Ивон и Отто, помещавшиеся в смежных комнатах, не расставались, а вместе вошли в спальню Отто: им надо было переговорить о необходимых мерах при выступлении на следующее утро.
Мало-помалу огни погасли, окна потемнели одно за другим, везде водворилась тишина; не прошло часа, как в сыроварне все погружены были в сон или казались спящими.
Пробило одиннадцать на близкой колокольне; при последнем ударе в одной из телег, стоявших перед домом, что-то зашевелилось.
Движение это, сперва робкое и боязливое, стало решительнее, хотя не слышно было никакого шума; кожаные занавески у верха, для ограждения путешественников от холода, дождя и снега, слегка раздвинулись, и в промежутке показалось бледное и встревоженное лицо. Минут пять неизвестный осматривал все вокруг и вслушивался внимательно в тихий, неопределенный шум без видимой причины.
Вероятно ободренный глубокою темнотой, человек, о котором мы говорим, окончательно раздвинул занавески, потом осторожно поднял фартук кибитки и ступил на подножку; так он оставался несколько мгновений, прислушиваясь и вглядываясь в полумрак, потом, убедившись, наконец, что ему нечего опасаться нескромного глаза, он решительно вышел из экипажа, плотно закутался в плащ и нахлобучил на глаза поярковую шляпу с широкими полями.
Опять он осмотрелся вокруг, вероятно, чтоб ознакомиться с расположением местности. Кроме узкой черноватой тропинки, проложенной сапогами вольных стрелков, когда они сновали между домом и повозками, вся площадка, где находилось строение, покрыта была толстым ковром ослепительной белизны, так как снег перестал только с час назад. Судя по мере осторожности незнакомца, он имел важный повод скрывать свою ночную экспедицию. Упомянутая нами тропинка вела прямо к порогу двери. Навес крыши выдавался далеко, и снег не достигал самого дома, образуя вокруг него толстый валик на некотором расстоянии от стены, в этом промежутке на земле не оказывалось ни одной снежинки и легко было пробраться безопасно, не оставляя за собою предательских следов.
Незнакомец ободрился.
— Все идет хорошо, я спасен, — пробормотал он вполголоса.
Еще плотнее закутался он в свой плащ, и смело направился по тропинке. Достигнув дома, он пошел вдоль стены и все эти эволюции мог произвести, не оставляя по себе обличительных признаков.
У заднего фасада он вдруг стал как вкопанный.
Там ему предстояло расстаться с покровительственною сенью навеса. Против него, метрах в полутораста, начинался дремучий лес, куда он пробирался, но его отделял обширный снежный покров, по которому он пройти не мог, не оставив за собой следов.
В этом-то заключался вопрос, и разрешить его было нелегко.
Неизвестный осмотрелся вокруг с отчаяньем утопающего, который чувствует, что идет ко дну, но и взгляд этот не принес ему облегчения. О грубую вещественную преграду разбивались все его усилия — он должен был пройти по снегу и тем выдать себя.
Прислонившись к стене, он скрестил руки на груди и погрузился в глубокие размышления.
Пробило половину двенадцатого; звуки колокола заставили его встрепенуться, он с живостью поднял голову.
— Время проходит, — пробормотал он, — мне нельзя не пойти на это важное свидание. Как быть? Что будет, если он не увидится со мною? Во что бы ни стало надо выйти из этого смешного положения. Проклятый снег!
Вдруг он ударил себя по лбу, и лицо его просияло насмешливой улыбкой.
— Эврика\ — вскричал он, доказав восклицанием этим, что человек с образованием. — Эврика\ Олух я! Ведь проще ничего быть не может! А я-то не подумал об этом! Хитер будет тот, кто догадается!
На его счастье, громадная жердь футов пятнадцати в длину лежала вдоль стены, к которой он прислонился; жердь эту он нечаянно задел ногою и заставил откатиться — она и была средство, она была спасение. Он поднял ее, поставил к стене, потом, подобрав плащ, подвязался так, чтобы ему свободно было действовать, и взялся за жердь.
Незнакомец был молод, вероятно, ловок и к тому же знаком с гимнастическими упражнениями, иначе он и не мог бы рассчитывать на успех смелой своей попытки. Итак, он взялся за жердь, поставил ее одним концом в снег как можно дальше и разом прыгнул на большое расстояние от дома; пять раз он повторял эту проделку и в пятый раз очутился на опушке леса, не оставив благодаря заботливости, с какою каждый раз затаптывал следы, других признаков за собою, кроме темных пятен без малейшего подобия формы ноги.
— Ей-Богу! Преполезное упражнение в это время года! — вскричал он, весело потирая руки, когда поставил жердь к дереву. — Я весь в поту. Хитер будет тот, кто угадает такой фокус! Ну, штука сыграна на славу! Теперь за дело, нельзя терять ни минуты.
Он углубился в чащу; в это время снег повалил опять.
