхит вскрывает труп умершего для последующего бальзамирования. Ремесло парасхита передается от отца к сыну, и никто не смеет вырваться за пределы этого замкнутого круга, потому что парасхит считается нечистым и не может прикасаться к человеку другого рода занятий, если этот человек ЖИВ.
Парасхит Синуххет подозрительно покосился на застывших за его спиной людей. Они смотрели поверх него и сквозь него. Писец только что отошел от лежавшего на земле трупа. Писец обвел место слева на животе покойного, подлежащее иссечению, и отступил. Проклятые заказчики!.. Это прислужники из храма Хатор, молодцы откормленные, мясистые, быстроногие, и чтобы иметь с ними дело, нужно бегать едва ли не как могучий Хинну, лучший бегун Верхнего и Нижнего Египта, любимец самого фараона Рамсеса!
Парасхит Синуххет встал на колени рядом с телом умершего и при помощи эфиопского камняnote 4 начал делать разрез. Одним глазом он привычно наблюдал за тем, как подвигается работа, другой скосил на стоявших рядом мрачных здоровяков. Кто был неподвижен, кто украдкой собирал уже камни, а стоявший позади всех гигант похлопывал дубинкой (величиной с хорошенькую оглоблю) по своей громадной ладони. Жест был более чем красноречив. Синуххет поежился и подумал, что для быстрого бега нужно было съесть побольше лепешек, пусть даже подгоревших.
Левый глаз парасхита продолжал наблюдать за клиентурой, а правый зафиксировал, что процесс иссечения входит в завершающую фазу. Пора приготовиться и делать ноги. Ничего! Зато за свою работу Синуххет уже получил три медных кольца, на одно из которых можно купить себе сегодня сносный ужин: тушеное мясо газели, кувшин дешевого вина, финики, несколько лепешек. Да жене, чтобы не ворчала, – ожерелье. А этой старой ведьме Мааткахх, матери жены, нужно купить немного пальмового масла, которое она втирает в свою поясницу, скорее бы боги согнули ее в дугу!!
«А жрец Тотмекр мог бы дать и побольше, чем три медных кольца, – озлобленно думал жадный парасхит, – все-таки умер не кто-нибудь, а главный астролог храма Хатор, предсказывавший будущее по внутренностям кроликов и прочей длинноухой твари!..»
Мысли текли, а глаза продолжали наблюдать. Благодаря такой ширине обзора парасхит давно уже приобрел профессиональную болезнь – расходящееся косоглазие. Когда он общался с людьми, казалось, что одно око парасхита смотрит верх, а другое влево. Поэтому Синуххет мог врать столько, сколько ему заблагорассудится: никто не мог сказать по глазам, что он лукавит.
– Ты закончил, парасхит? – вкрадчивым голосом спросил писец.
– Еще одно движение, почтенный Рахотеп, – отозвался Синуххет и вдруг, подскочив, как шакал, которому со всей силы врезали по загривку, бросился бежать.
Он завершил работу. За ним с воплями и криками помчалась вся орава. Впереди мчался громила с дубиной и, вращая ее над головой так, что ревел воздух, испуская длинные пронзительные вопли.
Синуххету не впервой было убегать от заказчиков. Так гласил ритуал. Тот, кто нарушает целостность священной оболочки покойного, должен быть изгнан. Парасхит мчался длинными прыжками по вымощенной камнем улице, потом камень кончился, и под ногами Синуххета потянулась потрескавшаяся от зноя сухая земля. Повеяло прохладой, и парасхит выскочил на берег священного Нила. Под ногами зачавкал ил. Прибрежная грязь чередовалась с сухими, пыльными проплешинами, из которых палящее солнце уже вытянуло всю влагу. Казалось, рев погони отдалялся. Синуххет оглянулся и увидел, что за ним – шагах в тридцати – бегут только Рахотеп и верзила с дубиной. Ну что же, дешево отделался. Одна ссадина от запущенного камня и один кровоподтек на плече. Ничего. Три медных кольца –довольно приличный гонорар за эту пробежку и перечисленные повреждения. Двоюродному брату Синуххета, пьянчуге Пинему, недавно проломили череп, и все потому, что тот был нетверд на ногах, когда улепетывал от разгневанных работодателей. Давно он говорил Пинему, что пить надо меньше, особенно то пойло из пальмовых выжимок, отвратительную дешевку, которую потреблял Пинем. Пить надо меньше, а смотреть под ноги и следить за обстановкой – больше.
