В связи с тем, что техников в полку явно недоставало, майор Осипов отдал приказ: каждому обслуживать по два самолета, летчикам тоже работать между вылетами вместе с техсоставом. Сам же тем временем поехал представиться генералу.
Но неудача наших войск на Керченском полуострове не вызвала падения боевого духа у людей.
В полку осталось еще более двадцати самолетов. Залатанные пробоины, обожженная и облупившаяся краска свидетельствовали, что летчики героически дрались с фашистами и, несмотря на их численное превосходство, нанесли немцам в небе и на земле значительный урон. На боевом счету полка было уже сбито в воздушных боях около тридцати фашистских самолетов.
В конце мая произошло довольно необычное событие. Наша эскадрилья вернулась из очередного боевого полета, все были в хорошем настроении: сбили «мессершмитт».
Разрулили самолеты по капонирам. Командир полка вел с летчиками разбор боевого вылета. День был тихий, солнечный, на небе ни облачка. Где-то в районе Керчинского пролива слышится артиллерийская канонада.
Вдруг подкатила грузовая машина. Глянули мы и ахнули: шестнадцать девушек в пилотках, в военной форме, сидели в кузове.
Из кабины грузовика вылез начштаба и лихо доложил командиру полка:
– Привез пополнение, товарищ майор. Будут, понимаете ли, работать оружейниками.
Молоденькие девчонки спорхнули с кузова и сгрудились у автомашины. Командир полка подошел к будущим оружейницам.
– Здравствуйте, товарищи!
Девушки дружно ответили на приветствие. Подошел к ним и комиссар полка Ильин, С самым серьезным видом девушки начали представляться начальству. А мы, разинув рты, стояли и удивленно смотрели на эту процедуру.
– Ну, теперь держись закоренелые холостяки, – толкнул локтем Алексеева Василий Панфилов.
– С девчатами веселее будет, – заметил кто-то.
– Молоденькие какие!
– Наплачемся мы с ними вдоволь.
– А среди них много симпатичных! Начальник штаба увел оружейниц устраиваться. Ушел и комиссар полка. Майор Осипов продолжал разбор.
– А теперь скажу пару слов о прибывших к нам девушках, – посмотрел на летчиков командир полка. – Вижу, кое-кто руки гютирает, у других глаза заблестели. Но я предупреждаю всех, без исключения: что-нибудь замечу – пеняйте на себя! К землянкам оружейниц не подходить. У меня все.
Вася Панфилов и Саша Алексеев приуныли.
– Полевой монастырь хотят устроить, – ворчал Панфилов.
– А может меня завтра собьют, а я хочу с ней, как с сестрой, поговорить, – горячился Алексеев.
– Ну, хорошо, пусть будет монастырь. Но почему нельзя к их землянкам подходить? – недоумевал Панфилов. – Может я хочу к мирной жизни прикоснуться чуток.
Итак, у многих из нас оружейниками оказались девушки. Ко мне в экипаж тоже попала Мария Крохина. Среднего роста, бедовая, но серьезная девушка.
Среди ее подруг-оружейниц были Чеканова, Лукина, Бабкина, Мирошниченко. Старательные девчата.
Командир эскадрильи говорил:
– У девушек мало опыта. Им надо помочь, чтобы они не числились в полку, а приносили пользу.
Работа оружейников в авиации сложная и очень ответственная. Пушки тяжелые – едва парни поднимали. Девушки оказывали друг другу помощь, но и вдвоем нести пушку тяжело. Почистят, бывало, еле донесут ее до самолета, поставят на место и принимаются за вторую. Хозяйками боя называли мы своих оружейниц.
Но в боевой обстановке не всегда бывает все гладко. Вот и у меня в экипаже случилось прямо-таки неприятность.
Взлетели двумя парами на выполнение боевой задачи и встретили четверку «мессершмиттов». Я лечу ведущим. Разворачиваюсь и иду в атаку, приблизился к «мессеру», ловлю его в прицел. Ага, есть! Нажимаю на гашетку, а пулеметы молчат. Хорошо, что фашисты боя не приняли и почему-то ушли на свою территорию.
Пришлось возвратиться не солоно хлебавши. Ну и задал же я взбучку Маше Крохиной:
– Ты понимаешь, фашист был у меня, как на блюдечке: нажми на гашетку и» мессершмитту» крышка. А пулеметы не стреляют.
– Я понимаю! – ревет Маша, – но я же этого не хотела…
– Ну, чего ты ревешь? Не получилось? Сама виновата!
А потом стало так жалко девушку, что пришлось ее успокаивать.
Прошло некоторое время, опытные ребята-оружейники вместе с инженером полка научили девчат сложному ремеслу. Маша Крохина и другие девушки стали быстро и качественно готовить оружие.
Наши наземные войска почти полностью оставили Крым. Оставшиеся люди и техника продолжали переправляться через пролив на Таманский полуостров. Авиация противника наносила мощные удары по переправе и хотя истребители не могли по-настоящему противодействовать фашистам, мы все же продолжали мешать бомбометанию, дерзко врывались в боевые порядки бомбардировщиков и сбивали их.
