Но когда Макоумер уже собрался было подтолкнуть его к дальнейшему повествования, он заговорил сам.
– В тюрьме брат понял, что произошло. В одном из своих последних сообщений Тиса упоминала о некоем американском военном из сил особого назначения. Она с ним только недавно вступила в контакт, сразу поняла, что он был очень хитрым и очень ловким. Она считала, что он опаснее всех в Бан Me Туоте. Но информация, которой он располагал, казалась ей чрезвычайно значимой, и потому она все же решила вступить с ним в связь.
В свете луны его лицо, казалось, слегка покачивалось, как цветок, колеблемый тихим ветром.
– В тюрьме, как вы понимаете, хватает времени на то, чтобы вернуться мыслью в прошлое и тщательно пересмотреть все детали. Тишина и одиночество способствуют размышлениям. И брат понял, кто ее предал, скормил ей ложную информацию: именно этот, крайне опасный человек. Ее последний любовник. – Однако, – и Монах растопырил пальцы и как бы с удивлением на них взглянул, – это знание, конечно же, никакой пользы ему не принесло. Это были плохие времена, тяжелые времена. Правительство обвинило брата во всем, в чем только можно, включая предательство. Из него хотели сделать устрашающий пример... И сделали. Они его убили, как убили всю его семью. А затем принялись за меня. Сначала исчез мой старший сын. Затем средний – он вышел из школы, но домой так никогда я не вернулся. Потом жена и маленькая дочка. Тем самым они хотели преподать мне урок. «Они вернутся, как только мы убедимся в вашей невиновности, – заявили они. – Потому что у врага народа семьи быть не может».
Монах подпер ладонью толстую щеку.
– Власть предержащие менялись. Одни исчезали, на их месте появлялись другие, потом исчезали и эти. Меня оставили в покое, но, что касается жены и детей... О них никто ничего не знал или не хотел знать. Никто.
Монах тяжело поднялся на ноги и медленно, с пьяной осторожностью облокотился о парапет. Теперь он казался Максу-меру очень старым, в мягком лунном свете на его лице проступила сетка мелких морщин.
– Вот, Макоумер, к чему относилось слово «ужасно». И я больше не хочу об этом вспоминать, – он плюнул с моста.
Макоумер встал рядом. Он внимательно наблюдал за Монахом. Кажется, время настало.
– А девушка? – Как бы между прочим спросил он. – Та, Тиса? – Он почувствовал, как трудно ему произнести ее имя вслух. – Что стало с ней?
Монах молчал. Макоумер вдруг явственно услышал, как жужжат ночные насекомые, как всплеснула под мостом вода – наверное, лягушка, почему-то подумал он.
Монах упорно смотрел в воду, будто хотел увидеть в ее глубинах, где-то на дне свое прошлое.
– Конечно, никто в точности не знал, что именно произошло той ночью. Однако мой брат сумел из крупиц составить хоть какую-то картину.
Видимо, Тиса начала подозревать, что ей скармливают ложную информацию и попыталась этому воспротивиться. Ее контакт решил, что девушку опасно оставлять в живых. Наверное, той ночью он явился к ней.
Должно быть, она что-то поняла, может услыхала его в самый последний момент. Во всяком случае, успела спастись, скрыться в джунглях Камбоджи.
Макоумер почувствовал, что сердце у него вот-вот выскочит и непроизвольно прижал руки к груди. Глаза у него вылезли из орбит. Жива! Тиса жива!
Он перевел дыхание. Прана. Надо успокоиться. Он поглядел на старинные камни моста, напомнил себе о вечности. И после того, как понял, что голос не выдаст его, произнес:
– Я хочу, чтобы вы нашли ее. Для меня.
Монах продолжал смотреть в воду. Затем покачал головой, словно хотел буквально стряхнуть с себя воспоминания.
– Это был злой человек, тот, кто ее подставил. Очень злой, – он медленно повернулся. Серебряный лунный свет заливал его лицо, у самого его уха пролетел мотылек, но Монах этого даже не заметил. – Для вас этот человек, наверное, был героем, да, Макоумер? Но для меня он злодей. Воплощение зла, – глаза его потемнели, и Макоумеру показалось, что в них стоят слезы: наверное, Монах слишком много выпил, подумал он. – А теперь вы просите, чтобы я разыскал для вас Тису, – сказал Монах. – Для меня не тайна, что и вы были в Бан Me Туоте, Макоумер. Известно мне и то, чем вы там занимались. Я был полным идиотом, если бы не проверил все это до того, как пойти с вами на встречу, – он молитвенно сложил ладони. – Я знаю, кто вы.
– Кем я был, – поправил его Макоумер.
Монах пожал плечами:
– Это неважно. Но я не могу понять, почему вы меня об этом попросили.
– Не ваше дело!
Глаза Монаха были полузакрыты, он покачивался.
– Позвольте мне сказать, Макоумер, что хотя в данном предприятии мы с вами деловые партнеры, это вовсе не значит, что мы с вами на одной стороне.
