Мы искажаем их образы. Твое имя по-прежнему заключено в тебе, и оно – загадка. Высший, кто бы он ни был, по-прежнему Высший, хотя Гистеслухлом и прикрывался его именем, как маской.
– А что такое арфист Высшего? – спросил Хар. Мастер Тэл помолчал с минуту, погрузившись в воспоминания.
– Он тоже учился здесь несколько столетий назад… Я бы не поверил, что человек, который получил Черную Степень, способен предать правила Искусства Загадки.
– Моргон намеревается его убить, – бесцеремонно вставил Хар, и Мастер, вздрогнув, снова поднял глаза.
– Я не слышал.
– Это ли не предательство Искусства Загадки? Мудрый не преследует собственную тень. В нем не осталось чутья его собственного землезакона, чтобы остановить его руку; нет ни одного землеправителя, включая и Моргол, который не пошел бы навстречу его желаниям. Мы отнеслись к нему с пониманием; мы заперли врата своих королевств, как он просит. И мы ждем последнего предательства – когда он предаст себя. – Неумолимый взгляд короля Хара переходил с лица на лицо. – Мастер – это хозяин самому себе. Моргон обладает полной свободой в нашем Обитаемом Мире. Его больше не ограничивает землезакон. О Высшем нет никаких известий, не считая свидетельства о его существовании. До сих пор Моргона связывали с его предназначением догматы Искусства Загадки. Он также обладает невероятной, непостижимой властью. Есть ли в списках Мастеров загадка, которая дозволяет мудрому мстить?
– Судить, – пробормотал один из Мастеров, но в его глазах была тревога. – Кому еще дозволено судить и приговаривать человека, который на века предал целый Обитаемый Мир?
– Высшему.
– А за отсутствием Высшего…
– Звездоносцу? – Хар потянул их молчание, как струну арфы, и разорвал его. – Человеку, который вырвал свое могущество у Гистеслухлома, потому что никто, даже Высший, не оказал ему никакой помощи? Он ожесточен, самонадеян и своими действиями оспаривает даже зыбкие ограничения Искусства Загадки. Но я сомневаюсь, видит ли он в себе хотя бы это, ибо, куда бы он ни посмотрел, везде Дет. Его предназначение – разрешать загадки. Но не уничтожать их.
Боль Рэдерле немного смягчилась. Она тихо спросила:
– Ты сказал ему это?
– Я пытался.
– Ты исполнил его желание. Дет сказал, что твои волки изгнали его из Остерланда.
– Мне хотелось, чтоб даже тени следов этого арфиста не было на моей земле. – Он помолчал. Его голос стал не таким грубым. – Когда я увидел Звездоносца, я готов был отдать ему шрамы с моих рук. Он мало говорил о Дете и Гистеслухломе, но сказал… достаточно сказал. Позднее, когда я начал понимать, что он делает и как далеко ушел от того, чем был, я стал ломать голову над скрытым смыслом его поступков. Он всегда был таким упрямым…
– Он явится в Кэйтнард?
– Нет. Он попросил меня передать его повесть и его загадки Мастерам, которым их мудрость поможет решить, в состоянии ли Обитаемый Мир вынести бремя правды о том, кого мы так долго называли Высшим.
– Вот почему вы закрыли свои двери, – внезапно сказала она Мастеру Тэлу, и тот кивнул – впервые с усталостью.
– Да как мы можем называть себя Мастерами, знатоками? – бесхитростно спросил он. – Мы уединились здесь не из ужаса, но в силу необходимости восстановить узоры, которые называем истиной. В самой ткани Обитаемого Мира, его заселения, истории, повестей, войн, поэзии, загадок – если в ней таится ответ, присутствует истина, которая верна себе, – мы найдем, что ищем. Если сами догматы Искусства Загадки ущербны, мы это тоже установим. Мастер с Хеда своими действиями скажет нам это.
– Он нашел путь наружу из той темной башни в Ауме, – пробормотала она. Хар шевельнулся:
– Ты думаешь, он сможет найти путь наружу из другой башни, другой гибельной игры? На этот раз у него есть то, чего он всегда хотел, – выбор. Власть создавать собственные правила игры.
Она подумала о холодной, покосившейся Аумской башне, подобно одинокой загадке вознесшейся над золотисто-зелеными дубами, и увидела юношу в простой одежде, долго и неподвижно стоящего на солнце перед изъеденной червями дверью. Но вот он поднял руку, толкнул дверь и пропал за ней, и перед башней остались лишь чистый воздух и солнечный свет. Рэдерле поглядела на Хара, как если бы он предложил ей загадку и от ее простого ответа зависели жизнь и смерть. Она ответила:
– Да. – И поняла, что ответ явился откуда-то из-за пределов любой неуверенности, любого смятения, даже любой логики.
