проверяет реакцию на известное имя? Он явно хочет, чтобы его принимали как такового, а не как сына своего отца.
Она протянула ему руку:
– Кэтлин Кристиан, – лицо ее было безмятежно: она ничем не выдавала своего знакомства с этим именем. – А что, если вы пригласите меня на ленч?

* * *

Трейси отвез Туэйта к себе, на Восточную Тридцатую улицу, просто потому, что полицейскому больше некуда было пойти.
– Может, ты хочешь к Мелоди? – спросил Трейси, когда они выходили из ресторана.
– Ни в коем случае, – Туэйт поморщился. – Не хочу, чтобы она меня таким видела. Все ее материнские инстинкты заработают на всю катушку.
Трейси искоса глянул на него:
– А, может, это не так уж и плохо? Ты же говорил, что она очень специфическая женщина.
– Значит, я врал, – отрезал Туэйт. Потом подумал и произнес: – Кажется, сейчас поздно звонить Уайту. Очень бы хотелось поскорее получить те снимки, – он старательно избегал смотреть Трейси в глаза. Да и говорил уже с трудом.
– Я бы тоже не прочь. Только, думаю, нам обоим сейчас не повредит немного сна, фотографии подождут до утра.
– Конечно, подождут, – Туэйт покачнулся, и Трейси пришлось подхватить его под локоть. – Да кого я обманываю? – вопросил Туэйт пространство. – Конечно, хорошо бы поехать к ней. – Он изо всех сил старался держаться прямо. – Она целуется лучше, чем ты. И поумнее тебя будет. Ты отличный парень, но в постели с ней лучше!
И вот теперь, утром, он со стоном спустил ноги с покрытого простынями дивана в гостиной. Трейси уже проснулся и хлопотал на кухне. Войдя в комнату, он увидел, что Туэйт сидит на краю дивана, и смотрит в пол.
Трейси поставил на стеклянный журнальный столик дымящуюся кружку с кофе, но Туэйт на нее даже не взглянул.
Лорин сегодня ушла рано, у нее был утренний класс. Она вообще всю неделю репетировала по утрам, и каждый раз после ее ухода Трейси казалось, что дом пустел. По правде говоря, это ощущение ему не нравилось. Получается, он стал настолько от i нее зависимым?
– Давай, – мягко обратился он к Туэйту. – Выпей.
– Нет, – полицейский не шелохнулся. – Не хочу.
– Завтрак почти готов.
– А, так вот почему пахнет горелым... Спасибо, я не голоден.
Трейси усмехнулся:
– Да у тебя обыкновенное похмелье.
Туэйт даже не удосужился ответить. Трейси сел, глотнул кофе, с удовольствием отметил, как в нем разливается живительное тепло. Наконец Туэйт поднял на него красные, воспаленные глаза.
– А ты-то сам? Ты же пил не меньше, может, даже больше. После такого у каждого будет похмелье. А ты вон как скачешь...
– Я – человек из железа, – засмеялся Трейси и протянул Туэйту кружку. – Выпей кофе. Мне нужно, чтобы ты пришел в себя. Пора позвонить Айвори Уайту. Фотографии, помнишь?
Туэйт кивнул и тут же схватился за голову:
– Ой, не надо было головой трясти, – потом глотнул кофе, потер ладонями лицо, стараясь взбодриться. – Помню. Только мне почему-то на все теперь наплевать. После этой ночи, – он закрыл руками лицо. – Ох, Боже, это был сон! Ну скажи, что мне просто приснился страшный сон!
В комнате воцарилась тишина. Трейси вышел на кухню, поел, совершенно не чувствуя вкуса пищи. Сейчас никто ничего для Туэйта сделать не может. Разве только Мелоди... Но Туэйт сам должен это понять.
Позавтракав, Трейси вернулся в гостиную. Туэйт сидел теперь прямо, зажав в ладонях чашку с кофе.
– Подогреть?
– Нет, нормально, – он поднял голову, и Трейси увидел, что Туэйт пытается улыбнуться. – Ты же знаешь, какие мы, полицейские! Пьем все, что горит.
