Уже давно подозревали, что этот каньон служит местом встреч угонщиков, и в прошлом году его несколько раз прочесывали, но искавших всегда останавливала непроходимая на вид гряда огромных валунов. Некоторые из них находились так близко друг к другу, что, казалось, перебраться через них нет никакой возможности. К тому же это было весьма опасное место. Если на дне каньона человека заставал проливной дождь, у него почти не оставалось шансов спастись от ревущего потока, несущегося по узкому руслу.
Теперь Реб знал, что проход через эти валуны существует. Он продвигался вперед с величайшей осторожностью, часто останавливаясь, чтобы обследовать каньон. Вскоре перед ним оказались те самые громадные камни, которые до сих пор считались непреодолимой преградой на пути по этому древнему руслу реки. Он искал проход между ними, но, сколько ни старался, не мог обнаружить ничего, что позволило бы пройти лошади или корове. И все же, помня слова Лона Мелхора, не отступал, пока наконец еле видная отметина на стене каньона не открыла ему секрет. Эту отметину вполне могло оставить стремя, задевшее о стену. Подъехав поближе и пригнув голову, чтобы заглянуть за выступ, Реб неожиданно увидел проход, как раз такой ширины, чтобы по нему прошла лошадь. Проехав немного вперед, он остановился в глубокой тени.
Казалось, весь каньон впереди сплошь загроможден валунами. Тщательно исследовав скалы и стены, он двинулся дальше, затем стал подниматься по узкой тропинке. Эту еле видную тропу, вероятно, проложили дикие лошади или заблудившийся скот. Она привела его к разрушенным скалам рухнувшей стены каньона, а затем — на столовую гору с вершиной, покрытой пышной растительностью. Пересекая ее, он остановился под деревьями и посмотрел вниз. Каньон под ним расступился, преобразившись в длинную зеленую, хорошо орошаемую долину акров в пятьсот. К одной из его стен прилепились две хижины и длинный дом. Еще там находились конюшня и коррали, а по всему каньону разбрелось стадо в несколько сотен голов.
Пока он наблюдал, из длинного здания вышли два человека и неторопливо направились к корралям. Они шли так, как ходят люди, насладившиеся хорошей едой, которым не нужно спешить на работу. Одним из них был Джо Банта.
Никто не знал, что Банта промышляет в этих местах, и Натан Эмбри первым поднял бы такую мысль на смех. Тем не менее он торчал здесь, и Реб отчетливо его видел. Этого плотного коренастого парня маленького роста, в потрепанной серой шляпе Реб даже издалека угадал без особого труда. Когда мужчины повернулись, стало ясно, что второй — Айк Гудрич, мелкий грабитель, который время от времени нанимался ковбоем и однажды работал у Эмбри.
Через два часа ожидания и наблюдения, пока его лошадь с довольным видом щипала траву, Реб Фаррелл определил, что внизу находилось не меньше четырех человек. Кроме Банты и Айка, там жили повар — Реб заметил его, когда тот подошел к двери, чтобы выплеснуть воду, — и еще тощий рыжий парень, который слегка прихрамывал и очень оберегал свою ногу, как будто на ней была совсем свежая рана. Этот человек прошел в корраль и оседлал четырех лошадей.
На помощь рассчитывать не приходилось. Чтобы съездить за ней, потребовалось бы несколько часов. Даже если ему удастся убедить кого-нибудь в правдивости своего рассказа, к тому времени, когда они вернутся сюда, скот уже исчезнет, потому что из каньона наверняка есть и другой выход — вероятно, тот самый путь через границу.