В одном из воздушных боев погиб, мой друг, начавший путь в авиацию с аэроклуба, ленинградец Василий Панфилов. Бой был ожесточенный. Четыре «мессершмитта» непрерывно атаковали Панфилова, но Василий бесстрашно вел лобовые атаки, мастерски маневрировал и снова шел в лобовую.
Вот уже скользнул на крыло и рухнул один фашистский самолет за ним, оставляя черный шлейф дыма, снижаясь потянул на запад – второй. Но, простреленный пушечной очередью, на землю упал со своей машиной и Вася Панфилов.
Через два дня четверка истребителей снова вылетела на прикрытие керченской переправы. Мы прорвались через заслон фашистских истребителей, и немецкие бомбардировщики вынуждены были сбросить бомбы на свои же войска, не долетев до переправы.
Возвращаясь на свой аэродром, я заметил, что с запада появились шесть «мессершмиттов», которые начали строить маневр против нашей группы. Ведущий первой пары старший лейтенант Козлов не видел фашистских истребителей. Я со своим ведомым бросился в атаку. Завязался бой.
Вдруг самолет Козлова задымил и начал падать. Рядом горел «мессершмитт». Козлов выпрыгнул с парашютом, а немец тянул через пролив на свою территорию. Как было ни трудно наблюдать за снижающимся товарищем, но я заметил, где приземлился Козлов. После возвращения из полета доложил об этом командиру полка.
– Разрешите слетать и забрать Козлова. Он приземлился недалеко от станции Запорожской и, может быть ранен.
– Хорошо, – сказал Осипов. – Разрешаю лететь на У-2.
Подлетать к станице надо было осторожно: расположена она на самом берегу Таманского полуострова и через пролив хорошо просматривалась с Керченской стороны.
Станицу немцы все время обстреливали из дальнобойных орудий.
Подлетаю на своем «кукурузнике» к Запорожской, покружился, увидел догорающий самолет Козлова. По дыму определил направление ветра, выбрал возле огорода маленькую площадку и сел. Мотор не выключаю.
– Дядя летчик, – затараторили появившиеся мальчишки, – мы видели, как был подбит наш «ястребок».
– А где же летчик, который выпрыгнул с парашютом?
– Он собрал парашют в комок и пошел в станицу.
До станицы километра два, и я хотел перелететь поближе, но, по привычке задрав голову вверх, увидел, что с запада летит пара «мессершмиттов». Дело ясное. Немцы с берега Керченского полуострова заметили мой самолет.
– Ребята, быстрее разбегайтесь! – кричу мальчишкам.
Испуганной стайкой они метнулись в сторону.
– Ложитесь, чертенята! – ору во все горло и сам бросаюсь в канаву.
«Мессершмитты» заходят и начинают расстреливать мой самолет. А я лежу в нескольких десятках метрах от него. После первой атаки вижу – винт самолета вращается, значит не попали. Три раза заходили фашисты, а У-2 все пыхтит. И снова немцы один за другим атакуют бедную машину, прямо как по сердцу режут.
Шесть атак сделали фашисты по беззащитному, одинокому У-2, а он все продолжает стучать мотором на малых оборотах.
– «Должно быть немцы израсходовали все боеприпасы», – подумал я. Нет, они со злостью прошли над центральной улицей станицы и прошили ее длинными очередями из пушек.
Я выскочил из канавы и побежал к самолету. Как из-под земли вынырнули станичные мальчишки. Меня поразило их бесстрашие. Впрочем, они уже вдоволь насмотрелись на войну.
– А ну, марш по домам! – крикнул я мальчуганам.
– Нет, дядя летчик, мы посмотрим, как самолет взлетает. Вы же полетите?
Осматриваю самолет и в замешательстве чешу затылок: пробит центроплан, в верхнем крыле зияет дыра диаметром в полметра, отбита половина стабилизатора, большое отверстие в фюзеляже, возле кабины.
Оказывается немцы били по моему самолету не только бронебойными, но и фугасными снарядами. В результате мелкими осколками пробиты покрышки колес, и самолет сел на обода.
Я выключил мотор. Что же делать? На таком самолете не улетишь. Пришлось оставить его и пойти с мальчишками в станицу.
– Летчик к вам не заходил? – спрашиваю в первом же доме.
– Был, сердешный, был. Попоила его молочком. Потом он пошел на тот край станицы. Может, и ты молочка попьешь?
– Спасибо, тетенька, – поблагодарил я женщину, – времени у меня в обрез.
– Ну, иди, голубчик.
Пошел дальше искать Козлова. Минут через двадцать нашел: сидит бедолага с хозяевами за столом, обедает. Вид у него расстроенный и уставший.
Поздоровались мы, поговорили. Вкратце поведали друг другу о своих злоключениях. Я хорошо понимал состояние Козлова: быть подбитым, потом выброситься с парашютом – дело не из приятных.
– Ладно, отдыхай, а я пойду. Надо что-то делать с самолетом. Немцы могут снова прилететь, чтобы добить его.
