Дамы слушают в
изумлении, шофер парализован «удостоверением». Наконец дамы, моргая гла
зами, спрашивают, что мне нужно. Какая несообразительность! Я уже полчаса
об этом толкую.
Ц Деньги! Ц рявкаю я и делаю такую страшную рожу, что и самому делается ж
утко. Вот тут-то и начинается…
Я подумал, будут мольбы, просьбы, уговоры, плач, Ц ничего подобного. Ругаю
тся. Похабнейшая ругань, кроют матом, настоящие извозчики. Только деньги
все равно дают. Они их швыряют на шоссе. Серенькая личность тоже что-то та
м ищет, но я ей приказываю не искать Ц надо же и совесть иметь. Отпускаю их.
Это и есть третья система.
И вот на этой самой третьей системе я страшно погорел.
Денег совсем не было, а было воскресенье, и машины не ездили, и воровать бы
ло негде, и голоден я был, как истинный волк. Решил я поймать овечку и скуша
ть. Вышел из города, ждал час, другой Ц машин нет. То есть машины-то были, но
грузовые. Наконец через час показывается такси. Останавливаю. Пассажир
Ц женщина. Еще молодая, миловидная, но, видно, состоятельная. Признаться,
не люблю сдирать шерсть с таких хорошеньких, но сейчас выбирать не из чег
о, а я умираю с голоду, да и борода… растет, проклятая, и в бане не был давно. Н
ет уж, придется тебе расстаться со шкурой, милая овечка. Сажусь с ней рядом
. Едем…
Она неразговорчивая. Ну и ладно, черт с ней, к чему мне твоя автобиография
Ц все равно шкуру сниму. Едем. Молчим. Подъезжаем к удобному месту: перекр
есток четырех дорог. Прошу шофера остановить и говорю, что я человек, прив
ыкший роскошно жить, на что нужны большие средства, и так далее. Она меня т
оже не понимает. Овечки никогда не понимают, когда с них хотят содрать шку
ру, а когда им растолкуешь это, не понимают Ц почему. Непонятливый народ.
Объясняю точнее. Ну вот, поняла. Не испугалась, просто глаза удивленные. До
стает деньги, культурно подает, не ругается, снимает часы, но я говорю Ц н
е надо, часы ни к чему, их еще надо продать, а это мне ни к чему. Потом она гово
рит:
Ц Прошу вас, садитесь, пожалуйста, в машину. Мне хочется с вами поговорит
ь. Вы не бойтесь, я ничего вам сделать не могу. Вы же вооружены.
Шофер молчит. «Чудачка, Ц думаю, Ц что тебе еще надо? Отдала шерсть, и лад
но, поезжай». Но любопытно.
Говорю шоферу:
Ц Не больше пятнадцати километров в час. Ц И сажусь в машину.
Едем, молчим. Потом она заговорила…
…Того, что она говорила, записать не могу. Не потому, что не помню. Все помню
, даже очень. Она просила рассказать о себе Ц я врал; она умоляла оставить
это занятие Ц я смеялся; она просила явиться с повинной Ц я еще пуще смея
лся; она рассказывала очень неприятные вещи о моей жизни (откуда она ей из
вестна?), про совесть, про любовь, про честь Ц я смеялся; и тогда она открыла
сумочку, достала еще денег, подала мне и сказала: «Я вам отдала не все день
ги, вот остальные. Мне не денег, мне вас жалко»,Ц и попросила шофера остан
овить машину.
Я не смеялся. Машина остановилась. И я, как дурак, вылез из нее. Здесь я замет
ил, что она плачет. Машина сорвалась и уехала, а я…
Мне было очень плохо. Я швырнул в болото пистолет и проклял третью систем
у. Мне сейчас тоже плохо, хотя достал другой пистолет: не могу же я умереть
с голоду, а явиться в милицию боюсь. Но мне плохо. Мне очень плохо. Третью си
стему вычеркнул.