Ведя лошадь в поводу, Реб медленно спустился в глубокую лощину, которая вела к долине, по тропе, проходившей с обратной стороны горы. Оставив серого в зарослях, он пошел с винтовкой в руках вниз по каньону. Из его устья он осмотрел долину. Ближайший корраль располагался не более чем в двадцати ярдах, задняя стена ближайшей хижины — примерно на том же расстоянии. Конюшня и остальные постройки образовывали открытый угол с корралем, около которого он стоял. Реб находился к югу от убежища, конюшня выходила на запад, а постройки смотрели на север. Рыжий возился около конюшни, затягивая подпругу седла. Реб медленно вышел из устья каньона и неторопливо направился вдоль ограды корраля, пока не оказался рядом с ним. Больше никого не было видно.
— Отлично, Рыжий! — Он говорил тихо, но достаточно твердо. — Отстегни револьверы и повернись! Одно лишнее движение — и ты труп!
Рыжий медленно повернулся, разведя руки широко в стороны. Его лицо застыло в изумлении.
— Откуда ты взялся? — спросил он.
— Отстегни пояс! Живо!
Руки Рыжего потянулись к пряжке, затем он резко повернулся и выхватил револьвер. Прогремел винчестер Реба. Парень упал; револьвер выскользнул из его пальцев и отлетел по земле на фут от вытянутой руки.
В доме с грохотом упал стул, и Гудрич подскочил к двери. Реб уже ждал его и выстрелил. Пуля обожгла Айку шею. Гудрич дернулся от боли и выпал в дверной проем.
Рядом с Ребом ударила пуля, прилетевшая из дома; он пригнулся и побежал. Гудрич выхватил револьвер и перевернулся на живот. Реб рискнул выстрелить навскидку и заметил, как пуля залепила Айку лицо грязью. Пока бандит ругался и тер глаза, Реб бросил винтовку, выхватил револьвер и кинулся к двери. Он пошел на риск, надеясь, что Джо Банта ничего подобного не ожидает. Когда Реб показался в дверях, Банта внезапно обернулся. Они оба выстрелили, и оба промахнулись. Теперь им пришлось скакать, прыгать, вертеться в тесной комнате, ни на секунду не останавливаясь. Реб ухватился за край стола, чтобы двинуть его под ноги противнику, и выстрелил снова. Банта дернулся, и ответная пуля впилась в потолок. Тогда Реб прыгнул на него и ударил стволом револьвера. Банта упал на четвереньки, но тут же попробовал встать и опять получил удар по голове.
Резко повернувшись, Реб отскочил и оказался у двери. Гудрич ползком подбирался к брошенной винтовке. Пуля вспорола землю у него перед носом. Он остановился и в бешенстве посмотрел на дверь.
— Ты заплатишь за все! Я этого не забуду, даже если проживу тысячу лет!
Скрипнула доска, и Реб поднял голову. Повар смотрел на него поверх двуствольного дробовика.
— Брось оружие! — приказал он. Его глаза довольно блестели. — Брось, или я раскрою твою башку пополам!
Револьвер Реба Фаррелла был наведен на повара, и он не колебался ни секунды.
— Стреляй, — сказал он, — и я убью тебя. Ты прихлопнешь меня, но я возьму тебя с собой. Давай стреляй, потому что на таком расстоянии я не промажу!
Повар уставился на него, судорожно сглотнул, и его глаза забегали. Такой расклад его не устраивал. Он и представить себе не мог, что Реб не отступит перед дробовиком, однако отчетливо понимал, что, пока он будет стрелять в Реба, пуля из револьвера убьет его. А он не собирался вот так, ни с того ни с сего, умирать.
— Стреляй, — произнес Реб, — или брось ружье!
— Ну давай же! — завопил Айк. — Стреляй, ты, грязный идиот!
Повар скосил глаза.
— Ну да, — ухмыльнулся он, — тебя очень беспокоит, что со мной случится.
Он снова посмотрел на Реба. Рука с револьвером не дрогнула.
— Я никогда не был хорошим игроком. Признаю, что ты выиграл. Я лучше буду сидеть в тюрьме живой, чем валяться здесь мертвый. — Он наклонился, осторожно положил дробовик на землю и сделал шаг назад. — Надеюсь, ты вспомнишь об этом, когда меня будут судить.
