https://wodolei.ru/catalog/mebel/dlya-vannoj-pod-stiralnuyu-mashinu/
Ручные спешили на две минуты.
Очень редко двое часов ходят минута в минуту. Иногда это раздражает.
– Если тебя это раздражает, носи какие-нибудь одни, – сказала ему Ясуко, но такая уж у него многолетняя привычка.
Перед ужином полил дождь, началась буря.
Электричество отключили, и Синго рано лег спать.
Проснувшись, он услышал лай собаки в саду. Вой ветра напоминал рев бушующего моря.
На лбу выступил пот. В комнате стоял спертый воздух, было жарко и душно, как бывает у моря в весеннюю бурю.
Синго тяжело дышал, он испугался, что у него снова пойдет горлом кровь. В шестьдесят лет с ним это уже однажды случилось, но с тех пор не повторялось ни разу.
– Это не легкие, меня тошнит из-за желудка, – прошептал Синго.
В ушах застряло что-то противное, потом оно переместилось к вискам и наконец дошло до лба. Синго стал массировать затылок и лоб.
Рев моря – это вой бури далеко в горах, и, точно разрывая его, нарастал, приближался резкий свист ветра, смешанного с дождем.
Сквозь вой ветра слышался еще один звук, далекий и низкий.
Это грохот поезда, проходившего через туннель Танна. Так определил Синго. И он был прав. Вырвавшись из туннеля, паровоз загудел.
Но когда Синго услышал гудок, его вдруг охватил страх, и он окончательно проснулся.
Гудок был слишком долгий. Чтобы пройти туннель длиной в семь тысяч восемьсот метров, поезду требовалось минут семь-восемь, следовательно, Синго услышал гудок, когда поезд входил в туннель с той стороны. Но мог ли он в гостинице, находившейся в километре от выхода из туннеля у Атами, слышать гудок с той минуты, когда поезд вошел в туннель с противоположной стороны, у Каннами?
Во всяком случае, этот звук вызывал у Синго удивительно яркий образ грохочущего в туннеле поезда, Он отчетливо представлял себе этот поезд все время, пока тот мчался в туннеле. И когда он вышел из него, Синго облегченно вздохнул.
Нет, все-таки это странно. Синго решил утром расспросить служащих гостиницы, а может быть, даже справиться на железнодорожной станции, позвонив туда по телефону.
Он долго не засыпал.
– Синго-сан, Синго-сан, – услышал он, еще не проснувшись, и никак не мог сообразить, сон это или явь.
Так звала его только покойная сестра Ясуко. Синго еще в полусне с удовольствием потянулся.
– Синго-сан. Синго-сан. Синго-сан.
Голос раздавался за окном, выходившим в сад.
Синго окончательно проснулся. За окном журчала речушка. Кричали дети.
Синго встал и раздвинул ставни.
Было ясное утро. Зимнее солнце струило теплые лучи, словно омытые весенним дождем.
По дороге, вившейся вдоль речушки, шли, направляясь в школу, дети, человек семь-восемь.
Синго послышалось, что его зовут, а это, наверно, просто кричали дети.
Но все же Синго высунулся из окна и стал внимательно приглядываться к зарослям низкорослого бамбука на берегу речушки.
Утренняя вода
1
Когда в первый день нового года Сюити сказал: отец совсем поседел, Синго ответил: ничего не поделаешь, в нашем возрасте каждый день прибавляются седые волосы; да что там, каждый день прямо на глазах седеешь, и ответил он так потому, что вспомнил о Китамото.
Университетским товарищам Синго сейчас за шестьдесят, и многих из них в годы войны и после поражения постигла горькая участь. Когда в пятьдесят лет, находясь на вершине, летишь вниз – это страшно; упадешь – снова подняться трудно. Кроме того, пятьдесят – возраст, когда уже есть сыновья, которые могут погибнуть на фронте.
Китамото тоже потерял троих сыновей. А когда фирма, где он служил, стала выполнять военные заказы, его специальность оказалась никому не нужна.
– Свихнулся, наверно, покуда сидел перед зеркалом и выдергивал на голове седые волосы.