* * *

Судьбе было угодно, чтобы я разбил свое сердце… Заодно я разбил еще вазу. И
так, разбилась ваза и сердце. Может, это смешно. Мне Ц нет. Это было в Таллин
е, куда меня привели кое-какие неотложные дела, ведь у бродяг всегда есть
делишки. Справившись с ними, я слонялся по городу, что для бродяги, когда у
него нет забот, когда его кошелек наполнен хрустящими бумажками и он уве
рен, что правосудие не ходит по его пятам, самое увлекательное занятие. То
лкаясь среди людей, я размышлял о них, стараясь отгадать, кто из них что из
себя представляет, что у кого на душе, что за душой; разглядывал красивые в
ещи в витринах, красивых женщин, на которых бродяге смотреть никто запре
тить не может. Вещи, хоть и красивые, бродяге ни к чему, а женщины… О них брод
яге все же лучше думать поменьше.
Я все рассматривал, на все глядел, но не углядел, как из одного магазина вы
порхнула девушка со свертком в руках. И получилось; что я налетел на нее, а
она на меня. При этом она уронила сверток, в котором была ваза, а ваза, как по
ложено всякой стеклянной посуде, раскололась. Мы были смущены, и оба, попр
осив друг у друга прощения, стали поспешно собирать с тротуара цветные, и
скрящиеся на солнце осколки. При этом я заметил, что она красивая, а глаза
у нее большие, спокойные, очень доверчивые.
Собрав осколки, я аккуратно завернул их в бумагу, в которую была упакован
а ваза, и протянул ей.
Ц Хотя ваза и разбита, но… осколки приносят счастье, Ц сказал я. И посове
товал ей сохранить осколки. Затем попросил разрешения купить ей новую ва
зу. Она запротестовала, считая себя виновной тоже. Тогда мы решили купить
вазу сообща Ц замечательная примета! Когда ваза была приобретена, она, с
меясь, высыпала в нее осколки разбитой вазы Ц нужно, мол, проверить, наско
лько верны народные приметы, и, подарив мне улыбку, удалилась.
Тут я понял, что я Ц осел, хоть и считаю себя в какой-то мере сообразительн
ым. Разиня! Ведь надо было удержать ее, остановить, познакомиться. Возможн
о, это моя судьба… А она ушла. И не бежать же вслед… Или надо было бежать?

* * *

Когда слушаешь музыку, в жизни все прекрасно, когда слышишь хорошую песн
ю Ц и сам запоешь. Музыка может заглушить любую боль, дать силу и энергию,
и, по-моему, человеку не прожить без музыки. Только я люблю музыку темпера
ментную, жизнерадостную и мечтательную, когда звуки радуют, ласкают, леч
ат, музыку, что вдохновляет. Музыка Ц это частица природы, ее вздохи, песн
и, плач и смех; в ней отражаются краски природы и настроения людей; музыка
Ц это жизнь. И всё же не всякую музыку я понимаю. Но и жизнь не вся мне ясна.
Тем не менее жизнь Ц это жизнь. Значит, так и в музыке: хотя непонятно, но му
зыка Ц это музыка.