Реб быстро подобрал оружие, связал Айку и повару руки и перевязал раны Банты. Рыжий покончил счеты с жизнью. Пуля 44-го калибра из винчестера Реба пробила ему грудь под углом справа налево и прошла прямо через сердце.
В полдень следующего дня Реб Фаррелл ехал верхом по улице Пало-Секо. Всюду хлопали двери, и люди выходили посмотреть на процессию: Джо Банта, повар и Айк Гудрич, за которыми шла лошадь с телом Рыжего, а позади всех, держа винтовку поперек седла, — Реб Фаррелл.
Натан Эмбри вышел из салуна и остановился. Лаура стояла в дверях почтовой конторы. Лицо ее вдруг побелело.
— Эмбри, — прогремел на улице голос Реба, — вот твои угонщики. Своих коров ты найдешь в Темном каньоне. Все они откормленные и резвые. Это Джо Банта, на случай, если ты его не знаешь. Мой отец пытался остановить их, и они его убили. Потом они рассудили, что я скорее способен раскусить их, чем такой олух, как ты, поэтому взяли тело моего отца с собой, а когда я выстрелил, бросили его и сбежали. Они на то и рассчитывали, что я подумаю, будто убил собственного отца, а ты заподозришь, что угонщик — я. Правильно, Банта?
Угонщик пожал плечами:
— Ты взял меня. Зачем мне лгать? Конечно, все так, как я тебе и сказал. Эмбри нас не волновал. Я поспрашивал тут вокруг. Все соглашались, что без тебя он не смог бы поймать и лягушку в бочке для дождевой воды!
Лицо Эмбри побагровело.
— Кажется, я должен принести тебе извинения, — холодно заявил он, — но ты не можешь не признать, что я имел причины…
Реб Фаррелл посмотрел на него.
— Причины сомневаться в человеке, который много лет усердно работал на тебя? Причины сомневаться в старике, который никогда никому не причинил вреда? Эмбри, я уезжаю из этих мест, но надеюсь, что это станет для тебя уроком. В следующий раз не слишком торопись осуждать.
Реб двинулся дальше, затем остановился. На дощатом настиле стоял Дейв Барбот.
— Дейв, ты единственный сказал мне доброе слово. Я так понимаю, ты не прочь купить моих коров? Видишь ли, у нас с отцом около четырехсот голов.
— Наверное, чуть больше, — произнес Дейв. — Ты намерен их продать?
— Для тебя они оцениваются в тысячу долларов, но обещай мне, что будешь ухаживать за могилой моего отца, пока жив.
— Одну тысячу? — Барбот не мог в это поверить. — Они же стоят вдвое больше!
— Ты слышал мою цену. Так что же?
— Конечно, — кивнул Дейв. — Я не дурак, чтобы упускать такой случай.
— Значит, порядок. Приготовь деньги, а я пока отвезу их в тюрьму.
Лаура стояла перед почтовой конторой с побелевшим лицом, прикусив губу. Реб вдруг почувствовал к ней жалость. И все же он понимал, что она никогда не любила его. Он взглянул на нее и сдержанно коснулся шляпы.
— Реб!
Она протянула руку, как будто хотела удержать его. Он остановился.
— Я уезжаю, Лаура. Не виню ни тебя, ни кого-то другого. Думаю, что ты никогда не знала меня по-настоящему хорошо, иначе бы не сомневалась. К западу отсюда есть много земель, которых я еще не видал. Туда я и отправлюсь.
Когда Реб подъехал к башку, Барбот ждал его. Реб рассказал ему о лошадях, оставшихся в коррале у покинутой хижины.
— Забери их, Дейв. Они твои.