Подумав это, парасхит Синуххет тотчас же навернулся через что-то, буквально прыгнувшее ему под ноги, и со всего размаху растянулся на земле, окутываясь клубами удушливой мелкой пыли и надсадно кашляя. Его угораздило упасть не в грязь (что было бы куда мягче), а на одну из сухих проплешин на берегу великой реки. О боги! Птах, Хатор и мудрый Тот! Что за гадость подвернулась ему под ноги? Камень? Большая кочка?
Плодотворно порассуждать на эту тему ему не привелось. Верзила и храмовый прислужник Рахотеп настигли его и стали дубасить ногами и подручными средствами. Последнему отдавалось предпочтение. Синуххет, который никак не мог взять в толк, как же его так угораздило грохнуться оземь, только охал.
При всей своеобразности его зрения он не мог разглядеть предмет, послуживший причиной всех несчастий. Преграда полежала в пыли, потом откуда-то повалил густой дым, от земли вытянулись длинные синеватые искры, и на пятачке, где с трудом поместилась бы упитанная свинья, оказались четверо мужчин. Вповалку. Некоторое время четверка даже не могла принять вертикального положения, настолько перепутались ноги и руки этих компактно совмещенных индивидов. Из смешения тел торчали… чья-то рыжая борода, чьи-то трусы в цветочек, а венчала общее великолепие группы волосатая рука с вытатуированным якорем и надписью «Колян с Балтики».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
– А это у него на плечах шкура пантеры. Свидетельство его высокого сана, – не очень уверенно ответил Афанасьев.
Дионы предпочитали высокомерно помалкивать. Колян Ковалев махнул рукой и проговорил:
– Ладно! Там отоваримся, раз такое дело.
Женя медленно сощурил один глаз, а вторым долго и любовно разглядывал Коляна, подавшего этот мудрый совет. Потом он тоскливо обернулся на Эллера, неспешно помахивавшего своим молотом, и проговорил:
– Купим? Ну хорошо… На какие шиши ты решил там отовариваться? Баксы, что ли, возьмешь?
– Нет, ты меня совсем-то за баклана не держи, – обиделся Колян, – что ж я, полный баран, что ли? Не понимаю, что баксов тогда не было? Возьму с собой монетки серебряные. Серебро – оно всегда в цене было.
– Знаю я твое серебро, – сказал Афанасьев, – снаружи да, серебро, а внутри никель. К тому же в Древнем Египте не было монеток, а расплачивались кольцами: золотыми, серебряными и медными.
– Что ж мне теперь, свое обручальное кольцо тащить, что ли? – буркнул Колян и вознамерился было плодотворно развить тему, как его прервал Альдаир, хлопнувший Ковалева по плечу и сурово проговоривший:
– Вижу, что погрязаете вы в мелких дрязгах и не щадите нашего времени драгоценного. А оно – как вода: просочится сквозь пальцы и не вернется!
«Кто бы говорил, как не ты! – подумал Женя. – Собрался на три с лишним тысячи лет в прошлое, а начинает пререкаться из-за одной минутки! Тоже мне деятель… И вообще, мне кажется, что все это не кончится добром. Как в кино: миссия невыполнима, и вообще… черт знает что такое! Черррт знает!!!»
Альдаир вдруг улыбнулся так щедро, что, казалось, вся квартира Афанасьева осветилась божественными бликами, и раскатил на всю комнату фразу:
– Ведь Добродеев просил тебя не обижать похабными словесами ни его самого, ни его племя! Вижу я, что не внял ты. Ну и ладно. Эта хитрая бестия разделит с нами тяготы долгого пути. И вижу я, что в конце нашей трудной дороги улыбнется нам удача и все окупится сполна сам-сто!