– Вы мне тут четверть часа толковали, до какой степени ненавидите коммунистический режим. На лице Монаха появилось удивление.
– Тогда мы провели это время зря. Не путайте политику с преданностью своей стране. То, что я чувствую к коммунистическому режиму – это одно, но в моей любви к Китаю никто усомниться не может.
Поэтому когда вы просите меня разыскать некую полукитаянку, которую вы знали в прошлом, шпионку, которая долгое время работала против вас, я задаю себе вполне логичный вопрос: почему?
Он резко поднял голову, глаза его сверкали в лунном свете.
– Вы хотите завершить то, что начали пятнадцать Лет назад, а, Макоумер?
– Что?!
– Я пророю Камбоджу вдоль и поперек, найду вам Тису, и, как ваш христианский Иуда, буду наблюдать, как вы ее распнете?
– Что! Что вы сказали?! – Макоумер почти кричал. – Так вы полагаете, что это я был ее последним контактом?
– Вы очень опасный человек, Макоумер. Это-то я знаю.
– Я заплачу вам еще пятьсот тысяч за то, чтобы вы ее нашли.
– Мой дорогой...
– Прекрасно! Миллион!
– Но каковы мои гарантии, что...
– Не я был тем контактом, черт побери.
– А я никогда и не говорил, что это были вы, – ласково произнес Монах.
– Да если я узнаю, кто это был, я сам его уничтожу! – грозно пообещал Макоумер. – Вот как я отношусь к тому человеку! – В воцарившемся за его словами молчании было нечто, напоминавшее тишину после бомбардировки. Макоумер в упор смотрел на Монаха. – Означает ли это, что вы знаете, кто это был?
– Знаю, – Монах наконец отошел от парапета. – Я все эти годы держал при себе это знание, единственное наследство, доставшееся мне от брата.
– Я должен знать тоже, – хрипло произнес Макоумер. Мысль о том, что кто-то из тех, с кем он был в Бан Me Туоте, намеренно старался погубить Тису, жгла его, как огонь. – Я должен знать.
– Да, – серьезно ответил Монах. – Я понимаю. И вижу, что в вас проснулся тигр мести. Я понял природу вашего чувства.
Он вразвалку начал взбираться на вершину горбатого моста, потом остановился, повернулся к Макоумеру:
– И теперь я понял ценность наследства, которое оставил мне мой бедный брат.
Я отыщу для вас Тису, Макоумер, потому что она жива, – он поднял руку. – А что касается остального, то эту информацию я отдам вам прямо сейчас. Не хочу, чтобы она продолжала тяготить мою память.
Перед самым концом я виделся с братом. Он плакал у меня на плече, потому что понимал то, что я в своей наивности и невежестве понять не мог: он знал, что его ждет. Эту сцену, этот наш разговор я запомнил навсегда. И, возможно, сейчас, отдав вам имя человека, который подставил Тису и через нее – моего брата, я избавлюсь от воспоминания.
Того человека звали Трейси Ричтер.

* * *

Самолет Трейси вылетал в шесть вечера. Перед аэропортом он заехал к отцу, чтобы взять тот особый набор, который подготовил для него старик.
Теперь ему приходилось думать о многом – не только о том, куда и зачем он направлялся, но и обо всей картине в целом. Он пытался понять, как укладывается в схему смерть Роланда Берки; почему Фонд вдруг заинтересовался смертью Джона Холм-грена. Странный интерес! Неужели во всем деле был некий аспект, касающийся международной безопасности? А, может, Джон сам влез во что-то, о чем Трейси не знал? И хотя это было на Джона очень похоже, Трейси не мог отбрасывать и такой вариант.
Он был настолько занят своими мыслями, что совершенно обалдел, когда на звонок дверь в квартиру Луиса Ричтера открыла Лорин.
Они уставились друг на друга. Позже он думал, что, возможно, если бы он не так растерялся, если бы успел что-то сказать, у него появился бы шанс что-то исправить, наладить.
Но в тот миг она показалась ему далекой-далекой. Такой видела ее публика из зрительного зала: существо, обладавшее фантастическим талантом и профессионализмом, ледяная маска, за которой человек не виден. Она молча отступила, и он мимо нее вошел в квартиру.
Он услышал, как за спиной его закрылась входная дверь. Он прошел в холл. Лорин – на кухню.
– Что она здесь делает? – спросил Трейси у отца. – Я-то звонил повсюду, пытался ее разыскать.
Луис Ричтер положил руки на плечи сына.
– Наверное, сейчас здесь единственное место, где она чувствует себя уютно, – он увидел, какое выражение появилось на лице Трейси. – Не спеши, – мягко произнес он. – Время излечивает все раны... Даже такие, как у нее.
А уже в кабинете он сказал:
– Я не думаю, что все дело только в тебе. Что-то еще ее гложет.
– Что же?
– Я не все знаю.
Давным-давно отец закрыл окна в своем кабинете ставнями, отчасти из соображений собственной безопасности, отчасти ради безопасности окружающих. И с тех пор никогда их не открывал. И теперь, в полумраке, Трейси показалось, что на него глядят пустые глазницы черепа: с лица отца растаяла вся плоть. Боже, как близко подобралась к нему смерть!
