Ц А что, Ц посмеивались воры, Ц человека нельзя жрать? А как же в Африке
людоеды? Жрали же, говорят, а Бог их не покарал. Мы же только собаку…
Ц Я Ц орудие Бога, Ц мрачно буркнул Мор.
Ворам было непонятно, но они не смели насмехаться, они знали-понимали пос
ловицу: «Всяк сверчок Ц знай свой шесток». Они продолжали заглатывать м
ясо.
Наверху никто бы не сказал, что в этой яме-могиле что-то происходит, ничег
о не было видно и конвоиру, сидевшему, задумавшись, у своего костра. Уже на
ступили сумерки, не стало видно и поселка, стоявшего недалеко. Но вокруг с
уществовало огромное пространство, покрытое лесами, морями, горами Ц пл
анета, населенная живыми организмами.

4

Все-таки наутро их вывели из изолятора и, чтобы все было уже ясно, Ц поним
ая, ворам спокойнее на душе будет, когда узнают, куда их теперь поведут, Ц
начальник конвоя сообщил, что неведомое начальство, которого полно в бес
численных кабинетах управления, постановило вдогонку уже давно отправ
ленному этапу доставить воров оных в их, воровской масти, спецрежимный л
агерный пункт номер Девять.
Опять их построили по двое, и, как уже было, Ц три солдатика впереди, три пл
юс одна собака сзади, Ц они отправились в дорогу веселые и сытые. Идти ос
тавалось не очень много: километров двадцать или чуть больше.
После съеденной накануне собаки, действительно все взбодрились. И вот ша
гают, кто-то балагурит Ц конвой терпеливый попался, не реагирует. Собака
, в отличие от конвоиров, злющая, беспрестанно и беспричинно рычит на воро
в, словно чует, что сожрали они ее сородича.
Скит шел в последней паре с Лешкой Барнаульским, который с деревенским л
ицом и который не расставался с кепкой. Этот вор был вообще-то не из болтл
ивых, всегда улыбался, даже когда вроде бы ничто не могло служить этому пр
ичиной Ц бурит
Любитель играть в карты лишь в «буру» (коммерческая игра). Воры часто
назывались Ц «терсист» или «тредист» Ц по своей приверженности в како
му-нибудь виду игры в карты.
с хитрецой в глазах.
Скит Ц во власти своих дум, совсем не в струе воровской жизни Ц все чаще
вспоминал войну. Чем дальше была от него война в прошлом, тем чаще он к ней
возвращался: что-то не ладилось в его мыслях, что-то не складывалось, не ук
ладывалось. Объяснить это он не мог и самому себе. Нелепость! Тюрьма, лагер
я, Тарзан, Варя, Олечка, он сам Ц все нелепость. Война… По прошествии време
ни ему стало казаться, что, когда была война, люди, несмотря на ее жуткость,
особенно солдаты, относились к ней как будто обыденно, порою даже несерь
езно. Подумалось, может быть, это свойственно природе человека Ц чем ему
тяжелее, страшнее, тем беспечнее к этому своему состоянию относится. Ски
ту думалось, что с годами война у тех, кто в ней участвовал, вызовет все бол
ьше и больше и ужас, и возмущение, и недоумение: нелепость, зачем? Время уно
сится дальше, люди стареют, о них и забыть могут, а они же, страшно подумать,
своей единственной жизнью рисковали… У всех людей всего одна жизнь… Сол
даты, санитарки Ц обычные простые люди, смертные, делились куском хлеба,
барахтались в грязи, пропитались запахами крови, гноя, дерьма, любили, меч
тали, умирали… и что же? Зачем он, Скит, после всего этого здесь? Зачем его ог
ромный народ одновременно мудр и слеп, добр и злобен, обижен и несправедл
ив, честен и доверчив до самопожертвования… жесток и туп недосягаемо. Не
лепость!
Ц Шире шаг! Подтянись! Ц раздался окрик сзади, овчарка, рыча, чуть не схва
тила Скита за пятку.

При подходе к Девятому спецу тайга неожиданно расступилась, они оказали
сь на улице с земляным покрытием, как все «улицы» поселков при лагерях. Он
а тянулась между убогими деревянными домиками с приусадебными участка
ми, низенькими бараками Ц общежитиями. Кучка воров и их конвой вышли к та
к называемой «промзоне», которая типичное явление в таких поселениях. Сю
да, в эти «промзоны» из лагерной зоны водят зеков-специалистов. Здесь мас
терские Ц столярка, авторемонтное, слесарная и другие. Промзона, естест
венно, охраняется днем, когда сюда запускаются зеки. С вышек, с уходом их в
жилую зону, снимается и охрана. Надо отметить, что именно здесь в одном из
сараев не так давно лишилась девственности единственная коза старшего
надзирателя Ухтомского.
Обогнув промзону, воры прошли мимо конюшен, где жили те несчастные копыт
ные, которых изнуряли непосильной даже для лошадей каторжной работой, из
бивали, насиловали, обкрадывали и съедали, когда по причине ни на что уже н
егодности, они, зарезанные, попадали в лагерную кухню.
За конюшнями в кустарнике, не видимое с дороги, расположилось так называ
емое кладбище, место успокоения усопших зеков, где покойников хоронили л
ишь в «деревянных бушлатах» в том виде, в каком они и родились, Ц вполне д
аже справедливо: голым пришел в этот мир, голым и уходи.
Недалеко от лагерных ворот их поразили довольно внушительные пирамиды
из пней. Бессомненно, они были творением рук человеческих. Торчавшие из «
пирамид» корневища и коряги делали их похожими на скопища громадных пау
ков. Они смотрелись даже художественно, но… зачем они? На вершинах пирами
д рассаживались вороны: отсюда удобно атаковать помойку в зоне. Вороны, к
онечно, знали историю образования пирамид, но с какой стати они стали бы о
б этом всем встречным каркать?