– Ну да, – согласился Женя и пошел разогревать еду. Благодаря пищеварительной прыти Эллера и собственным образовательным потугам он не ел вот уже двое суток…
– И еще! – крикнул ему вслед Альдаир. – Тот, кто ИДЕТ, должен опустить одну руку в реку. Это обязательное условие ПУТИ. Чем больше река, тем быстрее мы сможем преодолеть наш путь. Река – обязательное условие. У вас тут есть поблизости реки покрупнее?
3
Над Волгой заходило солнце. Оно уже потеряло очертания, расплывшись большим багровым пятном, разлохматившись в разноцветных облаках, блуждавших у линии горизонта. На воде самой знаменитой русской реки неподвижно, как раскинувшийся на отдыхе неописуемо громадный красный удав, лежала красная полоса, указывающая прямо на кровавый разлом заката. Рядом с этим удавом, выгнувшись всем своим огромным хребтом, высился мост, на котором в подступающих сумерках уже зажгли фонари. Они вытянулись цепью мерцающих огней и походили уже не на удава, а на остов неописуемо громадного динозавра: ящер умер, переходя через великую реку, а его скелет до сих пор лежит здесь, потому что не в силах человеческих сдвинуть эти титанические кости.
– Подойдет? – спросил Афанасьев, указывая на реку и мост. – Я думаю, что Нил, конечно, будет побольше но ненамного.
Альдаир кивнул:
– Да, это большая река.
– Наверное, в ней водится много рыбы, – вставил Эллер, который переминался с ноги на ногу, как медведь, готовившийся заломать охотника.
– Обжора!!
– На месте перетрем эту проблему с местным египетским населением, – внушительно проговорил Колян Ковалев, чьи карманы были набиты обручальными кольцами, золотыми и серебряными печатками, цепочками и браслетами.
Все перечисленное выше составляло трофеи Эллера, среди бела дня ограбившего ювелирный магазин, при этом охранник выпустил в него всю обойму, не причинив диону видимого ущерба. Эллер выкинул его в витрину, сгреб все золото и ретировался. Подробностей Женя и Колян не знали, да и не хотели знать. Подобного беспредела Ковалев не позволял себе даже в недоброй памяти девяносто первом – девяносто пятом годах, когда методы первоначального накопления мало отличались от того способа, что применил рыжебородый дион.
Альдаир окинул пристальным взглядом всех своих спутников. Из них только Женя Афанасьев приготовил себе одеяние, которое, по его предположению, можно было носить в Древнем Египте. Он переоделся прямо на берегу Волги, и при этом у него было такое лицо, словно он хотел сказать: «Да ладно вам, ребята с другой планеты! Мы и так поняли, что вы немерено круты. Так что бросайте валять ваньку и признайтесь уж, что все это шутка, рассчитанная на максимальные понты». Конечно, Афанасьев старался не произносить такого даже про себя по известным уже причинам. Но все-таки согласитесь: сложно, будучи нормальным обывателем, поверить в то, что, взявшись за руки, можно разнять их уже не на песчаном берегу Волги, а на красноватом, щедром и жирном животворном иле Большого Хапи. Гак называли великий Нил древние египтяне.
Альдаир присел на корточки и опустил левую руку в воду. Правую он протянул Афанасьеву. Мощная, но округлая кисть с длинными музыкальными пальцами, неожиданно нежной кожей на тыльной стороне ладони точеными контурами на несколько мгновений застыла в воздухе, а потом Женя, решительно выдохнув, вложил в десницу диона свою чуть подрагивающую холодную руку. Эллер присел на корточки рядом с Альдаиром и, потеребив рыжую бороду, опустил в Волгу правую руку, а левой безо всяких предупреждений вцепился в кисть Коляна Ковалева так, что тот подпрыгнул. Колян вообще выключился из ситуации: он вставил наушники и слушал CD-плеер. Длань могучего диона, что называется, воззвала его к жизни.
– Возьмитесь за руки, чтобы соединить всех нас, – скомандовал Альдаир, – изриньте из голов своих мысли обо всем сущем! Представьте, что вы – щепки, которые несет по волнам великой реки. Представьте дальний берег, упругую волну… Эллер!!!
