Как обещал дон Луис, поединок продолжался недолго. В считанные секунды дон Рамон был ранен, и весьма существенно, в руку. Аплодисменты зрителей возвестили окончание поединка.— Вот мой нож, сеньор, — сказал дон Рамон, мертвенно бледный не столько от полученной им совсем неопасной раны, сколько от бессильной ярости, — можете им похваляться. Но, клянусь Богом! Клянусь Гваделупской Богоматерью, что вы недолго будете упиваться победой, я скоро верну его себе.— Я к вашим услугам в любое время, сеньор, — смеясь сказал француз. — Я готов вручить его вам острым концом, разумеется.— Именно таким путем я и намерен взять его у вас обратно, — сказал молодой человек. Эти его слова в устах любого другого человека были бы всеми восприняты как хвастовство. Но мексиканец на ветер слов не бросает. Повернувшись к сестрам, он церемонно поклонился и сказал:— Я побежден, сеньориты, но фортуна изменчива, и если сегодня она от меня отвернулась, то в другой раз, надеюсь, будет ко мне благосклонна.Дон Гутьерре молча поклонился, дочери его поступили точно так же.— Я готов дать вам сатисфакцию, когда вы этого пожелаете, кабальеро, — сказал дон Мигуэль.— Я не забуду вашего обещания, сеньор. Можете быть уверены, что в один прекрасный день я напомню вам об этом, — отвечал он улыбаясь. И, уже собираясь уходить, обратился к дону Луису: — На одно слово, прошу вас, дорогой сеньор.— Хоть на два, если это может доставить вам удовольствие, я к вашим услугам.Танцы возобновились с новым энтузиазмом. Когда дон Луис и дон Рамон выбрались из толпы, последний остановился.— Дон Луи, — сказал он, — я хочу играть с вами в открытую.— Хорошо, хотя я и не вижу, к чему вы ведете. Слушаю вас, сеньор.Молодой человек улыбнулся.— Не зная вполне ваших намерений, — продолжал он, — я знаю, однако, достаточно для того, чтобы в случае необходимости вас найти. Я люблю дону Сакраменту, но она меня ненавидит. Однако это меня нимало не смущает. Я поклялся жениться на ней и исполню свою клятву, какие бы препятствия мне не потребовалось преодолеть для этого. Как видите, я говорю с вами вполне доверительно. Я богат, а перед золотом отступают все препятствия. Слушайте же меня хорошенько, дон Луи. Сейчас десять часов вечера, я даю вам время подумать до завтрашнего вечера. Используйте же эти сутки отсрочки, чтобы все взвесить. И не забывайте моего совета, потому что, если нам придется встретиться еще раз, то мы встретимся уже врагами.— Меня это весьма огорчает, сеньор. Но поверьте, мне способно доставить удовольствие только продолжение дружеских отношений, завязавшихся при таких благоприятных обстоятельствах, — ответил тот с язвительной усмешкой.— Прощайте, — сказал дон Рамон, резко поворачиваясь. Он ощутил пробуждающийся в нем новый прилив гнева.— До приятного свидания, — отвечал дон Луис, отвешивая низкий поклон.Француз с минуту постоял в задумчивости, а потом присоединился к дону Гутьерре и дону Мигуэлю, которые прогуливались вместе с Сакраментой и Жезюситой.— Следите за мной, — сказал он дону Гутьерре вполголоса, поравнявшись с ним, — но только старайтесь делать это незаметно, за нами следят. И он спокойно продолжал пробираться сквозь толпу, делая вид, что невероятно увлечен всем происходящим вокруг, пока не очутился там, где слуги дона Гутьерре ждали его возвращения.Лошадь дона Луиса была привязана поблизости, он вскочил в седло и поехал крупной рысью.Дон Гутьерре и дон Мигуэль не замедлили последовать дружескому совету француза и вскоре уже скакали по дороге к гасиенде.Когда огни Медельена померкли вдали, всадники пришпорили лошадей и понесли в галоп.И только теперь дон Гутьерре счел возможным и нужным посвятить своих дочерей в ту часть своих планов, которая касалась непосредственно их.Новость эта была должным образом воспринята девушками. Сакрамента и Жезюсита, несмотря на свой юный возраст, были истинными мексиканками, с детства привыкшими к всевозможным опасностям, сопряженным с междоусобными войнами. Поэтому перспектива долгого и трудного путешествия их вовсе не испугала, тем более, что с ними будут не только отец и кузен, но также и верные слуги.На повороте одной из тропинок их поджидал всадник. Это был дон Луис.— Свежие лошади дожидаются нас в двадцати милях отсюда, — объявил он. — Эти двадцать миль должны быть преодолены до восхода солнца, если даже придется загнать всех ваших лошадей до смерти!.. Надеюсь, вы понимаете, как важно нам не терять ни минуты!.. Вперед!..Эти слова были произнесены тоном, не допускающим возражений.