С минуту он молчал, изучая ее лицо. Затем произнес голосом кротким, как снегопад в тихом и туманном воздухе его страны:
– Моргон рассказывал мне однажды, как он сидел один в старой гостинице в Хлурле во время своего странствия к горе Эрленстар и ждал корабля, который бы с полдороги отвез его обратно на Хед. То был миг, когда он чувствовал, что у него есть выбор, связанный с его предназначением. Но одно удержало его от возвращения домой: понимание, что он не посмеет просить тебя приехать на Хед, если не сможет открыть тебе правду о своем имени и о себе. И он продолжил свое странствие. Когда я встретил его, явившегося в мой дом, подобно любому путнику, который ищет крова, я сперва не увидел в нем Звездоносца. Я увидел только отчаянное и упорное терпение в глазах этого человека; терпение, порожденное полным одиночеством. Он вошел в темную башню истины ради тебя. Хватит ли у тебя храбрости вручить ему свое имя?
Ее руки тесно сомкнулись, пальцы одной зажали отметину на ладони. Она почувствовала, как что-то в ней медленно раскрывается, словно тугой бутон, пригретый солнцем. Она молча кивнула, не полагаясь на свой голос, ее ладонь разжалась, и в пламени свечей блеснула печать тайного знания.
– Да, – сказала она наконец. – Какой бы долей мощи Илона я ни обладала, клянусь моим именем, я сделаю все возможное и даже больше, чтобы направить ее на благие цели. Где он?
– Вне сомнений, пересекает Имрис на пути в Ануйн, и далее – в Лунголд, поскольку, похоже, именно туда он гонит Дета.
– А куда затем? Куда после этого? Он не сможет вернуться потом на Хед.
– Нет. Если убьет арфиста, то не сможет. Для него не будет мира на Хеде. Я не знаю. Куда бежит человек, чтобы спастись от себя? Я спрошу его об этом, когда увижусь с ним в Лунголде.
– Ты едешь туда…
Он кивнул:
– Думаю, один друг в Лунголде ему не помешает.
– Прошу тебя, возьми меня с собой.
И она увидела безмолвное возражение на лицах Мастеров. Король-волк несколько удивился:
– И далеко ли ты зайдешь, пытаясь бежать от себя? Лунголд? А оттуда куда? Далеко ли может убежать дерево от своих корней?
– Я не пытаюсь… – Она умолкла, не глядя на него. Он негромко сказал:
– Возвращайся домой.
– Хар, – мрачно заметил Мастер Тэл, – этот совет ты вполне мог бы дать и себе. Лунголд – неподходящее место даже для тебя. Волшебники будут искать там Гистеслухлома; Звездоносец будет искать Дета; а если Меняющие Обличья тоже там соберутся, ни одна живая душа в городе не будет в безопасности.
– Знаю, – ответил Хар, и улыбка засветилась в его глазах чуточку глубже. – В Краале, когда я там проходил, мне повстречались торговцы, которые спрашивали, куда, по моему мнению, подевались волшебники, когда исчезли. Торговцы, как звери, чуют опасность.
– Ты тоже, – сказал Мастер Тэл с некоторой суровостью, – но только у тебя нет побуждения ее избегать.
– А куда ты мне предлагаешь податься, чтобы оказаться вне опасности в Обреченном Мире? И когда в зазоре между загадкой и разгадкой было что-либо, кроме опасности?
Мастер Тэл покачал головой. И в конце концов устранился от спора, поняв, что от него мало толку. Затем они покинули библиотеку, ибо их ждал ужин, приготовленный горсткой учеников, у которых не было никакой семьи, кроме Мастеров, и никакого дома, кроме училища. Остаток вечера они провели в библиотеке; Рэдерле и король-волк молча слушали, как Мастера обсуждают возможное происхождение Меняющих Обличья, скрытое предназначение камешка, найденного на Равнине Королевских Уст, и кто мог в нем являться.
– Высший? – предположил в какой-то момент Мастер Тэл, и горло Рэдерле сжалось от безымянного страха. – Возможно ли, чтобы им так нужно было его найти?
– А с чего бы Высший мог оказаться им нужнее, чем они ему?
– Возможно, Высший скрывается от них, – предположил кто-то другой. Хар, так тихо сидевший в тени, что Рэдерле почти позабыла о нем, вдруг поднял голову, но ничего не сказал. Один из Мастеров подхватил эту мысль.
– Если Высший жил в страхе перед ними, почему бы не страшиться и Гистеслухлому? Закон Высшего в Обитаемом Мире до сих пор не нарушался; и казалось, он скорее не помнит о них, нежели их боится. И все же… он из Властелинов Земли; звезды Моргона неразрывно связаны с древним жребием Властелинов Земли и их детей; кажется неправдоподобным, чтобы он никак не отозвался на такую угрозу Обитаемому Миру.
– В чем заключается угроза? Сколь велико их могущество? Каково их происхождение? Кто они? Чего хотят? Чего хочет Гистеслухлом? Где Высший?