Если б неизвестный не был так поглощен собственными размышлениями и вздумал оглянуться, прежде чем войти в лес, он, без сомнения, содрогнулся бы от ужаса, увидав человеческое существо, спокойно шедшее по снегу, не принимая мер осторожности, к каким прибегал он сам, и прямо направлявшееся к тому месту, куда он за несколько мгновений добрался таким своеобразным способом.
Это человеческое существо, до того закутанное, что невозможно было различить, какого оно пола, вошло в лес за неизвестным, который, не считая нужным соблюдать осторожность, оставлял за собою ясные следы на снегу.
Неизвестный все шел далее; он закурил сигару и напевал вполголоса.
Он воображал себя огражденным от всякой опасности.
После четверти часа ходьбы он остановился на краю глубокого рва.
Осмотревшись вокруг пытливым взором, наш молодец сильно затянулся сигарой раз за разом и потом бросил ее с огнем в ров, громко сказав:
— Vaterland!
— Konig Wilhelm! — тотчас отозвался голос из глубины рва, и в то же время огонек описал дугу во мраке.
Спустя минуту темная тень обрисовалась на краю рва; оттуда вышел человек.
— Здравствуйте, барон фон Штанбоу, — сказал человек этот, подходя с протянутою к незнакомцу рукою.
— Прошу без собственных имен, любезный Жейер, — возразил тот, посмеиваясь, — мы здесь в лесу, не в гостиной.
— Как прикажете понимать это?
— Хотя и покрытые снегом, листья на деревьях имеют глаза и уши.
— Ну вот! Чего нам опасаться? Все спят на несколько миль вокруг.
— Жестоко ошибаетесь, мой любезнейший. Запомните, что вообще на каждого заговорщика, который не спит, оказывается, по одному шпиону, который его подкарауливает.
— Черт возьми! Знаете ли, вы страх на меня нагнали. Разве вы полагаете, что подозревают что-нибудь?
— Ничего я не полагаю, просто советую вам быть осторожным. Для меня, очевидно, что за мною зорко следят: я не раз имел случай удостовериться в этом, однако сегодня, кажется, я сбил с толку своих караульщиков и так хорошо принял меры, что физически невозможно было последовать за мною сюда.
— Слава Богу, это успокаивает меня!
— Но все же нельзя достаточно быть осторожным, и потому остерегайтесь. Как знать, что может случиться?
— Очень хорошо, я воспользуюсь добрым советом. Однако как вы запоздали, я жду вас более часа.
— Мне было невозможно прийти ранее, иначе шпионы мои не успели бы заснуть, впрочем, свидание наше назначено было к полуночи, а двенадцать часов только что пробило.
— Правда, барон, прошу извинения.
— К делу, время не терпит.
— Спрашивайте.
— Войско что?
— Идет с заката солнца.
— Откуда.
— Из Кольмара и Бельфора.
— Очень хорошо. Велико ли оно?
— В шесть тысяч человек.
— Отлично.
— Кроме того, в известной вам деревне скрыто шестьсот человек в погребах, ригах и сеновалах.
— Еще того лучше, с жителями это составит прекрасивую цифру.
— Они попадутся, как в ловушку.
— Да, теперь, кажется, они попались и гибель их неминуема.
— Это и мое мнение.
— Когда начнется дело?
— Завтра, не раньше вечера. Надо дать солдатам время взять все меры; новая неудача была бы для нас позором, которого не смоешь.
— Правда, так условимся насчет часа и сигнала.
— Я слушаю.
— Час утра время самое удобное, тогда сон всего крепче.
— Это так. А сигнал?
— Я подожгу ригу, полную хлеба; в ночной мгле пламя видно далеко, все бросятся тушить пожар, а это даст войску возможность действовать дружно и безошибочно.
— Мысль превосходная.
— Деревню обступят со всех сторон в одно и то же время. Не надо упускать из виду, чтоб вокруг нее поставить цепь, дабы захватывать всех, кто попытается спастись бегством. Поняли вы?
— Понял, барон.
— Главное, ни одного неосторожного движения, пока не подан сигнал, — лишняя поспешность может повредить успеху всего замысла.
— Будьте покойны.
— Назовите мне командиров обоих отрядов.
— Полковник Лансфельд во главе отряда, который идет от Бельфора, а полковник граф Экенфельс командует тем, что прислан из Кольмара.
— Браво! Оба отличные офицеры, на которых вполне можно положиться, выбор сделан удачно.
— Не правда ли?
— Не надо ли вам сообщить мне еще что-либо?
— Нет, барон, ничего.
— Тогда до завтра.
— До завтра.
— И вы там будете?
— Я бы думал, разве мне-то не за что отплатить им?
— И вправду, я совсем забыл.
— А я не забыл.
— На здоровье. До свидания!
Они пожали друг другу руки и разошлись. Вдруг банкир остановился и ударил себя по лбу.
— Кстати, — вскричал он, — где же у меня голова?
— Еще что? — спросил барон, оборачиваясь с видом недовольным.
— Вернитесь, барон.
— Черт вас побери! — проворчал барон, подходя. — Что еще тут набрело на вас?
— Особенного ничего, но я забыл упомянуть об одной особе.
— О ком?
— О хорошенькой баронессе.
— О какой хорошенькой баронессе?