Дон Гутьерре и его племянник понимали, какая им грозит опасность, поэтому, не говоря ни слова, они теперь скакали шеренгой, с девушками посередине, стараясь не отставать от француза, летевшего впереди подобно птице. Глава VII. ПУТЕШЕСТВИЕ В Мексику ведут две более или менее удобные дороги, одна на Ялану, другая на Орисабу.Само собой разумеется, что путешественники выбирают всегда именно эти дороги.Контрабандисты же и подобные им субъекты, которые по причинам, известным им одним, сторонятся или вообще избегают общества честных людей, проторили еще одну дорогу, но она настолько трудна, что считается практически непроходимой.А, между тем, именно по этой дороге и утекает большая часть богатств Мексики.Спустя два дня после событий, описанных нами в предыдущей главе, часов около четырех утра, маленький отряд, состоящий из пятнадцати человек, остановился на отдых на холме, считавшемся самой высокой точкой этой контрабандистской дороги.У подножия этого холма, составлявшего всего метров двести по периметру и частично поросшего лесом, и пролегала тропинка, по которой ехали наши всадники.Лучшее место для устройства лагеря просто невозможно себе представить. С вершины холма открывался широкий обзор, так что внезапное нападение со стороны кого-либо становилось практически невозможным.Немного позади находилось ранчо, нечто вроде полуразвалившегося навеса, который, казалось, должен 6ыл рухнуть при первом же порыве ветра.Здесь-то и разбили свой лагерь путешественники.Наваленные один на другой тюки образовали ограду, к которой были привязаны у коновязей лошади и мулы, спокойно жевавшие клевер. Тут же, всего в нескольких шагах от животных, возле трех наполовину потухших сторожевых огней, спали путешественники, вытянув ноги к огню и завернувшись в плащи. И только один часовой, облокотясь на карабин, охранял общую безопасность.Начинало светать; густой пар, подобный беловатому дыму, постепенно поднимался со дна долины; солнце еще не выплыло из-за горизонта, но небо уже начинало светлеть — все свидетельствовало о близком наступлении дня.В эту минуту в кустах, окружающих лагерь, послышался легкий шум, и над грудой тюков показалась голова человека, беспокойно оглядывающего лагерь.Часовой вместо того, чтобы поднять тревогу, перегнулся через ограду и протянул новоприбывшему руку, чтобы помочь ему перебраться через нагромождение тюков.— Карай! — шепотом проговорил караульный, как только друг его очутился внутри лагеря. — Откуда это вы взялись, дружище, черт побери? Я уже начал приходить в отчаяние и решил, что вы не вернетесь.— Гм! — отвечал тот. — Я совершил длинное путешествие, дорогой сеньор Карнеро, и по очень плохим дорогам.— В этом я убежден, друг Педросо, но теперь не время болтать: ложитесь скорей и сделайте вид, что спите, иначе, если этот проклятый француз проснется, он непременно заподозрит, что вы гуляли при лунном свете.— Вы правы, дружище, — отвечал Педросо, ложась на землю и закутываясь в плащ, — осторожность никогда не мешает.— Ну, а что, все в порядке?— Все идет как нельзя лучше.— Вот это хорошо, -сказал Карнеро, потирая руки. — Мне сдается, мы с вами обделаем хорошее дельце… Но, однако, довольно разговаривать, дружище, вы и сами знаете, как вредно болтать больше, чем следует.И с этими исполненными мудрости словами достойный сеньор Карнеро вернулся к обязанностям часового.Почти в ту же минуту поднялся один из спящих и, встряхнувшись, направился прямо к часовому.Это был дон Луис Морэн или Луи Морэн, в зависимости от того, как читатель предпочтет его называть.Карнеро, видимо, со страхом взирал на подходящего. Однако француз казался совершенно спокойным и ничем не выдавал возникшего у него сомнения в верности этих двух типов.— Ну Карнеро, — сказал он часовому, — как провели ночь?— Я за всю ночь ни на секунду не сомкнул глаз, ваша милость.— Все было спокойно?— Да, ваша милость, все.Дон Луи внимательно осмотрел окрестности лагеря, а затем погрузился в размышления и, по-видимому, не особенно радужные.Беглецы, назовем их так, потому что название это как нельзя лучше подходит спутникам отважного француза достигли первых ущелий лас Кумбрес, непрерывной цепи утесов, громоздящихся один на другой, у подножия которых пролегала довольно широкая дорога, проложенная в скалистой гряде еще первым потоком испанских переселенцев, а теперь совершенно заброшенная мексиканцами.Французу хотелось как можно скорее миновать лас Кумбрес, место, наиболее благоприятное для нападения из засады, но к сожалению, это было достаточно трудно, потому что тропинка, по которой он шел до сих пор, сливалась здесь с большой дорогой и снова свертывала с нее лишь почти на полдороге от Пуэбло. Вот в чем заключалась опасность, которая, как ему казалось, грозила его спутникам.