Он крепко схватил Луиса Ричтера за плечи, будто надеялся, что сможет влить в отца хоть частицу своей жизненной энергии.
Глаза Луиса Ричтера были полны слез, и он отвернулся, он не хотел, чтобы сын видел, как он плачет. Старик откашлялся.
– По-моему, она не может и себя за что-то простить. Какие-то сложности, которые почти всегда возникают между братом и сестрой... Но я не уверен.
– Я бы хотел сказать ей так много!
– Понимаю. И, поверь мне, ты еще успеешь это сделать. Луис Ричтер повернулся, взял с рабочего стола несессер из свиной кожи, протянул Трейси.
– Не открывай сейчас. Пусть открывают таможенники, если очень уж захотят.
Трейси взял спецнабор, сунул подмышку.
– Трейси...
– Я буду осторожен, папа.
– Я знаю, – ответил Луис Ричтер.
Трейси наклонился, поцеловал отца в щеку. Кожа казалась странно мягкой, как у младенца. А потом повернулся я вышел из квартиры. Он слышал, как Лорин возилась на кухне, но открыть дверь туда было выше его сил. Но как же невыносимо трудно было заставить себя войти в кабину лифта!

* * *

Макоумер понял, что ошибся: Монах наверняка дал таксисту щедрые чаевые, потому что старая развалюха поджидала их у выхода из Сада Ю. Макоумер был доволен собой: сделка заключена, к тому же он получил очень ценную информацию. Настолько ценную, что шесть миллионов показались ему просто мелочью. Ричтер, сволочь! Как же я тебя ненавижу!
Макоумер забрался на сиденье. Монах прикрыл за ним дверь и сказал в окно:
– Мне в другую сторону, – Монах зевнул. – Думаю, вы согласитесь, что расстаться самое сейчас для нас время.
– О да. Конечно. – Теперь, когда сделка заключена, Макоумер хотел как можно скорее избавиться от этого несимпатичного человека, уехать из этой сомнительной страны. Ему хотелось попасть в гостиницу и позвонить.
В свете уличного фонаря Макоумер разглядел, что на подбородке и на пиджаке Монаха еще виднелись жирные следы, и его передернуло от отвращения.
– Остался один-единственный вопрос, – сказал Монах. – В какой форме будут осуществляться платежи?
– Одну треть я завтра утром переведу в любой названный вами банк в Гонконге, вторую треть – после доставки первой партии, третью – в декабре, когда прибудет весь груз полностью.
Монах кивнул.
– Такси доставит вас в гостиницу. Насчет оплаты не беспокойтесь, я вас угощаю, Макоумер!
Он сказал что-то водителю на языке мандарин, убрал руки с дверцы. Такси тронулось, и Макоумер с облегчением откинулся на спинку сиденья.
Монах смотрел ему вслед. Такси скрылось за поворотом, у южной оконечности Сада Ю. Монах взглянул в темное небо, как будто хотел разглядеть невидимые из-за городского марева звезды. Он насвистывал мотив, который для западного уха показался бы диким. А затем услышал, как взревел мотор. С северной стороны Сада к нему подъехал сверкающий «мерседес», его яркие фары пронзали тьму.
«Мерседес» остановился. Из него вышел водитель, одетый в форму китайской народной армии, предупредительно открыл заднюю дверь.
Как только он уселся и водитель захлопнул за ним дверь, Монах достал из кармана белый шелковый платок и тщательно стер с подбородка жир.
Водка, подумал он, очень ценный напиток. Она не только не дает потом такого отвратительного запаха, как американское, канадское или шотландское виски, но за нее легко выдать обыкновенную воду. Он улыбнулся: как отличить водку от воды, как не на вкус?
Служащие клуба Джиньджиань были счастливы исполнить патриотический долг и по его требованию подавать ему вместо «Столичной» воду.
Конечно, бутылка, которую он открыл в Саду Ю и разделил с Макоумером, была настоящей. Монах глядел в окно на проплывающий мимо ночной город. Как обидно, что только русские делают этот замечательный напиток! Он ненавидел русских, он им не доверял. Они лгуны, при этом агрессивные лгуны. Они выстроили свои войска вдоль границы с Китаем и только и мечтают, как бы ее нарушить. Это вечная проблема, если учесть еще и их технологическое превосходство.
А у Китая все еще не было современной тяжелой индустрии, да и торговой программы для ее финансирования – вот оно, наследие темных времен. Монах вздохнул. Результаты курса, выбранного Мао, курса, ведущего к катастрофе.
Он приказал водителю ехать помедленнее: ему о многом надо было поразмыслить, а в дороге думалось лучше всего. Ему показалось забавной, но несколько странной аналогия, пришедшая на ум: его страна следовала по тому же пути, который избрал для Японии в XVII веке Исиасу Токугава и его наследники – они старались ценой изоляции Японии от всего внешнего мира сохранить ее историческую и культурную целостность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106