Это рассказывал о Китамото старый приятель Синго, как-то зайдя к нему в фирму…
– Ему уже не нужно было ходить на службу, он стал совершенно свободным человеком и от этого немного свихнулся – начал выдергивать седые волосы. Сначала в семье на это не обращали внимания. Чепуха, мол, нечего беспокоиться… Но Китамото ежедневно усаживался перед зеркалом. На том месте, где он только вчера выдернул волосы, на следующий день снова появлялись седые. Седых волос у него стало так много, что вырвать все было невозможно. С каждым днем Китамото все дольше просиживал перед зеркалом. Если он бывал кому-нибудь нужен, его всегда можно было найти у зеркала, – он выдирал волосы. Не успеет отойти от зеркала, сразу же снова возвращается к нему. И выдирает и выдирает седые волосы.
– Но ведь так можно вообще остаться без волос, – засмеялся Синго.
– В этом нет ничего смешного. В конце концов на голове у него действительно не осталось ни волоска.
Синго расхохотался.
– То, что я тебе рассказываю, – сущая правда. – Приятель и Синго невольно посмотрели друг другу на головы. – Чем больше седых волос Китамото выдергивал, тем быстрее седела его голова. Не успевал он выдернуть седой волосок, как рядом появлялось несколько других, до этого совершенно черных. И, выдергивая седые волосы, он видел в зеркале, как его голова белеет все больше и больше. Зрелище неописуемое. И вдобавок волосы заметно редели. Подавив смех, Синго спросил:
– И жена, ни слова не говоря, позволяла ему выдирать волосы?
Но приятель невозмутимо продолжал:
– Постепенно волос почти совсем не осталось. А те, что уцелели, были седые.
– Больно, наверно, ему было?
– Когда выдирал? Он очень боялся выдернуть черный волосок, поэтому выдирал аккуратно, каждый волосок отдельно, и, наверно, больно ему не было. Но от постоянного выдирания волос кожа на голове в конце концов воспалилась, и даже простое прикосновение к ней вызывало нестерпимую боль, – это сказал мне один врач. Кровь, правда, не выступала, но голова вся покраснела, словно ее ошпарили. В конце концов его поместили в психиатрическую лечебницу. Оставшиеся на голове редкие волоски Китамото выдергивал уже в больнице. Жуткая история. Какая-то потрясающая глупость. Страх перед старостью. Стремление вернуть себе молодость. Оттого ли он выдергивал седые волосы, что свихнулся, или свихнулся оттого, что слишком уж увлекся выдиранием седых волос, – кто знает?
– Зато он помолодел, наверно.
– Действительно помолодел. Представь себе, произошло чудо. Через какое-то время его голая голова густо покрылась черными волосами.
– Удивительная история, – засмеялся Синго.
– Это истинная правда, поверь мне. – Приятель не смеялся.
– Над сумасшедшим годы не властны. Мы тоже если сойдем с ума, то, по всей вероятности, превратимся в юнцов.
Приятель взглянул на голову Синго.
– Нет, я в этом отношении безнадежен, а у тебя еще есть надежда.
Приятель был почти лыс.
– Может, и мне начать выдергивать? – пробормотал Синго.
– Попробуй. Но у тебя не хватит духа выдернуть все до последнего волоска.
– Не хватит, ты прав. Да и седые волосы меня мало волнуют. Мне вряд ли захотелось бы снова стать черноволосым ценой безумия.
– Это потому, что у тебя прочное положение. Ты спокойно плывешь среди людских горестей и страданий.
– Плоское рассуждение. Все равно что посоветовать Китамото покраситься, вместо того чтобы выдергивать седые волосы, – так, мол, проще, – сказал Синго.
– Покраситься – это обман. И если бы мы пошли на обман, с нами никогда не произошло бы такого же чуда, как с Китамото.
– Но ведь Китамото умер. Хотя и произошло чудо, о котором ты рассказывал, – волосы снова стали черными, и он помолодел…
– Ты ходил на похороны?
– Я не знал, что он умер. Услышал об этом уже после войны, когда все снова стало входить в привычную колею. Да и если бы знал, вряд ли поехал бы в Токио, – ведь тогда были самые страшные налеты.
– Противоестественное явление – долго продолжаться оно не могло. Выдергивая седые волосы, Китамото, безусловно, пытался противиться ходу времени, противиться угасанию, но срок, отпущенный человеку, – нечто совсем иное. Сделав свои волосы снова черными, продлить жизнь невозможно. Может быть, даже наоборот. Может быть, появление черных волос после седых как раз и приводит к тому, что духовные силы идут на убыль и продолжительность жизни сокращается. Нет, смертельная затея Китамото не для нас, – заключил приятель, покачав головой.
