Эрленстар окутан безмолвием.
– Если отец туда попадет, безмолвие будет нарушено. – Она устало покачала головой. – Не знаю. Не знаю, на что и надеяться. Если он жив, можешь ли ты себе представить, каким чужим он должен быть даже для себя самого? И наверняка… Наверняка он ломает голову, почему никто из нас, тех, кто его любит, не попытался помочь.
Он открыл было рот, но уже готовый ответ, казалось, увял на кончике языка. Он закрыл ладонями глаза.
– Да. Я устал. Если он жив…
– Отец найдет его. Ты сказал, что не против помочь Дуаку.
– Не против. Но… Ладно. – Он опустил руки и устремил взгляд на вино. Затем медленно отодвинул стул. – Пошли-ка отсюда. Мне нужно собрать книги.
Она двинулась за ним следом на солнечную шумную улицу. С мгновение казалось, что улица плывет мимо нее, словно дивное и непостижимое многоцветное полотнище; она остановилась и заморгала. Руд тронул ее руку. И тогда она поняла, что чуть не нарушила небольшое изысканнее шествие. Его возглавляла женщина. Высокая и прекрасная, она сидела на черном скакуне, ее темные волосы, хитро сплетенные и украшенные самоцветами, лежали на голове, словно корона, свободная легкая зеленая накидка из неведомой ткани струилась, словно туман по ветру. Шесть молодых женщин, которых Рэдерле уже видела на пристани, по две следовали за ней, их одеяния, чепраки и поводья их коней – богатых ярких цветов, их копья – ясеневые, инкрустированные серебром. У одной из них, ехавшей за самой Моргол, были такие же черные волосы и такое же утонченное, с благородными чертами лицо. За стражами шли восемь мужчин. Они несли два сундука, расписанных и окованных медью и золотом. За ними следовали восемь юношей из училища; они ехали, выстроившись в соответствии со своими степенями и цветом одеяний: алый, золотой, синий и белый. Женщина, ехавшая через толпу с такой же безмятежностью, с какой скакала бы лугами, поравнявшись с гостиницей, вдруг бросила взгляд в их сторону. Краткая встреча с ее загадочными золотыми глазами вызвала у Рэдерле внезапный всплеск: что-то в глубине ее отозвалось на великую силу.
Руд прошептал едва дыша:
– Моргол Херунская…
Когда процессия ушла вперед, он так быстро сорвался с места, схватив сестру за руку и потащив, что она едва не потеряла равновесие. Она негодующе закричала: «Руд!», а он бежал, чтобы догнать шествие, волоча Рэдерле мимо изумленных зрителей, и при этом кричал сам.
– Тес! Тес! – И наконец, не выпуская раскрасневшуюся и раздраженную Рэдерле, он нагнал ученика в красном. Тот уставился на него.
– Что с тобой? Стукнулся мордой о пустую винную бутылку? Да?
– Тес, позволь мне занять твое место. Пожалуйста. – Он ухватился за поводья, но Тес тут же их вырвал.
– Прекрати. Ты хочешь, чтобы мы сбились с шага? Руд, никак ты пьян?
– Нет. Клянусь. Я трезв, как никогда. Она принесла книги Иффа; ты еще успеешь ими налюбоваться, но я нынче вечером еду домой…
– Что-что?
– Я должен уехать. Прошу тебя.
– Руд, – в отчаянии сказал Тес, – я бы согласился, но ты хоть понимаешь, какой у тебя вид?
– Давай переоденемся. Тес, ну будь добр, будь добр…
Тес вздохнул. Он резко придержал коня, вызвав путаницу среди ехавших сзади, спешился и принялся суетливо расстегивать одеяние. Руд через голову сорвал свое и поспешно натянул на себя Тесово, в то время как ехавшие сзади делали язвительные замечания касательно степени его трезвости. Он вскочил на коня Теса и наклонился за Рэдерле.