Глава десятая


1

Как уже было замечено при проследовании мимо промзоны семерых воров и Ск
итальца, коза старшего надзирателя Ухтомского в сарае лишилась невинно
сти, и, чтобы сие объяснить и к этому не возвращаться, надо уж заодно расск
азать про Девятку вообще, покончив с этим раз и навсегда. Да, бесспорно, зо
на как таковая описана многими, что-то о ней знающими: одна треть населени
я государства побывала в ней (другая готовится побывать) и своими впечат
лениями с удовольствием делится со всеми жаждущими услышать-узнать. Вро
де и ни к чему лишний раз за это браться.
Шестой барак стоял близко к забору зоны, за которой буквально рядом расп
оложились дома надзирателей и командиров-начальников. Единственно дом
самого начальника Девятки, полковника Бугаева, стоял особняком, подальш
е, чтобы не раздражал свет прожекторов и лампочек на заборе Ц вид на вышк
и из окон ему не импонировал. Стоял он рядом с бревенчатым большим строен
ием с табличкою на двери: «Дом культуры». Здесь вольнонаемным показывали
кино.
В домах же напротив конца 6-го барака проживали со своими женами: начальни
к КВЧ (культурно-воспитательной части), начальник спецчасти и оперуполн
омоченный, сокращенно опер, а если по-простому, то кум.
Дом старшего надзирателя Ухтомского, как и дома еще двух старших и одног
о не старшего надзирателя (Плюшкина, Сумкина и Метелкина) находились сов
сем в конце поселка или… в начале, смотря откуда идти.
Если сам Бугай являл собой высокую и упитанную колоритную фигуру, то и ст
аршие, и младшие надзиратели представляли собою паноптикум.
Ухтомский Ц высокий, тонкий, гундосый и курносый, медлительный, любител
ь копаться в саду, доить козу, кормить кур.
Плюшкин Ц маленького роста, пермяк, сухой и вертлявый, не злой, смекалист
ый и расторо-пный, к тому же шутливый.
Сумкин и Метелкин считали своим долгом быть в курсе всего происходящего
в зоне. Педантичные, они во все совали нос, не брезговали лезть в самые гря
зные места в бараках, лишь бы изловить отказчиков, которых считали своим
и личными врагами, и воевали с ними, бедолагами, как Господь Бог с бесами.
Наподобие этих четырех надзирателей, такой же паноптикум являло собою и
более высокое начальство.
Начальник КВЧ капитан Белокуров, женатый на кругленькой вертлявой бабе
нке, которую (это знали и в зоне) звали Зинаида Самсоновна, зеки же прозвал
и ее Читой, после просмотра трофейного фильма «Тарзан», Ц им, конечно, ви
днее. Белокуров отличался небольшим животиком, был розовощек, оставлял в
печатление этакого изнеженного интеллигентика, которого уволили из ко
нструкторского бюро.
Начальник спецчасти, внешне походивший на Белокурова, был женат на худой
нервной чернявой Ариадне Георгиевне.
Кум был женат на спокойной дородной светловолосой Марии Ивановне Ц это
зеки тоже знали, ведь как не говори, 6-й барак стоял уж очень близко от забор
а, за которым были дома вышеперечисленных товарищей.
Итак, про Бугаева сказано, про паноптикумы сказано. Осталась коза Ухтомс
кого. Но до нее очередь еще не дошла, хотя уже скоро дойдет.
Прежде в двух словах: воры и с ними Скиталец, после необходимых традицион
ных процедур у вахты, обыска, прыганья выше члена, высматривания премии, п
ереклички-сверки по «делам», были запущены в зону, где их радушно встрети
ли. Каким-то образом зона уже знала, что на Девятку прибыли приличные воры
. Их встретили у ворот и подхватили гостеприимно под руки и отвели в седьм
ой барак, где квартировался высший цвет здешнего общества, главным образ
ом элита: 37-я штрафная бригада «королевских Ц так их прозвал Плюшкин Ц м
ушкетеров». В этой бригаде функционировало истинное «правительство» з
оны в лице авторитетных воров в законе. Генерального секретаря у них не б
ыло, все решения принимались голосованием: демократия.
На другое утро, когда прибывшие авторитетные, проведшие всю ночь за игро
й (в том числе и Скиталец, ставший автоматически не то чтобы амбалом, но во
ровским хлопцем Ц своим, доверенным, как говорилось про таких Ц не шест
еркой, упаси Боже!), дочифирили и спали, натяжно, набатно загудел рельс от у
даров молота, которым старший мусор Ухтомский бил ритмично через неболь
шие паузы.
Длинный неуклюжий Ухтомский с так называемым «простым крестьянским» л