– Слушай, я сам могу забрать фотографии, а ты останься здесь и отдохни. Поджарь себе яичницу, если мимо сковородки не промахнешься.
– Не такая уж плохая идея! – Туэйт порылся в нагрудном кармане рубашки. – Где-то здесь у меня его телефон. Позвони, узнай адрес. Он должен быть сейчас дома, ему сегодня в ночь выходить.
Чернокожий патрульный Айви «все зовут меня Айвори» Игра слов: «ivori» – «слоновая кость», «white» – «белый» (англ.).

. Уайт жил в Санни-сайде. Он, его худенькая жена и малыш – все умещались в двухкомнатной квартирке в южной части Сорок седьмой авеню.
– Иисусе, – объявил он, встретив Трейси, – я не знал, что и думать, когда подъехал к дому Туэйта. Позвонил в полицию и пожарным, но, оказывается, они уже выехали... – Он пожал плечами. – С Туэйтом все в порядке?
– Будет в порядке.
– А как его семья?
– Им не повезло. – Трейси наблюдал, как жена Уайта пытается укачать на руках плачущего ребенка. Она глядела на него с испугом – он уже видел такие испуганные глаза раньше, и почувствовал себя очень неловко: зачем они вмешивают в это дело Уайта? Но деваться было некуда.
– О Господи. – Уайт перекрестился.
– Милый, что случилось? – Голос миссис Уайт дрожал от страха.
– Ничего, детка, – Уайт повернулся к ней. – Отнеси малыша в спальню, поближе к увлажнителю. Ты же слышишь, как он кашляет. – Затем пояснил Трейси: – У ребенка круп. Мы всю эту неделю не спали, – и внезапно, словно у него кончились слова, встал и протянул Трейси конверт.
– Ужасно, это ужасно... Жаль Туэйта. Он хоть и белый, а неплохой человек. – Уайт улыбнулся, словно давал Трейси понять: не принимай эти мои слова всерьез. – Мистер Ричтер...
– Трейси.
– Хорошо, Трейси. Видите ли, теперь, когда у нас появился Майкл, я должен думать о продвижении по службе. И если Туэйт может мне помочь, я должен держаться Туэйта. Дженни этого не понимает. Она уверена, что если ты ведешь себя хорошо, тебя и так повысят. Может, так оно и есть... Точнее, так оно и бывает, если ты – белый. – Он помолчал и добавил: – Я только надеюсь... Я надеюсь, что эта трагедия не изменит планов Туэйта.
Трейси улыбнулся:
– Мы оба высоко ценим то, что вы сделали, Айвори. Я не знаю, что обещал вам Туэйт, но он человек слова, – он пожал полицейскому руку. – Не беспокойтесь.
– Уж постарайтесь.
Вернувшись домой, Трейси застал Туэйта в куда лучшем состоянии. Он принял душ, побрился, на лице появился румянец, а в глазах снова запрыгали искорки.
– Извини, что подпортил тебе ночью ковер, – сразу объявил он.
– Ладно, Дуглас. Все мы человеки.
Туэйт искоса глянул на него:
– Кроме тебя, пожалуй. Я тут вспоминал о том, что ты вытворил вчера с Антонио... Скорее, чтобы не думать о том, что мне предстоит сделать. Родители Дорис, – он глянул в окно, – они никогда меня особенно не жаловали. А мне предстоит им все рассказать. Не просто это, ох, как не просто, приятель, – он пожал плечами. – Вот потому я и думал о том, что ты вчера с ним разделался. Как это, черт побери, у тебя получилось?
– Вряд ли можно объяснить. Но можно научиться.
– У того старика в доджо?
Трейси улыбнулся.
– Нет. Хигуре – мой нынешний сэнсей. А человека, у которого я учился, уже нет в живых, – глаза его затуманились. – Он умер три года назад, на прекрасной ферме в Виргинии, среди лесистых гор, чистокровных лошадей и чудесных охотничьих псов. Всего того, что он так любил.