– Руд, моя коняшка…
– Тес ее пригонит. Тес, гнедой конь там, у гостиницы, на чепраке – инициалы. Давай. – Она поставила ногу ему на ступню, прочно державшуюся в стремени, он поспешно поднял и усадил ее в седло перед собой, понукая коня, так что тот пошел рысью и догнал вторую, уже удалявшуюся, вереницу учеников. Оглянувшись, Руд крикнул:
– Спасибо, Тес!
Булыжники были грубыми, и ее подбрасывало в седле; Рэдерле, стиснув зубы, воздерживалась от замечаний, пока Руд не подвел нескольких отставших из-за него всадников к невозмутимо двигавшейся процессии. Тогда, полуобернувшись, она спросила:
– Ты хотя бы понимаешь, как нелепо это должно выглядеть?
– А ты хотя бы знаешь, что нам предстоит увидеть? Как открывают книги, принадлежавшие волшебнику Иффу. Моргол дарит их училищу. Несколько недель Мастера ни о чем другом не говорили. Кроме того, она всегда вызывала у меня любопытство. Говорят, что все сведения в конечном счете проходят через дом Моргол и что ее любит арфист Высшего.
– Дет? – Она с любопытством сосредоточилась на этой мысли. – Тогда хотелось бы знать, известно ли ей, где он. Другим-то, кажется, нет.
– Если кому-то и известно, то ей.
Рэдерле хранила молчание, вспоминая странное озарение, которое испытала, встретившись глазами с Моргол, и то, насколько это ее потрясло. Мало-помалу шумные, полные народу улицы остались позади; дорога расширилась, поднимаясь к высокой скале и потемневшему от времени и непогоды зданию училища. Моргол, оглянувшись на шествие, задала более медленный шаг для подъема, чтобы не выбились из сил носильщики с сундуками. Дорога описала петлю над самым океаном, и Рэдерле увидела Хед, частично затуманенный иссиня-серой весенней бурей. Внезапно, как никогда прежде, ее поразила мысль: а что же таится в сердце этого простого маленького острова, если его жизнь и его история привели к явлению Звездоносца. А затем ей на миг показалось, будто сквозь дожди и туманы она четко видит край, где загорелый дотемна мускулистый юноша, схожий с крепким дубом, шагает через двор от амбара к дому и его золотистая шевелюра мокра от дождя.
Внезапно она шевельнулась, бормоча вполголоса. Руд коснулся ее рукой, чтобы успокоить:
– В чем дело?
– Ни в чем. Руд, я не знаю…
– Что?
– Да ничего.
Одна из стражей отделилась от своих и поехала к ним против движения процессии. Поравнявшись с ними, она опять развернула коня одним плавным движением, казалось, сразу непроизвольным и отработанным. Держась рядом с ними, девушка сказала учтиво и заинтересованно:
– Моргол, которой ученики уже были представлены у пристани, желает знать, кто присоединился к сопровождающим ее вместо Теса.
– Я Руд из Ана, – сказал Руд. – А это моя сестра Рэдерле. И я… точнее, был до вчерашнего вечера Подмастерьем в училище.
– Спасибо. – Она помедлила немного, глядя на Рэдерле; нечто юное, крайне изумленное прорвалось сквозь таинственную тьму в ее глазах. И внезапно она добавила: – Я Лиралутуйн. Дочь Моргол.
И легким галопом поскакала к голове шествия. Руд, не сводя глаз с высокой гибкой всадницы, вполголоса присвистнул.
– Хотел бы я знать, не нужны ли Моргол сопровождающие до Херуна.
– Но ты ведь едешь в Ануйн.
– Я могу поехать в Ануйн через Херун…
– Моргол, – сказала Лира, опять подъехав к ним, – была бы не против с тобой побеседовать.
Руд выехал из колонны и последовал за Лирой вверх по обочине. Рэдерле, наполовину сидя в седле, наполовину повиснув в воздухе, вцепившись одной рукой в брата, а другой в гриву коня, чтобы не свалиться, чувствовала себя несколько странно. Но лицо Моргол озарила улыбка, казалось, она весьма рада их видеть.