Оба диона чуть нагнулись вперед, погружая ладони в воду; Афанасьева вдруг обдало жарким колючим дыханием… маленькие иголочки впились в спину, заставляя выгнуться, изменить положение тела. В следующую секунду ему показалось, что песок, молчаливо лежавший под ногами, начинает дыбиться, ершиться, как растрепавшаяся под ветром аккуратная сложная прическа. Ноги журналиста стали погружаться в землю, тоскливый холод спиралями вошел в жилы. Вместо сердца заворочался, заворчал, каменея, тяжелый и немой булыжник. Зажужжали, закручиваясь в веретенца, продолговатые синие сполохи. Они разрастались, уплотняясь, ширясь свиваясь в кокон. Кокон охватил Афанасьева плотно, плотнее, чем брезент, он отрезал приток воздуха. Косматое удушье распирало горло, легкие. Вслед бросились, теряясь и отставая, дальние шорохи, размазанные запахи и звуки. Взгляд Афанасьева, как намагниченный, потянуло вниз, и он увидел, как речной песок, темнея и свиваясь десятком медленных тягучих змей, судорогой обвивает ноги и тянет, тянет куда-то вниз. И что-то оборвалось. Пространство перевернулось и впустило Женю в немую пустоту. Человек, шагнувший с крыши небоскреба, наверно, смог бы воссоздать те ощущения, что подмяли под себя Афанасьева.
Под ногами, по-змеиному шипя, оседая и вминаясь, растекался жирный красноватый ил.
Часть IІ
ВОЙНА И НЕСКОЛЬКО МИРОВ
И не одно сокровище, быть может,
Минуя внуков, к правнукам уйдет,
И снова скальд чужую песню сложит
И как свою ее произнесет.
Мандельштам
Глава шестая
БЫК ЖРЕЦУ НЕ ТОВАРИЩ
1
Египет, XIII век до н. э.
Парасхит Синуххет тяжело вздохнул и вытер пот со лба. Этим жестом он дал самому себе понять, что считает себя несчастнейшим из смертных. У Синуххета были веские причины для такого мнения. И во всем виноват покойный папаша, да не будет ему покоя на священных полях Иалу! Это именно он, покойничек, оставил ему в наследство то, из-за чего Синуххету нет покоя в этой жизни и едва ли останется в загробной! Во-первых, ремесло парасхита. Проклятое ремесло, не позволяющее ему общаться с кем бы то ни было, помимо собственной жены, злобной толстой бабы, да ее матери, длинной иссохшей старухи с языком, по сравнению с которым жало скорпиона кажется нежным лепестком розы! А во-вторых – жена, выбранная ему отцом. От нее все те беды, которых недоставало от ремесла!.. А ремесло еще то – парасхит вскрывает труп умершего для последующего бальзамирования. Ремесло парасхита передается от отца к сыну, и никто не смеет вырваться за пределы этого замкнутого круга, потому что парасхит считается нечистым и не может прикасаться к человеку другого рода занятий, если этот человек ЖИВ.
Парасхит Синуххет подозрительно покосился на застывших за его спиной людей. Они смотрели поверх него и сквозь него. Писец только что отошел от лежавшего на земле трупа. Писец обвел место слева на животе покойного, подлежащее иссечению, и отступил. Проклятые заказчики!.. Это прислужники из храма Хатор, молодцы откормленные, мясистые, быстроногие, и чтобы иметь с ними дело, нужно бегать едва ли не как могучий Хинну, лучший бегун Верхнего и Нижнего Египта, любимец самого фараона Рамсеса!
Парасхит Синуххет встал на колени рядом с телом умершего и при помощи эфиопского камняnote 4 начал делать разрез. Одним глазом он привычно наблюдал за тем, как подвигается работа, другой скосил на стоявших рядом мрачных здоровяков. Кто был неподвижен, кто украдкой собирал уже камни, а стоявший позади всех гигант похлопывал дубинкой (величиной с хорошенькую оглоблю) по своей громадной ладони. Жест был более чем красноречив. Синуххет поежился и подумал, что для быстрого бега нужно было съесть побольше лепешек, пусть даже подгоревших.