— Да Штейнфельд.
— Ну, так что ж?
— Я видел ее.
— Кого, баронессу?
— Да, ее.
— Когда?
— Два дня назад.
— Вы с ума сходите! Баронесса засажена в Шпандау, и по заслугам.
— Ошибаетесь, барон, я встретил баронессу фон Штейнфельд дня два назад в брошенной деревне, блистательнее, чем когда-либо; она в милости пуще прежнего и едет в Версаль, куда вызвал ее первый министр, чтобы дать тайные инструкции.
— Вы мне рассказываете чушь, от которой уши вянут.
— Напротив, барон, это сущая правда.
И он передал со всеми подробностями, по какому случаю встретился с баронессой и почти обязан был ей жизнью.
Барон все качал головой, слушая его.
— Мой почтеннейший, — сказал барон, когда рассказ банкира был окончен, — баронесса надула вас как ребенка, она просто насмехалась над вами. Не думает она ехать в Версаль, и в милость не попадала опять. Если же вы, в самом деле, видели ее…
— Могу вас уверить, — с живостью перебил банкир.
— Ну, так ей посчастливилось каким-то способом бежать из тюрьмы в Шпандау. Эта баронесса пройдоха. Уж не вывернула ли она вас наизнанку?
— Что вы под этим разумеете? — вскричал Жейер бледнея.
— Что разумею? Да то, что она вытянула из вас тайну, которую так важно хранить от всех. Сознавайтесь-ка, выболтали вы что?
Банкир замялся.
— Ну, я уж знаю теперь, — продолжал барон, — вы наболтали. Что вы ей открыли?
— Увы, — пробормотал банкир дрожащим голосом, — я хотел бы…
— Несчастный! — крикнул барон в бешенстве. — Неужели вы ей выдали тайну наших действий?
— Я не остерегался ее, полагая наверно, что она за нас. Не знаю, как она обернула меня вокруг пальца, но я открыл ей все.
— Негодяй! — вскричал барон, схватив его за горло и встряхивая с яростью. — Негодяй! Все погибло по вашей глупости! Эта женщина шпионка французов!
— Шпионка французов! — всплеснул банкир руками от ужаса.
— Да, я имею на то доказательства.
— О! Боже мой, Боже мой!
— Есть теперь время стонать! — вскричал Штанбоу, отталкивая его с такою силою, что он отступил на несколько шагов, шатаясь как пьяный, и, наконец, растянулся во всю длину на снег.
— Ну, вставайте, довольно вытья! — грубо крикнул на него Штанбоу. — Надо торопиться везде, отменить приказания. Только бы не поздно было, Боже мой! Слышите, отменить приказания, чтоб никто не трогался, пока я не дам новых инструкций.
— Я исполню это, хотя бы жизни мне стоило.
— Вы рискуете головой, предупреждаю вас.
— Не потеряю ни минуты, в эту же ночь ваши приказания будут переданы везде.
— Хорошо, надо захватить баронессу, во что бы ни стало, живую или мертвую. Вы понимаете?
— Живую или мертвую, понимаю, — пробормотал он, весь дрожа, — но она должна быть далеко теперь, где ж мне поймать ее?
— Дурак!
— Я сам это вижу, — смиренно согласился Жейер.
— Ведь она уверяла вас, что едет в Версаль?
— Прямехонько — да, барон.
— Простофиля, ведь если она сказала это, то, очевидно, не выехала из Эльзаса; теперь, когда она знает наш план, как же ей не стараться всеми силами помешать ему?
— Это так, барон.
— Стало быть, вместо того чтобы катить к Версалю, она, вероятно, блуждает около того места, где находимся мы. Кто знает, не ближе ли она к нам в эту минуту, чем мы полагаем. Сообразно с этим вы и должны действовать; здесь, в периметре пяти-шести миль самое большее, надо произвести поиски; но ради самого неба, без полумер, действуйте быстро и решительно, если не завладеем этой проклятой бабой, мы все погибли.
— Обещаю вам, что употреблю все старание…
— И хорошо сделаете, — грубо перебил Штанбоу, — клянусь вам, вы один останетесь в ответе за все, что случилось, и последствия, пожалуй, гибельные, вашей глупости. Теперь идите и не теряйте ни секунды.
Они расстались, в этот раз, уже не пожав друг другу руку, и вскоре банкир скрылся во рву.
Мы сказали выше, что снег повалил опять, когда барон вошел в чащу леса, густые хлопья снега делали мрак еще непроницаемее. Вернувшись на опушку леса, барон осмотрелся, но напрасно; черная мгла слила все предметы в одно, сыроварня стушевалась, и в сплошной массе не выделялось ни единой точки, по которой можно бы безошибочно решить, какого направления держаться.
— Доннерветтер! — проворчал барон с досадой. — Вот неудача-то! Черт побери, этого дурака Жейера, чтоб ему все кости переломать на дне пропасти! Если б он не задержал меня, я не был бы поставлен в такое затруднение. Как выйти из западни? Нельзя же мне всю ночь топтаться по снегу, черт его возьми!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68