Его лысое темя пересекали зачесанные набок редкие волоски, напоминавшие прутики бамбуковой шторы.
– С кем из наших ни встретишься, все уже седые. Во время войны у меня еще была проседь, а после войны стал белый как лунь, – сказал Синго.
Синго поверил далеко не всему, что услыхал от приятеля. Он воспринял его рассказ как сплетню, да еще и не очень правдоподобную.
Но что Китамото умер, было правдой, – он и от других слышал об этом.
Оставшись один после ухода приятеля и вспоминая его рассказ, Синго испытал странное чувство. Если правда, что Китамото умер, то, может быть, правда, что перед смертью у него снова стали расти черные волосы вместо седых. Если правда, что у него снова стали расти черные волосы, то, может быть, правда, что он перед этим сошел с ума. Если правда, что он сошел с ума, то, может быть, правда, что он выдрал из головы все волосы без остатка. Если правда, что он выдрал из головы все волосы без остатка, то, может быть, правда, что, пока он смотрел в зеркало, волосы у него на голове седели. Значит, рассказ приятеля – сущая правда. Синго был потрясен.
«Забыл спросить у него, каким был Китамото, когда умер. Какие были у него волосы – черные или седые?»
Сказав это, Синго рассмеялся. Но и говорил он и смеялся про себя. Так что, кроме него, никто этого не слышал.
Но даже если рассказ приятеля – сущая правда и в нем нет никаких преувеличений, тон по отношению к Китамото был издевательским. Старик рассказывает об умершем старике лицемерно, жестоко. У Синго остался неприятный осадок от его рассказа.
Среди школьных товарищей Синго необычной смертью умерли двое – Китамото и Мидзута. Мидзута скоропостижно скончался, поехав с молодой женщиной на горячие воды. В конце прошлого года Синго уговорили купить оставшиеся после Мидзута маски Но, а в память о Китамото он взял в фирму Хидэко Танидзаки.
Мидзута умер после войны, и Синго смог пойти на его похороны. О смерти же Китамото, умершего в разгар налетов, он узнал значительно позже, и лишь когда с рекомендательным письмом дочери Китамото в фирму пришла Хидэко Танидзаки, он впервые услыхал, что семья Китамото до сих пор живет в префектуре Гифу, куда она эвакуировалась во время войны.
Хидэко сказала, что она школьная подруга дочери Китамото. Для Синго было большой неожиданностью, что дочь Китамото просит устроить на службу свою подругу. Он этой дочери ни разу не видел. Хидэко сказала, что и она после войны ни разу не встречалась с дочерью Китамото. И Синго подумал, что обе они легкомысленны до предела. Если дочь Китамото посоветовалась с матерью и та вспомнила о Синго, то могла бы сама написать, а не поручать дочери.
Поэтому Синго не чувствовал себя обязанным взять на службу девушку, которую ему рекомендуют.
Когда он увидел Хидэко, она сначала показалась ему малопривлекательной, какой-то легковесной.
И все же Синго взял Хидэко и сделал ее своей секретаршей. Она служила уже три года.
Три года пролетели, как один день, но сколько событий связано с Хидэко, вспоминал потом Синго. За эти три года Хидэко и на танцы ходила с Сюити, и в доме его любовницы стала бывать. Она даже показала Синго дорогу, когда он решил пойти посмотреть дом этой женщины.
Все это наконец стало Хидэко невыносимо, да и сама фирма ей опротивела.
Синго никогда не говорил с Хидэко о Китамото. И она, вероятно, не знала, что отец ее школьной подруги умер, сойдя с ума. Видимо, они с дочерью Китамото не были настолько близки, чтобы ходить друг к другу домой.
Синго считал Хидэко близким человеком, и когда она собралась уходить, понял, какая она добрая, порядочная девушка. Ее доброту и порядочность он воспринимал как чистоту, поскольку она была не замужем.
2
– Отец? Ой, как вы рано.
Кикуко выплеснула из ладоней воду, которую набрала, чтобы умыться, и стала наливать в умывальник воды для Синго.
В умывальник закапала кровь. Она расплылась в воде.