* * *

Я увидел ее на улице и шел за ней до ее дома. Очень хотелось подойти к девуш
ке, но я не мог; не хватало решимости. Никогда ничего подобного не испытыва
л, а тут даже во рту стало сухо и сердце билось так, словно меня застукали н
а «мокром деле». Когда она вошла в подъезд, я подождал несколько секунд, чт
обы дать ей подняться по лестнице, и тоже вошел. Она живет на третьем этаже
. Квартирка у нее маленькая, из двух комнат. Живет одна. Откуда я знаю? Очень
просто: я выследил, когда она уходит и когда приходит, и, установив, что, кро
ме нее, никого в этой квартире нет, посетил ее. В комнатах чисто, пыли нет и м
ного цветов Ц на столе, на серванте, на книжном шкафу, на подоконнике, на т
рюмо Ц всюду цветы, и в горшочках и в вазах. Не жилье Ц оранжерея. Интерес
но, цветы ей преподносят или сама покупает… Видно, она и рукодельница: сто
ят корзины, в них разноцветные шарики шерстяных ниток и что-то начатое. А
вот и ваза на книжном шкафчике. Та самая. Рядом Ц ее маленький портрет. Он
а смотрит на меня ласковыми, спокойными глазами. Они немного грустные, эт
и глаза. Почему? Кто она? Кого любит? А вот ее книги: Шекспир, Мериме, Куприн, Т
олстой, Горький Ц одни классики, сроду их не читал. Еще Малая Советская Эн
циклопедия от А до Я. И еще какая-то пузатая книга Ц «Кулинария». И книги п
о высшей математике.
Я представляю, как она приходит с работы, переодевается, идет на кухню, гот
овит себе ужин. А потом, наверное, идет в город Ц на свидание. «Он» ее где-н
ибудь ждет, они идут в кино или так гуляют, а потом «он» ее провожает до дом
а. А может, «он» поднимается в ее квартиру, вместе с ней. Ну да. Ведь она така
я красивая, и вообще… А я? Не имеешь права, брат, ты Ц вор. Ты все достаешь се
бе по первой, второй или третьей системе, ты все воруешь Ц хлеб, воду, одеж
ду. Ну вот и укради себе любовь… Дурак. Разве можно украсть любовь? Разве м
ожно украсть счастье? Все что угодно можно украсть, но вот живет в этой мал
енькой квартире женщина, способная осчастливить одним взглядом, но не те
бя, а кого-то другого, у кого тоже есть квартира, кто тоже каждое утро спеши
т на работу, а вечером возвращается, переодевается и идет на свидание с не
й. Она будет смотреть на него своими ласковыми глазами, и он окунется в эти
глаза, будет пить их жадно, восторженно. Любовь Ц это не для меня. Но я буду
приходить сюда все равно, назло всему. Я хочу ее видеть, хоть изредка. Она
Ц мечта, а мечтать-то я уж имею право.

* * *

Нос у него длинный, даже чересчур, глаза на самую малость плутоватые, лицо
в веснушках, а прическа Ц чубчик. Сам щупленький, сморчок какой-то. Кличк
а его, между прочим, Проныра, а зовут Мишей. Он «майданник» Ц в поездах про
мышляет. Это не значит, что он держится лишь за эту узкую «специальность»,
но это главная работенка. В основном он «вертит углы», в переводе на челов
еческий язык Ц ворует чемоданы, и, когда я с ним познакомился, он как раз в
озился с одним из них, забравшись в придорожные кусты, неподалеку от вокз
ала. Я набрел на него совершенно случайно, и этим его немного смутил, но не
скажу, чтобы очень.
Ц Что уставился, видишь Ц одно женское барахло… Стоило ли стараться, Ц
сказал он ворчливо.
Ц А ты, брат, не боишься, что я тебя в милицию отведу?
Ц Чудак, Ц сказал он, Ц я ж тебя знаю. Ты с Рашпилем ходишь.
Рашпиль Ц это Рест.
Ц Что ж, верно, Ц согласился я и спросил: Ц Так чего же ты за этим ящиком г
нался, раз он марьяне (женщине) принадлежит?
Ц А я знал?.. Его фрайер нес, Ц ответил он и спросил: Ц Ты откуда приканал? (
Пришел, стало быть.)
Это знать ему было не обязательно, сказал только, что в беге.
В чемодане действительно ничего стоящего не обнаружили, одни лифчики, тр
усики да прочая женская мелочь. Мы оставили этот бесполезный материал, п
ошли в буфет и тяпнули за знакомство.
Ц Ты знаешь, брат, нос твой немного не того… Длинноват. Опасно тебе с таки
м румпелем, приметно, Ц высказал я соображение.
Ц И то, Ц согласился Мишка, Ц понимаешь, за этот вот носик я как-то отсид
ел трое суток в карцере…
Ц Да ну… Ц не поверил я.
Ц Вот и «ну». Понимаешь, было это на поверке. Построили нас, ну и надзирате
ль один стал считать. Раз, два, три, дошел до меня, уставился на мой нос и гов
орит: «Ну и шнобель! Ай да шнобель..» Тут он сбился, и пошел снова считать. До
шел до меня второй раз, и на тебе, опять сбился. Так три раза сбивался, затем
велел мне повернуться к нему задом и пошел считать еще раз, и опять сбился
. Тогда поддал мне ногой в зад и послал на «кичман». Вот какой миленький но
сик у меня, Ц закончил он, вздыхая.
Ц А мне, брат, уши мешают, Ц сказал я, Ц все равно что лопухи. А сколько го
ря они мне принесли: отец их тянул, мама тянула, учителя тянули, кому не лен
ь Ц все тянули…
Проныра понимающе качал головой, и плутоватые его глаза выражали явное с
очувствие. Потом, будто я его этим фактом кровно обидел, он спросил:
Ц А ты что же, и в школу ходил?
Ц Был грех, Ц сознался я, понимая, что приличному, уважающему себя уркач
у такую оплошность допускать не следовало бы. Ц Что поделаешь, Ц пыталс
я оправдываться, Ц не добровольно же ходил… Да и давно это было.
Тяпнули за мои уши. Он о чем-то задумался, затем спросил, знаю ли я Кольку Ок
уня. Я сказал, что не знаю.
Ц Тоже был в беге, но втюрился в одну марьяну. Она думала, что он женится, а
как он мог, он же в беге. Она все ждала, что-то там гадала, потом вышла за друг
ого, а Колька вены себе порезал, дурак, и подох… Ну, ты расскажи, как вообще…