Левый глаз парасхита продолжал наблюдать за клиентурой, а правый зафиксировал, что процесс иссечения входит в завершающую фазу. Пора приготовиться и делать ноги. Ничего! Зато за свою работу Синуххет уже получил три медных кольца, на одно из которых можно купить себе сегодня сносный ужин: тушеное мясо газели, кувшин дешевого вина, финики, несколько лепешек. Да жене, чтобы не ворчала, – ожерелье. А этой старой ведьме Мааткахх, матери жены, нужно купить немного пальмового масла, которое она втирает в свою поясницу, скорее бы боги согнули ее в дугу!!
«А жрец Тотмекр мог бы дать и побольше, чем три медных кольца, – озлобленно думал жадный парасхит, – все-таки умер не кто-нибудь, а главный астролог храма Хатор, предсказывавший будущее по внутренностям кроликов и прочей длинноухой твари!..»
Мысли текли, а глаза продолжали наблюдать. Благодаря такой ширине обзора парасхит давно уже приобрел профессиональную болезнь – расходящееся косоглазие. Когда он общался с людьми, казалось, что одно око парасхита смотрит верх, а другое влево. Поэтому Синуххет мог врать столько, сколько ему заблагорассудится: никто не мог сказать по глазам, что он лукавит.
– Ты закончил, парасхит? – вкрадчивым голосом спросил писец.
– Еще одно движение, почтенный Рахотеп, – отозвался Синуххет и вдруг, подскочив, как шакал, которому со всей силы врезали по загривку, бросился бежать.
Он завершил работу. За ним с воплями и криками помчалась вся орава. Впереди мчался громила с дубиной и, вращая ее над головой так, что ревел воздух, испуская длинные пронзительные вопли.
Синуххету не впервой было убегать от заказчиков. Так гласил ритуал. Тот, кто нарушает целостность священной оболочки покойного, должен быть изгнан. Парасхит мчался длинными прыжками по вымощенной камнем улице, потом камень кончился, и под ногами Синуххета потянулась потрескавшаяся от зноя сухая земля. Повеяло прохладой, и парасхит выскочил на берег священного Нила. Под ногами зачавкал ил. Прибрежная грязь чередовалась с сухими, пыльными проплешинами, из которых палящее солнце уже вытянуло всю влагу. Казалось, рев погони отдалялся. Синуххет оглянулся и увидел, что за ним – шагах в тридцати – бегут только Рахотеп и верзила с дубиной. Ну что же, дешево отделался. Одна ссадина от запущенного камня и один кровоподтек на плече. Ничего. Три медных кольца –довольно приличный гонорар за эту пробежку и перечисленные повреждения. Двоюродному брату Синуххета, пьянчуге Пинему, недавно проломили череп, и все потому, что тот был нетверд на ногах, когда улепетывал от разгневанных работодателей. Давно он говорил Пинему, что пить надо меньше, особенно то пойло из пальмовых выжимок, отвратительную дешевку, которую потреблял Пинем. Пить надо меньше, а смотреть под ноги и следить за обстановкой – больше.
Подумав это, парасхит Синуххет тотчас же навернулся через что-то, буквально прыгнувшее ему под ноги, и со всего размаху растянулся на земле, окутываясь клубами удушливой мелкой пыли и надсадно кашляя. Его угораздило упасть не в грязь (что было бы куда мягче), а на одну из сухих проплешин на берегу великой реки. О боги! Птах, Хатор и мудрый Тот! Что за гадость подвернулась ему под ноги? Камень? Большая кочка?
Плодотворно порассуждать на эту тему ему не привелось. Верзила и храмовый прислужник Рахотеп настигли его и стали дубасить ногами и подручными средствами. Последнему отдавалось предпочтение. Синуххет, который никак не мог взять в толк, как же его так угораздило грохнуться оземь, только охал.
При всей своеобразности его зрения он не мог разглядеть предмет, послуживший причиной всех несчастий. Преграда полежала в пыли, потом откуда-то повалил густой дым, от земли вытянулись длинные синеватые искры, и на пятачке, где с трудом поместилась бы упитанная свинья, оказались четверо мужчин. Вповалку. Некоторое время четверка даже не могла принять вертикального положения, настолько перепутались ноги и руки этих компактно совмещенных индивидов. Из смешения тел торчали… чья-то рыжая борода, чьи-то трусы в цветочек, а венчала общее великолепие группы волосатая рука с вытатуированным якорем и надписью «Колян с Балтики».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46