Синго сразу же вспомнил, как у него шла горлом кровь, и подумал, что эта чище, чем была у него, – ему показалось, что у Кикуко тоже пошла кровь горлом, но у нее кровь текла из носу.
Кикуко прижала к носу полотенце.
– Запрокинь голову, запрокинь голову. – Синго прикоснулся к спине Кикуко. Кикуко, словно отстраняясь от его руки, подалась вперед. Синго крепко взял ее за плечи и откинул назад, потом положил ей руку на лоб и запрокинул голову.
– Ой, отец, уже все в порядке. Простите меня. Кикуко говорила это, а кровь струйкой текла от ладони к локтю.
– Не вертись, тихонько присядь, а теперь откинься.
С помощью Синго Кикуко села на корточки я оперлась о стену.
– Откинься, я тебе говорю, – повторил Синго. Кикуко закрыла глаза и притихла. Лицо ее, бледное, словно она потеряла сознание, выглядело по-детски невинным, от всего отрешенным. Синго заметил легкий шрам на лбу, прикрытый волосами.
– Все в порядке? Если кровь остановилась, иди в спальню и ложись.
– Ничего. Уже все в порядке. – Кикуко вытерла нос полотенцем. – Запачкала весь умывальник, сейчас помою.
– Не нужно, оставь.
Синго поспешно вылил из умывальника воду. Ему показалось, что вода у самого дна приобрела чуть заметный красноватый оттенок.
Не пользуясь умывальником, он набрал в ладони воды из колонки и сполоснул лицо.
Синго подумал, что надо разбудить жену и попросить ее помочь Кикуко.
Но в то же время он подумал, что Кикуко не захочет показывать свекрови свою слабость.
У Кикуко фонтаном брызнула кровь из носу, нет, это фонтаном брызнули страдания Кикуко, подумал Синго.
Когда он, стоя перед зеркалом, причесывался, появилась Кикуко.
– Кикуко.
– Да, – обернулась она и, не останавливаясь, прошла в кухню. Кикуко несла полный совок горящих, углей. Синго показалось, что с угля сыплются искры. Огонь, разожженный газом, она положит в жаровню в столовой.
– Ой! – Синго даже вскрикнул, так он поразился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Очень редко двое часов ходят минута в минуту. Иногда это раздражает.
– Если тебя это раздражает, носи какие-нибудь одни, – сказала ему Ясуко, но такая уж у него многолетняя привычка.
Перед ужином полил дождь, началась буря.
Электричество отключили, и Синго рано лег спать.
Проснувшись, он услышал лай собаки в саду. Вой ветра напоминал рев бушующего моря.
На лбу выступил пот. В комнате стоял спертый воздух, было жарко и душно, как бывает у моря в весеннюю бурю.
Синго тяжело дышал, он испугался, что у него снова пойдет горлом кровь. В шестьдесят лет с ним это уже однажды случилось, но с тех пор не повторялось ни разу.
– Это не легкие, меня тошнит из-за желудка, – прошептал Синго.
В ушах застряло что-то противное, потом оно переместилось к вискам и наконец дошло до лба. Синго стал массировать затылок и лоб.
Рев моря – это вой бури далеко в горах, и, точно разрывая его, нарастал, приближался резкий свист ветра, смешанного с дождем.
Сквозь вой ветра слышался еще один звук, далекий и низкий.
Это грохот поезда, проходившего через туннель Танна. Так определил Синго. И он был прав. Вырвавшись из туннеля, паровоз загудел.
Но когда Синго услышал гудок, его вдруг охватил страх, и он окончательно проснулся.
Гудок был слишком долгий. Чтобы пройти туннель длиной в семь тысяч восемьсот метров, поезду требовалось минут семь-восемь, следовательно, Синго услышал гудок, когда поезд входил в туннель с той стороны. Но мог ли он в гостинице, находившейся в километре от выхода из туннеля у Атами, слышать гудок с той минуты, когда поезд вошел в туннель с противоположной стороны, у Каннами?
Во всяком случае, этот звук вызывал у Синго удивительно яркий образ грохочущего в туннеле поезда, Он отчетливо представлял себе этот поезд все время, пока тот мчался в туннеле. И когда он вышел из него, Синго облегченно вздохнул.