– Видишь, как тебе повезло, – с горечью произнес Туэйт, вскрывая конверт. – Между прочим, ты так говорил об этой ферме, что мне показалось, будто ты не прочь туда вернуться.
– Куда? – У Трейси сжалось сердце.
– Ну, на ферму. В Вирджинию.
– Нет, – отрезал Трейси. – Я никогда не захочу вернуться туда, – и подумал: почему я вру себе и Туэйту? Ведь там было так прекрасно – луга и пастбища, горный ветерок, темные отроги Шенандоа на горизонте. А дальше, к югу, Теннеси. И Майнз.
То время пахло для него потом: он потел даже по ночам, думая о тех уроках, которые наутро даст ему Джинсоку. И все же порою тосковал по тем дням, как тоскуют о первой любви. Он встряхнулся, отогнал от себя воспоминания.
Туэйт протягивал ему фотографии:
– На, взгляни.
Они разложили снимки на журнальном столике, в ряд, как пасьянс. Четыре черно-белых снимка, восемь на десять. Четыре лика смерти.
На первых двух Холмгрен был снят в той позе, которую ему предали Мойра и Трейси: он лежит на диване, одна нога свесилась на пол, одежда вся измята. Первый сделан так, чтобы видна была и обстановка вокруг, второй – верхняя часть тела крупным планом.
Трейси внимательно разглядывал мертвые, застывшие черты друга. Это лицо ничего им не говорило.
Третий снимок – нижняя часть тела покойного. Снова никаких следов.
– Кажется, я зря втянул в эту историю Уайта, – сказал Туэйт.
Трейси взял четвертую фотографию. Эксперты перевернули тело и постарались покрупнее снять спину и затылок. Туэйт встал и начал что-то искать в комнате:
– У тебя есть лупа?
– Посмотри в верхнем ящике, вон в том шкафчике, – Трейси махнул рукой, не отрываясь от фотографии.
Туэйт принялся разглядывать фотографию в лупу. Потом покачал головой.
– Ничего не видно. Я, было, подумал, что на шее остались какие-то следы – скажем, от тонкой проволоки, если его удушили, – он вернул лупу и фотографию Трейси.
– И, конечно, ты решил, что это сделал я, – проворчал Трейси. – Ну-ка, подожди, подожди... Посмотри сюда внимательней!
– Что там?
Сердце Трейси отчаянно забилось, он, миллиметр за миллиметром разглядывал в лупу фотографию. Туэйт пододвинулся поближе.
– Что-нибудь нашел?
– Может быть...
Трейси молчал, и Туэйт взорвался:
– Может, соизволишь мне показать?
Трейси наконец взглянул на него:
– Ты хочешь знать, что я увидел? – Он устало откинулся на спинку дивана. – Посмотри сам. Вот здесь, сзади. У основания черепа.
Туэйт схватил лупу: край воротника, шея. Присмотрелся.
– Похоже на темную точку. Как будто царапина. А, может, пылинка попала на негатив?
– Или точка укола, – медленно проговорил Трейси. Полицейский выпрямился:
– Но как, черт побери, это можно определить по фотографии?
– Я вовсе не уверен, – Трейси перевел дух. – Но у меня есть такое ощущение.
Туэйт собрался было что-то сказать, но передумал: он понимал, когда следует промолчать.
Но усидеть на месте он тоже не мог, поэтому подошел к окну и глянул сквозь жалюзи: по улице сновали люди в легких рубашках, в летних платьях, даже те, кто построже, все-таки приспустили галстуки: летний полдень был в самом разгаре.
Трейси наконец-то произнес:
– Впервые я видел такое в Бан Me Туоте. Это сделал один северовьетнамец. Все, что потребовалось – два пальца, да игла между ними. Ким приволок его для «членораздельного допроса».
– Что это еще такое?
– "Членораздельный допрос"? – Глаза Трейси странно заблестели. – Так на самом деле называлась пытка из пяти стадий.
Туэйт нервно усмехнулся.