Вопросы струились, точно дым факелов. Тяжеленные книги покинули полки, были перелистаны, а затем брошены на столах, и воск свечей капал на переплеты. Рэдерле видела, как отмыкаются – и всякий раз особым способом – чародейские фолианты, слышала имена и фразы, от которых спадали цельные оковки: железные, медные или золотые; видела торопливо исполненные черные письмена, не выцветшие за столетия, чистые страницы, на которых написанное проступало, как если бы глаз медленно открывался в ответ на прикосновение воды, огня или на темную стихотворную строку. И вот широкие столы исчезли под книгами, пыльными пергаментными свитками и плачущими свечами; и казалось, загадки без разгадок пылают на фитилях, таятся в тени спинок кресел и книжных полок. Мастеров охватило молчание. Борясь с усталостью, Рэдерле думала, что все еще слышит то ли их голоса, то ли мысли, сливающиеся и разделяющиеся, вопрошающие, отвергающие, за пределами молчания. Затем Хар напряженно поднялся, подошел к одной из распахнутых книг и перевернул страницу.
– Ко мне привязалась одна старая повестушка, которая может и не стоить внимания; она из Имриса и записана в собрании Алойла, если я не путаю. Там есть предположение насчет Меняющих Обличья…
Рэдерле встала, чувствуя, как чужие пытливые мысли шевелятся и вьются вокруг нее. Лица Мастеров казались далекими, смутно удивленными, когда она задвигалась. Она, извиняясь, сказала:
– Я почти что сплю…
– Прости, – отозвался Мастер Тэл. Он бережно положил руку ей на плечо и повел ее к двери. – У одного из учеников хватило предусмотрительности и любезности сходить на пристань и сообщить твоему корабельщику, что ты здесь; он принес оттуда твои вещи. Где-нибудь мы тебя разместим. Я не уверен…
Он отворил дверь, и юный ученик, расположившийся у стены, тут же выпрямился и закрыл книгу. У него было худое, смуглое крючконосое лицо и робкая улыбка, которой он приветствовал Рэдерле. Он по-прежнему был в одеянии, соответствовавшем степени начального мастерства; длинные рукава и полы – все в пятнах, словно он, не снимая мантии, помогал повару стряпать. Одарив Рэдерле улыбкой, он согнул шею и, глядя в пол, робко произнес:
– Мы приготовили для тебя постель близ спален Мастеров. Я принес твои вещи.
– Спасибо. – Она пожелала доброй ночи Мастеру Тэлу и последовала за учеником по безмолвным переходам. Он больше не говорил и не поднимал головы, его щеки пылали от застенчивости. Он привел ее в одну из маленьких пустых спален. Ее тюк лежал на постели. Кувшины с водой и вином стояли на крохотном столике, где горело в подсвечнике несколько свечек. Окна, проделанные в глубокой каменной кладке, были открыты во тьму, навстречу солоноватому ветру, кружившему над краем скалы. Она еще раз поблагодарила его, подошла к окошку и выглянула, хотя ничего не было видно, кроме ущербного месяца и одинокой звезды, плывущей у его рожек. Она услышала неуверенный шаг ученика за спиной.
– Простыни у нас грубые… – Тут он затворил дверь и сказал: – Рэдерле.
Кровь заледенела у нее в жилах.
В неярком и переменчивом свете свечей лицо его выглядело тенистым сгустком. Он был выше, чем ей сперва показалось, запятнанное белое одеяние, оно осталось прежним, смялось и натянулось на плечах. Порыв ветра взметнул огоньки свечей, свет упал ему на лицо, и она увидела его глаза. Она поднесла ладони ко рту.
– Моргон? – Ее голос невольно взлетел. Оба стояли неподвижно; толстый слой воздуха вклинился между ними, точно каменная плита. Он смотрел на Рэдерле теми самыми глазами, которые так долго вглядывались в черноту глубоких пещер горы Эрленстар, в расселины и впадины в мозгу чародея. Затем она двинулась вперед, словно сквозь камень, касаясь чего-то и удерживая что-то, что казалось не знающим возраста, подобно ветру и ночи, принимающим любой облик и лишенным облика, гладким, словно галька, обкатанная водой, брошенная на целую эпоху в недра горы. Он пошевелился, и память его истинного облика вернулась к ней. Она ощущала его руку, легкую, как дыхание, ерошившую ее волосы. Затем они снова оказались разделены, хотя она не поняла, кто из двоих отступил.
– Я бы пришел к тебе в Ануйне, но ты здесь. – Голос его звучал глубоко, измученный и изношенный. Наконец он двинулся и сел на край постели. Она, не говоря ни слова, смотрела на него. Он встретил ее взгляд, и его лицо, такое чужое, осунувшееся, утомленное, неподвижное, стало внезапно полным доброты и участия. – Я не хотел тебя напугать.
– И не напугал. – Ее собственный голос был для ее ушей таким далеким, как если бы то прошелестел ветер. Она села рядом с Моргоном. – Я искала тебя.
– Знаю. Я слышал.
– Я не думала… Хар сказал, что ты сюда не придешь.
– Я видел корабль твоего отца против берегов Имриса. И подумал, поскольку с вами была Тристан, что вы можете сюда завернуть. Вот я и пришел.
– Возможно, она еще здесь. За ней явился Мастер Кеннон, но…
– Они уплыли в Хед.
Уверенность в его голосе побудила ее пристально вглядеться в него.
– Ты не хочешь ее видеть?
– Не теперь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26