Нет, все-таки это странно. Синго решил утром расспросить служащих гостиницы, а может быть, даже справиться на железнодорожной станции, позвонив туда по телефону.
Он долго не засыпал.
– Синго-сан, Синго-сан, – услышал он, еще не проснувшись, и никак не мог сообразить, сон это или явь.
Так звала его только покойная сестра Ясуко. Синго еще в полусне с удовольствием потянулся.
– Синго-сан. Синго-сан. Синго-сан.
Голос раздавался за окном, выходившим в сад.
Синго окончательно проснулся. За окном журчала речушка. Кричали дети.
Синго встал и раздвинул ставни.
Было ясное утро. Зимнее солнце струило теплые лучи, словно омытые весенним дождем.
По дороге, вившейся вдоль речушки, шли, направляясь в школу, дети, человек семь-восемь.
Синго послышалось, что его зовут, а это, наверно, просто кричали дети.
Но все же Синго высунулся из окна и стал внимательно приглядываться к зарослям низкорослого бамбука на берегу речушки.
Утренняя вода
1
Когда в первый день нового года Сюити сказал: отец совсем поседел, Синго ответил: ничего не поделаешь, в нашем возрасте каждый день прибавляются седые волосы; да что там, каждый день прямо на глазах седеешь, и ответил он так потому, что вспомнил о Китамото.
Университетским товарищам Синго сейчас за шестьдесят, и многих из них в годы войны и после поражения постигла горькая участь. Когда в пятьдесят лет, находясь на вершине, летишь вниз – это страшно; упадешь – снова подняться трудно. Кроме того, пятьдесят – возраст, когда уже есть сыновья, которые могут погибнуть на фронте.
Китамото тоже потерял троих сыновей. А когда фирма, где он служил, стала выполнять военные заказы, его специальность оказалась никому не нужна.
– Свихнулся, наверно, покуда сидел перед зеркалом и выдергивал на голове седые волосы.
Это рассказывал о Китамото старый приятель Синго, как-то зайдя к нему в фирму…
– Ему уже не нужно было ходить на службу, он стал совершенно свободным человеком и от этого немного свихнулся – начал выдергивать седые волосы. Сначала в семье на это не обращали внимания. Чепуха, мол, нечего беспокоиться… Но Китамото ежедневно усаживался перед зеркалом. На том месте, где он только вчера выдернул волосы, на следующий день снова появлялись седые. Седых волос у него стало так много, что вырвать все было невозможно. С каждым днем Китамото все дольше просиживал перед зеркалом. Если он бывал кому-нибудь нужен, его всегда можно было найти у зеркала, – он выдирал волосы. Не успеет отойти от зеркала, сразу же снова возвращается к нему. И выдирает и выдирает седые волосы.
– Но ведь так можно вообще остаться без волос, – засмеялся Синго.
– В этом нет ничего смешного. В конце концов на голове у него действительно не осталось ни волоска.
Синго расхохотался.
– То, что я тебе рассказываю, – сущая правда. – Приятель и Синго невольно посмотрели друг другу на головы. – Чем больше седых волос Китамото выдергивал, тем быстрее седела его голова. Не успевал он выдернуть седой волосок, как рядом появлялось несколько других, до этого совершенно черных. И, выдергивая седые волосы, он видел в зеркале, как его голова белеет все больше и больше. Зрелище неописуемое. И вдобавок волосы заметно редели. Подавив смех, Синго спросил:
– И жена, ни слова не говоря, позволяла ему выдирать волосы?
Но приятель невозмутимо продолжал:
– Постепенно волос почти совсем не осталось. А те, что уцелели, были седые.
– Больно, наверно, ему было?
– Когда выдирал? Он очень боялся выдернуть черный волосок, поэтому выдирал аккуратно, каждый волосок отдельно, и, наверно, больно ему не было. Но от постоянного выдирания волос кожа на голове в конце концов воспалилась, и даже простое прикосновение к ней вызывало нестерпимую боль, – это сказал мне один врач. Кровь, правда, не выступала, но голова вся покраснела, словно ее ошпарили. В конце концов его поместили в психиатрическую лечебницу. Оставшиеся на голове редкие волоски Китамото выдергивал уже в больнице. Жуткая история. Какая-то потрясающая глупость. Страх перед старостью. Стремление вернуть себе молодость. Оттого ли он выдергивал седые волосы, что свихнулся, или свихнулся оттого, что слишком уж увлекся выдиранием седых волос, – кто знает?