– Прямо как в кино, да? Леди-Дракон втыкает герою под ногти горящие бамбуковые палочки.
Но Трейси даже не улыбнулся.
– В жизни, Дуглас, героев нет. И эту пытку не выдерживал никто. Да и ты бы сломался. Мы умели пытать.
– Господи! – Туэйт вытряхнул из пачки «кэмела» сигарету, закурил, глубоко затянулся.
– Вот именно. И количество стадий пытки зависело от того, кого пытали, – Трейси взглянул на полицейского. – Например, одни не выносят, когда им сверлят зубы. Другие не могут выдержать уколы ножом, – теперь он говорил быстро-быстро. – Это называется «страхом боли» и не имеет ничего общего с самими физическими ощущениями. Такой страх есть у каждого, просто разные люди боятся разной боли. Поэтому при «членораздельном допросе» сначала пробуют один вариант, потом другой, и когда находят нужный, все остальное – дело техники.
Туэйт проглотил застрявший в горле ком.
– Но какое это имеет отношение к тому, как был убит Холмгрен?
– Как я уже сказал, Ким как-то приволок для «членораздельного допроса» одного северовьетнамца. Он прошел через первую стадию. – Глаза Трейси смотрели вдаль: он вновь ощущал запах пота, мочи, потому что тот вьетнамец обмочился. Совсем мальчишка, лет семнадцати. Трейси не хотел помнить об этом. – Ким отвернулся на минутку, чтобы взять другое орудие. И в это мгновение вьетнамец хлопнул себя по затылку, словно отгонял надоедливое насекомое – и рухнул. Он был мертв. Мы вызвали врача, тот сказал, что парень умер от сердечного приступа. Но врач ненавидел нас за то, что мы делали. Поэтому объявил нам причину смерти с большим удовольствием.
Трейси вскочил, теперь уже он не мог усидеть на месте. Прошлое бурлило в нем, разрывало ему душу.
– Конечно же, мы знали, что врач ошибается. Мы нашли иглу, мы видели точку укола. Я вызвал эксперта по ядам: он был японец по происхождению, но его семья уже два поколения жила в Америке. И этот эксперт сказал, что парень сделал себе укол чрезвычайно мощного стимулянта, который так возбуждает сердечно-сосудистую систему, что наступает мгновенный инфаркт.
– Даже у совершенно здорового человека? Трейси кивнул:
– Да. Стимулянт очень сильный. Эксперт обнаружил его следы только потому, что знал о его существовании и специально их искал. Это не похоже на обычный яд – он не скапливается в крови, в мышечной ткани, в клетках. Эндокринная система мгновенно его выводит. А поскольку зелье готовят из мускатного ореха, о его существовании, как заверил нас японец, никто из западных медэкспертов не знает.
– Но разве мы можем быть на сто процентов уверенными? Я имею в виду...
– Послушай, Дуглас. Весь ужас в том, что даже если бы тело Джона не сожгли, наши эксперты все равно не смогли бы обнаружить это вещество.
– И все же у нас был бы шанс.
Трейси взглянул ему в глаза:
– Да, ты прав.
Они оба умолкли – между ними вновь пробежала искра былой вражды. И, казалось, вот-вот раздастся взрыв. А затем Туэйт сказал:
– Ладно, к черту. Не имеет смысла думать о том, что было бы, если бы... Мы имеем то, что имеем. Точка, – и напряжение ушло. Туэйт откашлялся, загасил окурок. – И все же я не понимаю, почему тебе пришла в голову такая мысль. Только из-за точки на фотографии?
Трейси принялся вышагивать по комнате. Беспокойство его росло.
– Я подумал об этом еще и потому, что видел, что сделали с Мойрой. Я такое тоже уже видел. Порою вьетнамцев охватывало садистское желание «сокрушить» врага. Проделывали это и красные кхмеры. Правда, по более прозаическим причинам: им не хватало боеприпасов, а они ведь вели «святую войну»! И, чтобы не тратить пули на пленных, они забивали их до смерти именно таким образом, прикладами или деревянными дубинками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106