Пошел по домам просить помощи. Мужчин в станице мало, одни женщины, старики и дети. Целая куча мальчишек следует сзади. Собрал десятка два женщин.
– Пошли, летчик, мы тебя на руках, куда хочешь донесем! – Смеются казачки.
– А то, может у нас в женихах останешься?
– Девчата у нас хорошие, работящие. Детишками быстро обзаведешься, колхоз дом построит. Выбирай любую! Свадьбу сыграем на всю Кубань! Ну, как, командир, согласен?
– А я вот сейчас в работе проверю, которую из вас можно сватать.
– И то дело.
Приподняли мы с казачками самолет и на ободах перекатили в вишневый сад. Долго тащили его, с шутками-прибаутками. Все-таки два километра.
Мальчишки тут как тут. Замаскировали самолет ветками, лопухов натащили целую гору. С воздуха не обнаружить.
Успокоенный за судьбу самолета, возвращаюсь к Козлову.
– Надо бы сообщить в полк, – говорю ему.
Он безнадежно развел руками: телефона в станице нет. В это время загремели артиллерийские залпы. Задрожала земля.
– Что это? – смотрю на Козлова.
– А бог его знает. Может немцы из дальнобоек по станице ударили?
Оказалось, что неподалеку находится позиция батареи дальнебойных орудий нашей береговой артиллерии. Это она начала обстреливать Керченский полуостров. Пошли мы с Козловым к морякам-артиллеристам.
– А я наблюдал за вашим боем, – говорит командир батареи, – видел, как падал самолет и как летчик снижался на парашюте.
– Один «мессершмитт» тоже, кажется, не дотянул. До того берега и нырнул в проливе.
Мы связались по телефону со штабом дивизии и доложили о происшедшем.
– Если возможно, отремонтируйте самолет сами или же позвоните завтра и скажите какая нужна помощь, – распорядился начальник штаба.
Моряки-артиллеристы приняли нас хорошо, накормили, проводили в станицу ночевать. Утром стали думать, с чего начать ремонт самолета.
– Сначала давай залатаем колеса, – предложил Козлов.
Начали снимать, а они никак не снимаются с оси. Давай бить кувалдой.
Казачки смеются, а мы огрызаемся. Наконец, одно колесо сняли. Посмотрели друг на друга и расхохотались) оказалось надо было всего лишь совместить прорезь со шпонкой и колесо легко снималось.
– Вот недотепы, – ругали мы себя, – забыли такую пустяковую истину и провозились часа полтора.
– Ребята, – обратился Козлов к мальчишкам, – нам нужен насос. Можно его достать?
– У Гришки есть. У него велосипед.
– Вот и хорошо. Кто у вас тут быстрее всех бегает?
Несколько ребятишек исчезли в клубах пыли и вскоре принесли насос. Накачали мы одно колесо, а оно шипит, как гадюка. Заклеивать дыры дело длинное, да и клея нет. И снова выручили мальчишки.
– А с противогаза нельзя сделать заплаты? – спросил один из них.
– Это было бы замечательно, – похвалил за находчивость паренька Козлов.
Минут через пятнадцать ребята притащили два противогаза с масками. Мы вырезали заплаты, но не оказалось клея. Вспомнил я советы инструктора аэроклуба о том, как сделать в случае крайней необходимости резиновый клей. Взял обрезки резины и сжег их. Спекшуюся массу растворил в бензине и получился клей.
Часов пять мы заклеивали пробоины в камерах. В продырявленные покрышки подложили манжеты и, наконец, собрали колеса, накачали, опустили в бочку с водой – пузырьков не видно.
Вокруг самолета собралось много людей, появились проезжие шоферы и тоже стали помогать. Наш «кукурузник» встал на ноги.
С дырками в самолете можно было долететь до своего аэродрома, а вот как быть со стабилизатором?
– На корыте легче взлететь, чем на этом страдальце, – покачал головой Козлов. – Ты только глянь!
Правая сторона стабилизатора была совершенно разбита, торчал один лонжерон, нервюры разрушены, передней кромки вовсе нет – одни тряпки болтаются. А без стабилизатора не полетишь!
Вот тут-то и пригодились навыки, приобретенные в авиамодельном и планерном кружках. Нашли доску, по своей конфигурации напоминающую лонжерон, обрубили ее топором, затолкали во внутрь стабилизатора и прибили гвоздями к оставшемуся основанию лонжерона. Получился лонжерон вроде целый. В сельском магазина взяли два пустых ящика и разобрали их. На куске фанеры обвели карандашом по другой сохранившейся половине стабилизатора его форму, а потом вырезали очерченные куски, прибили их к лонжерону гвоздями и прошли по краям мягкой проволокой.
Таким образом получился, хоть и не фабричного производства, но все же стабилизатор. Большие дыры в фюзеляже тоже залатали фанерой. Часам к семи вечера ремонт был закончен. Теперь можно было лететь.
– Подождем, пока стемнеет, – посоветовал Козлов.
– Это ты верно говоришь. Поднимет пыль самолет при взлете, и фашисты непременно заметят, – согласился я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33