– Зато он помолодел, наверно.
– Действительно помолодел. Представь себе, произошло чудо. Через какое-то время его голая голова густо покрылась черными волосами.
– Удивительная история, – засмеялся Синго.
– Это истинная правда, поверь мне. – Приятель не смеялся.
– Над сумасшедшим годы не властны. Мы тоже если сойдем с ума, то, по всей вероятности, превратимся в юнцов.
Приятель взглянул на голову Синго.
– Нет, я в этом отношении безнадежен, а у тебя еще есть надежда.
Приятель был почти лыс.
– Может, и мне начать выдергивать? – пробормотал Синго.
– Попробуй. Но у тебя не хватит духа выдернуть все до последнего волоска.
– Не хватит, ты прав. Да и седые волосы меня мало волнуют. Мне вряд ли захотелось бы снова стать черноволосым ценой безумия.
– Это потому, что у тебя прочное положение. Ты спокойно плывешь среди людских горестей и страданий.
– Плоское рассуждение. Все равно что посоветовать Китамото покраситься, вместо того чтобы выдергивать седые волосы, – так, мол, проще, – сказал Синго.
– Покраситься – это обман. И если бы мы пошли на обман, с нами никогда не произошло бы такого же чуда, как с Китамото.
– Но ведь Китамото умер. Хотя и произошло чудо, о котором ты рассказывал, – волосы снова стали черными, и он помолодел…
– Ты ходил на похороны?
– Я не знал, что он умер. Услышал об этом уже после войны, когда все снова стало входить в привычную колею. Да и если бы знал, вряд ли поехал бы в Токио, – ведь тогда были самые страшные налеты.
– Противоестественное явление – долго продолжаться оно не могло. Выдергивая седые волосы, Китамото, безусловно, пытался противиться ходу времени, противиться угасанию, но срок, отпущенный человеку, – нечто совсем иное. Сделав свои волосы снова черными, продлить жизнь невозможно. Может быть, даже наоборот. Может быть, появление черных волос после седых как раз и приводит к тому, что духовные силы идут на убыль и продолжительность жизни сокращается. Нет, смертельная затея Китамото не для нас, – заключил приятель, покачав головой.
Его лысое темя пересекали зачесанные набок редкие волоски, напоминавшие прутики бамбуковой шторы.
– С кем из наших ни встретишься, все уже седые. Во время войны у меня еще была проседь, а после войны стал белый как лунь, – сказал Синго.
Синго поверил далеко не всему, что услыхал от приятеля. Он воспринял его рассказ как сплетню, да еще и не очень правдоподобную.
Но что Китамото умер, было правдой, – он и от других слышал об этом.
Оставшись один после ухода приятеля и вспоминая его рассказ, Синго испытал странное чувство. Если правда, что Китамото умер, то, может быть, правда, что перед смертью у него снова стали расти черные волосы вместо седых. Если правда, что у него снова стали расти черные волосы, то, может быть, правда, что он перед этим сошел с ума. Если правда, что он сошел с ума, то, может быть, правда, что он выдрал из головы все волосы без остатка. Если правда, что он выдрал из головы все волосы без остатка, то, может быть, правда, что, пока он смотрел в зеркало, волосы у него на голове седели. Значит, рассказ приятеля – сущая правда. Синго был потрясен.
«Забыл спросить у него, каким был Китамото, когда умер. Какие были у него волосы – черные или седые?»
Сказав это, Синго рассмеялся. Но и говорил он и смеялся про себя. Так что, кроме него, никто этого не слышал.
Но даже если рассказ приятеля – сущая правда и в нем нет никаких преувеличений, тон по отношению к Китамото был издевательским. Старик рассказывает об умершем старике лицемерно, жестоко. У Синго остался неприятный осадок от его рассказа.
Среди школьных товарищей Синго необычной смертью умерли двое – Китамото и Мидзута. Мидзута скоропостижно скончался, поехав с молодой женщиной на горячие воды. В конце прошлого года Синго уговорили купить оставшиеся после Мидзута маски Но, а в память о Китамото он взял в фирму Хидэко Танидзаки.