Что ж, я рассказал Проныре о жизни беглеца, О том, как по квартирам Ц «сонн
икам» Ц хожу и о многом другом, только не рассказал, что на макушке и меня
появились седые волосы, что по ночам дурные сны вижу, а уж о том, что тоже вт
юрился, разумеется, не рассказал. Тяпнули мы с Пронырой за пропавшую Коль
кину душу, за свои души и пропавшую жизнь тоже и разошлись как в море кораб
ли.

* * *

Есть ли плохие люди?
Есть.
А хорошие?
Есть.
А кого больше Ц хороших или плохих? Разумеется, никто этого точно сказат
ь не может. Конечно, плохих людей много, но и хорошие все же есть. А кто я сам?
Хороший я человек или плохой?
…Я думал почти час и ничего не придумал. Неужели я ничего за свою жизнь не
сделал хорошего?

* * *

Ц Я ударил женщину, Ц заявил Рест.
Я не понял, вo-первых, почему он мне об этом сказал, во-вторых, почему он это с
делал, но вопросов задавать не стал. Сам расскажет.
Ц Помнишь вечер, когда ты висел над балконом? Ц спросил он.
Разумеется, я помнил. Тогда я посетил по «наколке» одну квартиру. По сведе
ниям, в этой квартире в тот вечер никого не должно было быть. И когда я туда
вошел Ц а вошел через дверь, Ц там действительно никого не было. Занялся
осмотром. И тут пришли люди. Услышав голоса, я скрылся на балконе. Было тем
но, я надеялся спуститься по водосточной трубе, на худой конец подождать
на балконе, пока в доме уснут.
На мое несчастье, водосточной трубы вблизи балкона не оказалось. Тут гол
оса приблизились к балкону, куда деваться?.. Я перелез через барьер балкон
а и, держась за железные прутья, повис под ним. Сверху слышались голоса Ц
женский и мужской. Говорили о любви. Что могло быть хуже… Приготовился к д
лительному висению. Висеть было очень неудобно, но не мешать же людям!
Наверху стало тихо, но они не ушли. Я услышал вздох Ц долгий, глубокий. Так
ой бывает, кажется, после поцелуя. «Ну, уж если дошло до этого, Ц подумал я,
Ц мне висеть да висеть». Но я ошибся Ц они ушли. С большим трудом залез об
ратно на балкон, руки совсем онемели. Уйти из этой квартиры удалось лишь п
од утро Ц влюбленные засыпают не скоро.
На блатквартире Пузанова меня тогда ждал Рест. Он тоже где-то «поработал
», и к тому же с большим успехом. Сидел в кресле, задрав ноги на стол, на лице
идиотская ухмылочка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31