ицом, почти как у Леши Барнаульского, бил по рельсу сосредоточившись, был
серьезен, даже хмур, ведь он совершенно не обладал чувством юмора, как и не
было у него ни малейшего музыкального слуха.
Ладно, без музыкального слуха жить можно, а вот без козы… Вчерашний день б
ыл для него настолько мерзок, что впечатления о пережитом больно терзали
его мужественную гордую душу: вчера он был вынужден предать смертной ка
зни свою козу Милку. Казнил он ее в гневе, несмотря на отмену смертной казн
и в государстве, а сейчас вот жалко ее, да и молоко где теперь брать?.. Все из-
за Ивана-Дурака… Только по кличке Дурак, но себе на уме, как, впрочем, и руко
водящие дураки на воле, которые своего не упустят. Скотина… Тоже еще «хор
оший мужик», как у них принято говорить… чтоб ему яйца оторвали!..
Провинилась Милка тем, что явилась вечером домой Ц к воротам маленького
дома Ухтомского Ц с арестантской пайкой, воткнутой на рог, явилась к кал
итке и еще кокетливо с ножки на ножку пританцевывала… Ухтомский как раз
дрова колол. Он ее впустил, но, зная некоторые особенности зековских нрав
ов, сразу догадался, за какие услуги этой дряни досталась сия пайка: на пан
ель сходила, стерва!
Недолго думая, схватил он топор и, гундося, то есть произнося слова этак на
французский манер: «Ах ты, блядь продажная» Ц одним махом отрубил ей гол
ову.
Подробности произошедшего он после выяснил: трахнул Милку этот дурак-Ив
ан в промзоне в сарае за слесарной, о том все узнали, ибо коза, говорят, орал
а не своим голосом. Значит, изнасиловали! Терпеть не мог Ухтомский насиль
ников, даже если они дураки. Да и коза!.. Что ей было там шляться! Сама, видать,
искала приключения на свою… А у человека теперь дети остались без молока
.
Наконец, рельс перестал гудеть, тут же из вахты во главе отряда мусоров вы
шел Плюшкин, весельчак. Сказать, что он сам изобретал юмор Ц не скажешь, н
о этот пермяк соленые уши никогда не унывал, перевоспитываемых не презир
ал, не обманывал, не издевался. Плюшкин и Ухтомский, совсем разные, тем не м
енее дружили, так же как Сумкин с Метелкиным. Однако не мог Плюшкин не восп
ользоваться подвернувшейся возможностью вдоволь посмеяться, лишь толь
ко увидел Ухтомского.
Ц Ухтомский! На жаркое позовешь? Или один задумал Милку жрать, ха-ха-ха!
Ухтомский плюнул, взял свой молот и пропал на вахте, Плюшкин же с надзират
елями отправились отпирать бараки. Обратно из зоны они пойдут, обвешанны
е гирляндами из сцепленных друг с другом амбарных замков Ц тяжелые вооб
ще-то «бусы».
С момента снятия замков с дверей секций в бараках, обитатели Девятки мог
ли передвигаться в зоне по своему усмотрению до следующего сигнала рель
са Ц приглашения к завтраку, который описывать просто неприлично, насто
лько он скромен; хотя, нужно отметить, что в углу столовой всегда стояла бо
чка превосходной сельди, которую всякий мог брать.
Третий сигнал рельса раздавался в восемь ноль-ноль: просьба пожаловать
к воротам для развода на работу. Сигнал касался как тех, кто должен был идт
и лес валить, так и тех, кто отправлялся туда на отдых, прогуляться Ц всяк
ому же ясно, что быть в природе в чистой экологической сфере исключитель
но приятно. О да, это так. И воры обожали шпилить картишки в шалашах, сооруж
енных для них услужливыми шестерками из еловых веток… Запахи лесные! Пре
лесть, что за воздух! Как приятно в такой атмосфере глотнуть чифирек!
Конечно же, и на Девятке население должно было относиться с рвением к обо
жествленной Инструкции, которая требовала во имя поклонения и очищения
засоренных мозгов выполнения тяжелой каторжной работы от всех, невзира
я на «партийную принадлежность», кроме тех, за кем сама Инструкция призн
авала право эту работу не выполнять, то есть Ц придурков, инвалидов, осво
божденных лепилой. Остальные были обязаны относиться с энтузиазмом к пр
оцессу уничтожения родной природы. Потому и воры, кто в лесу отдыхать не н
амеревался, должны были заблаговременно позаботиться, чтобы их фамилии
оказались в списке освобожденных от труда, иначе канцелярские крысы зач
исляли их в отказчики со всеми вытекающими из этого последствиями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34