В Мексике наряду с двумя силами, ведущими непримиримую войну друг с другом, существует еще третья, которая живет за счет двух вышеупомянутых и ведет столь же непримиримую борьбу с обществом, добывая тем самым средства к жизни.Эта довольно внушительная часть общества, рекрутируемая частично из отщепенцев общества, которых постоянная анархия выбрасывала на поверхность, а частично из разоренных войной, получила название сальтеадоры, или грабители с большой дороги.Здешних сальтеадоров никоим образом нельзя смешивать с разбойниками, которые грабят на больших дорогах в Старом Свете.В числе сальтеадоров оказывались представители всех классов общества, в том числе и аристократы с изящными манерами, называвшие друг друга не иначе, как кабальеро. После очередной экспедиции сальтеадоры спокойно возвращаются домой и как ни в чем не бывало появляются в обществе, украшением которого они себя считают. Они ведут привычный образ жизни до той поры, пока не представляется случай принять участие в очередной экспедиции, дабы пополнить свои кошельки.Среди них попадались офицеры различных чинов, служащие городских муниципалитетов, негоцианты и даже литераторы. При этом следует заметить, что эти люди уверены в полной своей безнаказанности, а потому действуют почти открыто, а если порой и надевают маски, то скорее в силу установившегося обычая, нежели необходимости.Путешественники, со своей стороны, тоже не питают лютой вражды к этим рыцарям легкой наживы. Отлично понимая, что всякому человеку надо жить, они никогда не пускаются в путь без того, чтобы захватить с собой соответствующей суммы на долю рыцарей больших дорог.Эта проблема решается, так сказать, полюбовно, без каких-нибудь споров и столкновений. Когда же сальтеадорам приходится иметь дело с иностранцами, по большей части не проявляющими подобной предусмотрительности и терпимости, они впадают в ярость и уже не только до нитки грабят путешественников, но даже и убивают их.Некоторые путешественники, в надежде, что алчные бандиты удовлетворятся скромным откупом, брали с собой лишь небольшую сумму денег, однако сальтеадоры усматривали в этом покушение на их благосостояние и принимали соответственные меры для «восстановления справедливости». В один из дней в Мехико, Пуэбло и Веракрус было расклеено объявление, которое мы приводим полностью, не меняя ни одной буквы«Генерал сальтеадоров, обнаружив, что путешественники почему-то уклоняются брать с собой в дорогу более или менее приличную сумму денег, предупреждает, что те путешественники, у которых не окажется при себе двенадцати пиастров, будут подвергнуты телесному наказанию».В заключение остается добавить, что объявление, как и полагается, было подписано псевдонимом, впрочем, все знали, кто за этим псевдонимом скрываетсяИ, что самое удивительное, объявление это не только не вызвало всеобщего негодования, но, напротив, было воспринято, как совершенно естественное.Вот в каких условиях приходилось путешествовать в Мексике, и вот почему опасения дона Луиса были вполне основательны. Нашим путешественникам нельзя было миновать местность, где сальтеадоры постоянно устраивали засаду.Вот об этом и думал француз, когда дон Гутьерре вышел из ранчо, где он провел ночь, и направился к нему пожелать доброго утра.— Вы уже на ногах, — улыбаясь, сказал дон Гутьерре, — вы первым встаете и последним засыпаете… Не знаю, право, как мне и благодарить вас.— Не думайте, пожалуйста, об этом, сеньор, — весело отвечал француз. — Я уже говорил вам, что многим обязан дону Мигуэлю.— Но я-то не дон Мигуэль.— Не все ли равно, кабальеро! Ведь он ваш близкий родственник… Кроме того, любой человек на моем месте почел бы за счастье оказать услугу вашим прелестным дочкам, таким любезным и таким смелым.— К сожалению, они страшно утомлены, и я боюсь, что они будут не в состоянии продолжить путь…— Сегодня, а, может быть, и завтра, мы будем двигаться очень медленно, — перебил проводник. — Хотя бы уже потому, что наши мулы ужасно устали.— Это верно, я об этом совсем забыл… Ну, да тем лучше — мои бедняжки хоть немного отдохнут.Тем временем проснулись пеоны. Одни из них принялись чистить лошадей, с аппетитом уничтожавших утреннюю порцию маиса, другие разожгли костры и занялись приготовлением завтрака.Вскоре появились и дочери дона Гутьерре, уже не в прежних изящных туалетах, а в костюмах амазонок, более подходящих, а, главное, более удобных для путешествия.Пока пеоны седлали лошадей и грузили поклажу, дон Гутьерре приказал подавать завтрак.— Сеньор, до Мехико еще очень далеко? — Сакрамента спросила дона Луиса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26