Мои мысли невольно обратились к Бранвене, которая была моей личной Снежной Королевой и оставалась ею впредь, несмотря на перемену облика. Эти несколько дней она упоённо играла роль Даны, и не потому, что так было нужно, а потому что ей это нравилось – главным образом из-за Юноны, которая просто души в ней не чаяла. Порой у меня возникала забавная идея поженить Брендона и Бранвену, чтобы не огорчать маму… и чтобы Дана обрела свободу.
– Если бы наша встреча состоялась при других обстоятельствах, – вновь заговорил Амадис, когда мы двинулись вдоль аллеи, – я бы первым делом спросил у тебя, каково это – на двадцать лет потерять память, прожить заново жизнь, а затем вспомнить всю прежнюю? Какие чувства ты испытываешь, оглядываясь на своё прошлое?
– Двойственные, – ответил я. – В самом прямом смысле этого слова. Субъективно я воспринимаю своё прошлое как бы состоящее из двух отрезков – но не следующих один за другим, а идущих параллельно и сходящихся в точке, которую я называю обретением себя. И сейчас, вспоминая детство, я вспоминаю ОБА свои детства как единое целое. Иногда мне кажется, что один день я был Кевином, а на следующий всё забывал и становился Артуром, чтобы ещё через день снова стать Кевином, – и так длилось многие годы. Рассуждая логично, я, конечно, отдаю себе отчёт в действительной хронологии событий, но на уровне эмоций и ассоциативного мышления моё восприятие двух моих прошлых жизней несколько иное – не столь логичное, зато более цельное.
– А в тот момент обретения себя, я полагаю, ты испытал нечто похожее на приступ шизофрении?
– Не «нечто похожее», а НАСТОЯЩИЙ приступ шизофрении. Причём очень острый. С точки зрения Артура это выглядело так: я пересёк бесконечность, прошёл сущий ад, но вышел из него живым, пора бы уже расслабиться и отдохнуть – как вдруг я обнаруживаю в себе ещё одну личность, которая тоже является мною, но имеет свои собственные воспоминания и с самого раннего детства живёт собственной жизнью.
– Вы боролись друг с другом?.. То есть, ты боролся сам с собой?
– И да, и нет. В первый момент каждая из моих личностей вознамерилась поглотить другую, но они были настолько совместимы, что почти моментально начался процесс их слияния.
– И всё-таки в тебе доминирует твоя прежняя личность, – заметил Амадис. – Ты тот самый Артур, которого я знал много лет назад.
Я усмехнулся.
– А вот мой новый друг, Морган Фергюсон, говорит, что я всё тот же Кевин Мак Шон, который немного повзрослел, набрался опыта и обзавёлся родственниками.
– А ты сам? Кем ты себя больше чувствуешь?
– Я совсем не чувствую разницы и подчас даже путаюсь в воспоминаниях. Ведь, как я уже говорил, в моём собственном восприятии обе мои жизни не разделены временным интервалом, они как бы накладываются друг на друга. Порой мне кажется, что лишь полгода назад Диана проводила меня в путь… – Тут я умолк, мысленно скорчившись от невыносимой боли. Мучительно знать, что твоя любимая мертва, но ещё мучительнее знать, ВО ЧТО она превратилась после смерти. Иногда я удивляюсь: почему я ещё в здравом уме, как я не рехнулся после той встречи в глубинах Источника, ЧТО помогло мне устоять перед соблазном окунуться в манящую пучину безумия? Долг, дружба, привязанность, любовь?.. Быть может, любовь. Но не к Дейрдре.
– Мне очень жаль, что она погибла, – сказал Амадис, прерывая тягостную паузу в нашем разговоре. – Я всегда симпатизировал Диане и… Извини меня, Артур. Я не должен был позволять моим сторонникам использовать Пенелопу в борьбе против отца. Это самое меньшее, к чему обязывала меня наша дружба, но и этого я не сделал. Из меня вышел никудышный брат.
– Ошибаешься, – сухо ответил я. – Как брат ты ещё не совсем безнадёжен. А у меня слишком мало братьев, чтобы походя браковать их. И кстати, о братьях. Тебе ничего не известно об Александре?
– Совсем ничего. В Царстве Света он не появлялся уже бог весть сколько времени, и я, признаться, очень смутно помню его лицо.
– А не исключена возможность, что недавно он побывал здесь инкогнито?
Амадис повернул голову и, не сбавляя шаг, пристально посмотрел на меня.
– Ты подозреваешь Александра?
– Я НЕ ИСКЛЮЧАЮ того, что он мог быть причастен к убийству Рахиль. Это вполне в его духе – насолить мне, тебе, а заодно всей нашей семье и всему Царству Света. К тому же он презирает израильтян за то, что они отвергли Иисуса.