– Так вы дети Мэтома, – сказала она. – Я всегда желала познакомиться с вашим отцом. Вы довольно лихо присоединились к моему эскорту, и уж чего я вовсе не ожидала, так это увидеть в нем вторую красавицу Ана.
– Я прибыла в Кэйтнард, чтобы сообщить Руду кое-какие новости, – просто сказала Рэдерле.
Улыбка Моргол угасла. Она кивнула.
– Понятно. Мы узнали это лишь сегодня утром, когда причалили. Вышло довольно неожиданно. – Она взглянула на Руда. – Лира сказала мне, что ты больше не Подмастерье в училище. Ты утратил веру в Искусство Загадки?
– Нет. Лишь терпение. – Его голос прозвучал хрипло; Рэдерле, глядя на него, впервые в жизни заметила, что он покраснел.
Моргол доброжелательно сказала:
– Да. Я тоже. Я привезла семь книг Иффа и двадцать других, которые в течение столетий собирали в библиотеке Города Кругов, чтобы передать их училищу, и новости, которые, подобно новостям с Хеда, заставят шевелиться даже пыль в библиотеке Мастеров.
– Семь, – ахнул Руд. – И ты открыла семь книг Иффа?
– Нет. Только две. В день, когда мы отбывали в Кэйтнард, волшебник сам открыл остальные пять.
Руд дернул поводья. Рэдерле швырнуло на него. Чтобы не врезаться в коня Руда, стражи сзади нарушили строй; носильщики с сундуками поспешно остановились, а ученики, оказавшиеся невнимательными, налетели друг на дружку, шумно ругаясь. Моргол придержала коня.
– Ифф жив? – Казалось, Руд и не заметил случившегося.
– Да. Он скрывался среди моих стражей. Он был при дворе в Херуне то в одном, то в другом обличье в течение семи столетий. Ибо, как он сказал, это было в прежние дни место, славившееся ученостью. Он сказал… – Она запнулась, а когда заговорила вновь, они уловили в ее голосе необычное для нее изумление. – Он сказал, что был ученым, который помог мне открыть две книги. Потом ученый умер, и он сделался моим сокольничим, а затем – стражем. Но он не сам выбирал, кем стать. Он принял свой истинный облик в день, когда, как сказали, умер Моргон.
– Кто его освободил? – прошептал Руд.
– Он не знает.
Рэдерле приложила ладони ко рту: внезапно она увидела вместо лица Моргол старое, ширококостное лицо хелской свинарки и след великой и ужасной тьмы в ее глазах.
– Руд, – прошептала она. – Свинарка Райта. Когда она услышала вести о Звездоносце, которые Элийу принес с Исига, она завопила, да так, что хелские свиньи рассеялись, точно семена чертополоха. А затем исчезла. Она назвала… Одного борова она назвала Алойлом.
И услышала, как брат втянул носом воздух.
– Нун?
– Может быть, их освободил Высший.
– Высший… – Что-то в голосе Моргол, как она ни была задумчива, напомнило Рэдерле Мэтома. – Не знаю, с чего бы ему вздумалось помогать чародеям, а не Звездоносцу, но уверена: если все так, у него есть на то причины. – Она оглянулась на дорогу, увидела, что строй восстановился, и опять пустила коня шагом. Они почти достигли на вершины; у конца дороги показались ровные затененные лужайки с позолотой прошлогодней дубовой листвы.
Взглянув на Моргол, Руд произнес с необычной для него неуверенностью:
– Ты позволишь кое о чем тебя спросить?
– Конечно, Руд.
– Ты знаешь, где сейчас арфист Высшего?
С минуту Моргол не отвечала, не сводя глаз с массивного, сложенного из грубого камня здания, окна и двери которого пестрели многоцветьем: всюду толпились учащиеся, желавшие видеть ее приезд. Затем она взглянула на свои руки.