— Конечно, я как раз хотел об этом поговорить. Ты запросил с меня ничтожную цену и не дал мне ни времени, ни повода спорить. Ну хорошо, я сделаю то же самое для тебя. Внизу, в коррале платной конюшни, стоит известная тебе лошадь. Гнедой жеребец. Он всегда тебе нравился. Теперь он твой.
Когда он проезжал по улице, в одном из домов с шумом распахнулась дверь, на крыльцо вышел пожилой человек, он остановился, прислонившись к столбу навеса. Это оказался Лон Мелхор.
— Со мной все в порядке. Сейчас я не слишком-то силен, сынок, но собираюсь стать посильнее. Первые несколько дней мне придется ехать чуточку помедленнее, потому что я потерял много крови, но если ты возьмешь меня с собой, сынок, я поеду. — Он махнул рукой в сторону города. — Здешний народ не любит меня. Я хочу повидать новые края.
От слов старого угонщика у Реба Фаррелла потеплело на сердце.
— Садись в седло, Лон. Мы отправимся на запад, к Голубой реке, в сторону Аризоны.
Морщась от боли, старик вскарабкался на лошадь и оглянулся. Лицо его было бледным и напряженным, но губы улыбались, в глазах даже сверкали веселые искорки.
— Вперед, сынок! Даешь Голубую реку!
Солнце стояло высоко, и далекие горы на западе тянулись пурпурной полосой. В воздухе пахло свежестью, и где-то в глубине его памяти возник запах сосен, который он вскоре почувствует снова.
Гнедой шел большими шагами, подергивая удила.
Авторские заметки
АЛМАЗНЫЙ КАНЬОН
Часто, когда у меня возникало непреодолимое желание пуститься в странствия, я брал рюкзак, отправлялся к Персиковым источникам и бродил по боковым каньонам, которые выходят в Большой каньон. Много лет назад, когда людям хотелось посмотреть на Большой каньон — еще до того, как стали доступными другие места, — самый лучший вид открывался из старого отеля «Алмазный ручей», находившегося в Алмазном каньоне. К тому времени, как я попал в те края, отель уже давно канул в Лету, и там не осталось ничего, кроме самого места да многочисленных тропинок. Одни вели вниз, к реке; другие — в Алмазный каньон, а третьи — в каньон Меривитика.
Я никогда не умел хорошо готовить в походных условиях и обычно таскал с собой орехи, изюм и несколько небольших консервных банок, которые можно легко открыть. Еще я брал с собой маленький кофейник и кофе. Несколько раз я ел вместе с индейцами, которые знали моих друзей из Кингмана, Окленда и Вильямса. Я никогда не любил обременять себя приготовлением пищи.
Это было спокойное, располагающее к лени время. Я никогда не имел установленного графика, которому бы неукоснительно следовал; никто не ждал меня и не предвидел моего появления. Когда я уставал спать на земле, то направлялся к шоссе и часто путешествовал в пикапах индейцев. Потом садился на автобус или поезд обратно до Лос-Анджелеса и прятался в своей берлоге на еще один срок писательства.
Несколько раз я ночевал в развалинах индейских поселений, старых наскальных жилищах, давным-давно покинутых племенем анасази и их соседями. Вокруг, конечно, водились призраки. Однажды по тропе, проходившей мимо развалин, где я разбил лагерь, спустился медведь. Он не мог меня видеть, но учуял запах и стал обнюхивать все вокруг. Потом немного потоптался в нерешительности и отправился по своим делам. Это было правильное решение для нас обоих.
ГРОБОВЩИКИ ЧЕРНОЙ СКАЛЫ
МОШЕННИЧЕСТВО НА ПЯТЬ ТЫСЯЧ ДОЛЛАРОВ
Джим Гэтлин, высокий, тощий, с плечами, чересчур широкими даже для его роста, и обветренным смуглым лицом, напоминавшим по цвету кожу его седла, прошел огонь и воду, навидался всякого, не однажды побывал под дулом шестизарядного кольта, да и сам стрелял не раз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53