– И как, по-твоему, он это провернул? Даже если предположить, что он инкогнито побывал в Царстве Света и сумел раздобыть необходимое количество урана, то остаётся ещё целый ряд вопросов, на которые я не нахожу ответа. Во-первых, как он исхитрился подсунуть свою бомбу Рахиль…
– Не обязательно Рахиль, – заметил я. – Уран мог находиться при ком-либо из её спутников.
– Допустим. Но тогда, как Александр узнал, кто будет сопровождать Рахиль, и вообще, откуда ему стало известно, что она собирается посетить отца? Ведь это решение она приняла импульсивно, после нашей ссоры, а менее чем через час уже вошла в Тоннель, где и погибла. Так что наш братец, прятавшийся в закоулках дворца, никак не мог провернуть своё тёмное дельце.
– Без сообщников, – уточнил я. – А вдруг он вступил в сговор с одним из друзей Харальда, занимающих довольно высокое положение при дворе? Я полагаю, что такие имеются.
– Таких хоть отбавляй, – согласился Амадис. – Харальд был весьма популярной личностью в Доме, а радикалов нынче как собак нерезаных.
– Вот тебе и ответ. Александру незачем было прятаться в закоулках дворца. Всю грязную работу сделал за него кто-то другой – тот, кто ненавидел Рахиль и желал избавиться от неё.
– Что ж, ладно. Предположим, что Александр действительно нашёл себе сообщника или сообщников и устроил это покушение. Это вполне вероятно, хоть и притянуто за уши; но это ещё цветочки. Главный вопрос состоит в том, как же так получилось, что ни Рахиль, ни её спутники, ни охрана Зала Перехода, не обнаружили радиоактивного излучения. Кроме того, во время твоего отсутствия в Зале были установлены сверхчувствительные детекторы, которые передавали информацию на центральный терминал контрольного поста службы безопасности. Я проверил все записи – вплоть до момента взрыва не было зафиксировано ни малейшего отклонения от естественного фона. Чертовщина какая-то.
– Значит, ты не знаешь, как можно скрыть присутствие радиоактивных материалов?
– Почему же, знаю. Можно поместить уран в свинцовый контейнер, а можно создать специальные чары, поглощающие жёсткие лучи. Однако в первом случае контейнер оказался бы слишком тяжёлым и большим, чтобы просто положить его в карман; а во втором случае чары привлекли бы к себе внимание с ещё большей вероятностью, чем радиация как таковая.
– А ещё можно, – веско добавил я, – временно увеличить на несколько порядков сильное взаимодействие в ядрах урана и, таким образом, превратить их в устойчивые.
Устремлённый на меня взгляд Амадиса выражал такое неподдельное изумление, что в его искренности сомневаться не приходилось. Он был просто потрясён.
– И ТЫ МОЖЕШЬ ЭТО СДЕЛАТЬ?!
– Могу. Правда, Тоннель мне провести не удастся. Он моментально расщепит эти ядра на нуклоны, причём взрыв получится гораздо сильнее – из-а высвобождения энергии чар, увеличивающих сильное взаимодействие. По моим прикидкам, злоумышленнику, если он использовал схожую методику, достаточно было лишь одного грамма урана, а ещё меньше – плутония, чтобы обречь Рахиль и её спутников на верную гибель.
– Твой Образ Источника позволяет тебе манипулировать такими фундаментальными силами?
– Так же, как и Янь. Вот почему у Брендона с Брендой есть все основания подозревать тебя. Ведь как верховный жрец Митры…
Амадис громко фыркнул или, скорее, чихнул, состроив презрительную гримасу.
– Вы, вероотступники, такие же невежды, как и радикалы. И вы, и они отождествляете Порядок с Митрой, а это не так. Порядок суть сын Митры, он лишь божественная манифестация, но не бог и далеко не совершенен, а подчас даже опасен. Если ты забыл Книгу, я напомню тебе несколько строк из неё: «Да никто, кроме пророков Моих, не посмеет вступить на путь Порядка, ибо путь сей полон соблазнов и приведёт неотмеченных печатью Моей к греху и безумию». В отличие от Харальда, я не считаю, что на меня пал выбор свыше, я лишь скромный священнослужитель, а не пророк, и не претендую на близость с Вседержителем.
– А вот Харальд претендовал, – заметил я.
– И поплатился за это рассудком, а потом и жизнью. Ты испытываешь угрызения совести, что убил его?
– Нет, нисколько. Я лишь уничтожил оболочку, а вся его человеческая сущность уже была мертва.
Амадис задумчиво кивнул.
– Тёмная сторона Порядка… Наши радикалы предпочитают не упоминать о ней, и тем не менее она существует. Есть ли вообще во вселенной что-нибудь без изъянов? Источник ведь тоже имеет свою тёмную сторону? А, брат?
– Имеет, – подтвердил я. – Но мы предпочитаем обходить её стороной.

Taken: , 1 ГЛАВА 5.