Мидзута умер после войны, и Синго смог пойти на его похороны. О смерти же Китамото, умершего в разгар налетов, он узнал значительно позже, и лишь когда с рекомендательным письмом дочери Китамото в фирму пришла Хидэко Танидзаки, он впервые услыхал, что семья Китамото до сих пор живет в префектуре Гифу, куда она эвакуировалась во время войны.
Хидэко сказала, что она школьная подруга дочери Китамото. Для Синго было большой неожиданностью, что дочь Китамото просит устроить на службу свою подругу. Он этой дочери ни разу не видел. Хидэко сказала, что и она после войны ни разу не встречалась с дочерью Китамото. И Синго подумал, что обе они легкомысленны до предела. Если дочь Китамото посоветовалась с матерью и та вспомнила о Синго, то могла бы сама написать, а не поручать дочери.
Поэтому Синго не чувствовал себя обязанным взять на службу девушку, которую ему рекомендуют.
Когда он увидел Хидэко, она сначала показалась ему малопривлекательной, какой-то легковесной.
И все же Синго взял Хидэко и сделал ее своей секретаршей. Она служила уже три года.
Три года пролетели, как один день, но сколько событий связано с Хидэко, вспоминал потом Синго. За эти три года Хидэко и на танцы ходила с Сюити, и в доме его любовницы стала бывать. Она даже показала Синго дорогу, когда он решил пойти посмотреть дом этой женщины.
Все это наконец стало Хидэко невыносимо, да и сама фирма ей опротивела.
Синго никогда не говорил с Хидэко о Китамото. И она, вероятно, не знала, что отец ее школьной подруги умер, сойдя с ума. Видимо, они с дочерью Китамото не были настолько близки, чтобы ходить друг к другу домой.
Синго считал Хидэко близким человеком, и когда она собралась уходить, понял, какая она добрая, порядочная девушка. Ее доброту и порядочность он воспринимал как чистоту, поскольку она была не замужем.
2
– Отец? Ой, как вы рано.
Кикуко выплеснула из ладоней воду, которую набрала, чтобы умыться, и стала наливать в умывальник воды для Синго.
В умывальник закапала кровь. Она расплылась в воде.
Синго сразу же вспомнил, как у него шла горлом кровь, и подумал, что эта чище, чем была у него, – ему показалось, что у Кикуко тоже пошла кровь горлом, но у нее кровь текла из носу.
Кикуко прижала к носу полотенце.
– Запрокинь голову, запрокинь голову. – Синго прикоснулся к спине Кикуко. Кикуко, словно отстраняясь от его руки, подалась вперед. Синго крепко взял ее за плечи и откинул назад, потом положил ей руку на лоб и запрокинул голову.
– Ой, отец, уже все в порядке. Простите меня. Кикуко говорила это, а кровь струйкой текла от ладони к локтю.
– Не вертись, тихонько присядь, а теперь откинься.
С помощью Синго Кикуко села на корточки я оперлась о стену.
– Откинься, я тебе говорю, – повторил Синго. Кикуко закрыла глаза и притихла. Лицо ее, бледное, словно она потеряла сознание, выглядело по-детски невинным, от всего отрешенным. Синго заметил легкий шрам на лбу, прикрытый волосами.
– Все в порядке? Если кровь остановилась, иди в спальню и ложись.
– Ничего. Уже все в порядке. – Кикуко вытерла нос полотенцем. – Запачкала весь умывальник, сейчас помою.
– Не нужно, оставь.
Синго поспешно вылил из умывальника воду. Ему показалось, что вода у самого дна приобрела чуть заметный красноватый оттенок.
Не пользуясь умывальником, он набрал в ладони воды из колонки и сполоснул лицо.
Синго подумал, что надо разбудить жену и попросить ее помочь Кикуко.
Но в то же время он подумал, что Кикуко не захочет показывать свекрови свою слабость.
У Кикуко фонтаном брызнула кровь из носу, нет, это фонтаном брызнули страдания Кикуко, подумал Синго.
Когда он, стоя перед зеркалом, причесывался, появилась Кикуко.
– Кикуко.
– Да, – обернулась она и, не останавливаясь, прошла в кухню. Кикуко несла полный совок горящих, углей. Синго показалось, что с угля сыплются искры. Огонь, разожженный газом, она положит в жаровню в столовой.
– Ой! – Синго даже вскрикнул, так он поразился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27