– Нет, от него не было ни слова.
Чтобы встретить Моргол, вышли Мастера, сумрачные, точно вороны, одетые в красное и золотое. Сундуки были внесены в библиотеку. Там Мастера любовно осмотрели книги, с удивлением слушая рассказ Моргол о том, как она открыла первые две. Рэдерле взглянула на одну, водруженную на специально приготовленную широкую подставку.
Черные письмена выглядели скупыми и суровыми, но, перевернув страницу, Рэдерле неожиданно обнаружила на полях изящные и точные рисунки полевых цветов. Это вновь пробудило воспоминание о свинарке, которая курила трубку, уперев босую ногу в дубовые корни, и девушка улыбнулась в глубокой задумчивости. Вдруг ее взгляд остановился на неподвижной фигуре Лиры. Та стояла у дверей в привычной стойке: спина прямая, стопы чуть врозь – словно ей поручили нести здесь охрану. Но ее глаза были будто подернуты дымкой, она ничего не видела.
В библиотеке воцарилось безмолвие: Моргол рассказывала Мастерам о возвращении волшебника Иффа. Она попросила Рэдерле повторить рассказ о свинарке, и Рэдерле выполнила просьбу, пересказав также поразительные вести, которые принес с Исига Элийу. Их еще не слыхал никто, даже Моргол, и они вызвали взрыв чувств у присутствующих. Доброжелательные голоса задавали ей вопросы, на которые она не могла ответить; они спрашивали друг друга, но и сами не находили ответа. Затем вновь заговорила Моргол. Рэдерле не слышала ее слов – только молчание, которое Мастер Мастеру передавал как нечто осязаемое.
– Мастер Ом, – взял слово утонченный и хрупкий Мастер, которого звали Тэл, – был с нами постоянно до минувшей весны, когда он на год отбыл в Лунголд для мирных занятий и созерцания. Он мог отправиться куда пожелает; и выбрал древний город волшебников. Его письма к нам приносили торговцы из Лунголда. – Он остановился, не сводя с лица Моргол своих бесстрастных опытных глаз. – Эл, ты известна и пользуешься уважением в нашем училище как человек осведомленный и честный, если у тебя есть какие-то сомнения, изложи их без колебаний.
– Честность училища в лице Мастера Ома, которого вы вряд ли когда-либо увидите вновь в этих стенах, – вот в чем я не уверена, Мастер Тэл, – тихо произнесла Моргол. – И я сомневаюсь в осведомленности каждого из нас, включая меня саму. Незадолго до моего отъезда из Херуна меня посетил король Остерланда, явившийся скромно и незаметно. Он хотел знать, есть ли у меня вести о Моргоне с Хеда. И сказал, что дошел до Исига, но до горы Эрленстар не добрался, ибо туманы и бури на перевале разыгрались не на шутку. Даже для тура. Будучи у меня, он сообщил кое-что, укрепившее мои подозрения, которые впервые возникли во время моего последнего приезда сюда. Он сообщил мне, что последнее слово, которое произнес чародей Сут, когда умирал на руках у Моргона, было «Ом». Ом. Гистеслухлом. Основатель Лунголда. Испуская последний вздох, Сут обвинял его. – Она умолкла, ее глаза перемещались с одного неподвижного лица на другое. – Я спросила Хара, не обращался ли он со своим вопросом в Училище. Он рассмеялся и заявил, что Мастера Знания неспособны распознать ни Звездоносца, ни Основателя Лунголда.
Она опять умолкла. Однако не раздалось ни возражений, ни оправданий тех, кто ее слушал. Она слегка наклонила голову:
– Мастер Ом в Лунголде с начала весны. Арфиста Высшего не видели с тех же пор, и, как утверждают повсеместно, сам Высший молчит столько же времени. Смерть князя Хедского освободила волшебников от силы, которая тяготела над ними.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26