БРЕНДА

Замок, как его называл Морган, оказался громадным особняком в псевдовикторианском стиле, с виду довольно опрятным, но, на мой взгляд, немного мрачноватым из-за своих размеров. Он возвышался над озером посреди обширной усадьбы, ограждённой каменной стеной никак не меньше трёх метров в высоту. Добрую половину усадьбы занимал парк, начинавшийся за озером; ближе к главным воротам имелось ещё несколько небольших и средней величины строений, среди которых выделялись конюшни и гараж, в котором могло бы поместиться десяток легковых или с полдюжины грузовых автомобилей. Чуть дальше виднелись теннисные корты и площадка для гольфа.
– Похоже, Бранвена обосновалась здесь всерьёз и надолго, – заметила я, съезжая с холма, откуда мы обозревали усадьбу.
В ответ Морган утвердительно, хоть и невнятно, промычал.
Завидев нашу машину, какие-то люди у ворот выказали явные признаки паники и поспешили укрыться в безопасных местах. Очевидно Морган во время своих предыдущих посещений здорово нагнал на них страху. Не желая обманывать ничьих ожиданий, я на полной скорости въехала в распахнутые ворота, промчалась мимо конюшен и гаража, лишь перед самым особняком чуть сбавила скорость, лихо развернулась, огибая цветочную клумбу, и, визжа тормозами, остановила машину у самых ступеней парадного входа, едва не врезавшись в мраморный портал.
Пока мои спутники успокаивали свои нервишки, массивная дубовая дверь особняка отворилась, и на широкое крыльцо вышла Дана – немного смущённая, но цветущая и жизнерадостная. Её лицо выражало спокойную уверенность в себе вместо прежней, теперь понятной мне озабоченности последних недель, проведённых в браке с Брендоном. Она выглядела как человек, который принял окончательное и бесповоротное решение и твёрдо намерен следовать ему. Я уже догадывалась, что это за решение, и мне стало жаль Дейрдру.
Плавной, грациозной походкой Дана спустилась по лестнице. В лёгком коротком платье, свободном в талии, с распущенными вьющимися волосами она выглядела весьма впечатляюще, а ветер, который то и дело игриво подхватывал край её воздушного одеяния, усиливал эффект до такой степени, что Морган, открыв дверцу машины и поставив одну ногу на землю, так и застыл, во все глаза пялясь на неё. Как я уже успела убедиться, ласковая красота Даны, подчёркнутая её хрупкой женственностью, на многих мужчин воздействует гораздо сильнее, чем безупречно правильные черты лица и божественная фигура Дейрдры. Мужская часть моей сущности всецело разделяла восторг Моргана, и я могла понять, почему Артур (даже если не принимать во внимание влияние Источника) в конце концов предпочёл Дану. Для него Дейрдра оказалась слишком идеальной, слишком совершенной, чтобы он продолжал любить её как женщину; да и Брендон, уж если на то пошло, скорее поклоняется ей, чем любит её. Другое дело Дана. У неё не такой золотой характер, как у Дейрдры, она далеко не совершенна, она не идеал… но живое воплощение идеала – любимой, жены, матери.
Я, а вслед за мной Пенни и Дейрдра вышли из машины ей навстречу. Сделав над собой усилие, Морган, наконец, соизволил встать. Дана улыбнулась всем нам по очереди – Моргану дружелюбно, мне и Пенелопе немного застенчиво, а Дейрдре – виновато, в смятении опустив глаза.
– Я уже давно вас жду, – сказала она.
– Мы рады видеть тебя, золотко, – постаралась приободрить её я. – Как там малышка?
– Недавно уснула. – Взгляд Даны засиял. – Вы… Вы хотите посмотреть на неё?
– Ну, разумеется, сестричка, – мягко ответила Дейрдра, подойдя к ней и взяв её за руку. – Мы все хотим видеть твою дочку… твою и Артура.
В последних словах Дейрдры явственно прозвучала горечь, но в её голосе не было даже тени неприязни. Что меня больше всего поражало в Дейрдре, так это полная неспособность держать зло на людей. Порой она бывала раздражительной, сердилась по мелочам, капризничала, не чужды ей были приступы гнева, но ненавидеть по-настоящему она не умела. Конкретный человек мог быть ей симпатичен, безразличен или неприятен; Дейрдра могла беззаветно любить, глубоко уважать, быть верным и преданным другом, а если кто-то не нравился ей, то он ПРОСТО не нравился ей. Такие чувства как ненависть, зависть, враждебность существовали для неё только в абстракции, сама она их никогда не испытывала. Примечателен такой факт: когда Дейрдре стало известно, что Эмрис Лейнстер действительно повинен в смерти её отца, она безоговорочно согласилась с тем, что в случае поимки он должен быть казнён, но сказала это не злобно, а скорее печально, признавая суровую необходимость справедливого возмездия. Из Дейрдры получился бы идеальный судья для юридической системы, основанной на принципе презумпции невиновности;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44