Он поднялся со стула, но Хэрриет, видимо, еще не собиралась уходить.
– Так, может, – продолжала она, – мне лучше вас купить? – Она издала низкий смешок.
– Я бы неплохо смотрелся на вашем камине.
– Ну, для начала из вас чучело придется смастерить.
Сара решила, что им обеим уже пора идти, и дернула Хэрриет за руку, поставив ее на ноги.
– Всё было так мило, – сказала она. – Спасибо вам большое.
– Это вам большое спасибо.
– Не говорите так, – перебила его Хэрриет. – У меня от таких слов голова болит.
А когда они вышли на улицу, Сара накинулась на подругу:
– Как ты мерзко выставлялась там перед ними!
– Картинные галереи для того и существуют, чтоб выставляться.
Сара надула губы.
– Ты могла бы проявить побольше интереса к этой картине.
– Она чересчур дорогая.
– Пожалуйста, не мели ерунды. Ты даже не спросила о цене!
– Я знаю то, что я знаю.
Произнося это, она поправила шляпку:
– Я есмь то, что я есмь. – И, поглядев на свое отражение в окне, она увидела Вивьен в глубине галереи: – Ах, дорогая, Матушка забыла свою сумочку. Не жди меня. Я знаю, как ты занята.
Сара поняла, что Хэрриет – по причинам, ведомым лишь ей одной, – хочет остаться одна; и она с чувством некоторого облегчения небрежно чмокнула ее в щеку, прежде чем отправиться домой. Там ее дожидалась ее книга, Искусство смерти.
Хэрриет подождала, пока та завернула за угол, а потом снова вошла в галерею.
– Интересно, – обратилась она к Вивьен, – кто-нибудь видел мою сумку? – В действительности же Хэрриет сама аккуратно поставила ее в угол, где бы ее никто не заметил до ее возвращения. – Ах, вот же она! Как мило – стоит тут и прячется от меня! – Она порылась в сумочке и, извлекши огромную связку ключей, погремела ими перед собой. – Чтоб доказать, что это мое, сказала она. Потом она захлопнула сумочку и добавила, как будто невзначай: – А как Чарльз? – Казалось, она совершенно позабыла, что сама виделась с ним всего несколько часов назад.
– Трудно сказать… – Вивьен помедлила, не зная, стоит ли выказывать собственные страхи. – Вы ведь знаете, верно?
– Ну да. – Хэрриет понятия не имела, что та имеет в виду, но избрала путь вдохновенной догадки. – Мне показалось, он выглядит слегка бледным.
– Слава Богу, и вы это заметили! – Вивьен больше не могла сдерживать тревогу. – Он врачей и видеть не желает! А ему так нужна помощь! – Однако облегчение, испытанное ею оттого, что она наконец призналась в этом, оказалось довольно гнетущего рода: оно делало все ее страхи более ощутимыми.
Хэрриет показалось, что Вивьен вот-вот разрыдается.
– Не рассказывайте мне больше ничего, – сказала она поспешно, – пока мы не выйдем прогуляться. Мне это всегда помогает.
– Мне только сейчас нужно…
Вивьен забежала к себе в кабинет и попросила Клэр подменить ее ненадолго; когда она вернулась, Хэрриет схватила ее за руку, и они вышли на Нью-Честер-стрит, а потом прошлись по Пиккадилли и по Сент-Джеймс-стрит.
– Всякий раз, как я вижу уличные знаки, – доверительно сказала Хэрриет, – я вспоминаю о Молль Флендерс, Молль Флендерс – героиня одноименного романа (1722) Д. Дефо (1661–1731), авантюристка, ставшая воровкой и карманницей.

а вы? – Она неожиданно остановилась возле банкомата. – Минуточку. Мисс Флендерс понадобилось еще немножко серебра. – Она отработанным жестом набрала свой «пинок», PIN (Personal Identity Number) – личный цифровой шифр, открывающий доступ к банковскому счету. A pin по-английски означает «булавка».

как она научилась его называть: ей нравились эти автоматы, и особое удовольствие доставляла ей мысль о том, что ее деньги стерегут какие-то цифры. Мимо прошмыгнул бродяга, и она заслонила своим телом пятифунтовые банкноты, как раз в эту минуту посыпавшиеся из машины. – Так близко – и так далеко, пробормотала она, провожая взглядом бродягу, поплетшегося дальше по улице.
– Что вы сказали? – Вивьен была поглощена собственными мыслями.
– Ничего, моя дорогая. Так, пустяки.
Но атмосфера их внезапной близости уже куда-то испарилась, и Вивьен не вполне понимала, о чем следует говорить дальше.
– Вы что-то покупали у нас в галерее?
– Да нет. Я не вижу прока в том, чтобы спешить к разорению. – Хэрриет проворно перебежала через Сент-Джеймс-стрит, чуть было не угодив под колеса такси, засигналившего ей. – Я не вижу прока, – пояснила она Вивьен, когда та догнала ее на противоположной стороне улицы, – в покупках с первого взгляда. – Они прошли сквозь ворота в парк, и легкий ветерок донес до их обоняния свежий запах сиреневых зарослей. Хэрриет понюхала воздух: – А, жасмин. Мои любимые цветы. Я их везде учую. – Они оказались на тропинке, которая спускалась к озеру, и Хэрриет снова взяла Вивьен под руку, стиснув ее, пожалуй, чересчур крепко.
– Ну так что же такое с Чарльзом?
– Как вы знаете, он не особенно разговорчив.
В действительности он почти не закрывал рта, когда приходил к Хэрриет.
– Знаю, милая. Он настоящий сфинкс.
– Но нужно что-то делать. – Вивьен ускоряла шаг, как будто желая угнаться за нарастающей спешностью своих мыслей, и Хэрриет трусила рядом с ней. – Последние два месяца его мучают эти головные боли, а временами он выглядит совершенно больным. Иногда он просто сидит и ждет, пока боль не пройдет. А потом продолжает, как будто ничего и не было. По-моему, ему все равно. Однажды он ходил ко врачу, но это было сто лет назад. Да вы же знаете Чарльза. Он не любит выслушивать дурные новости.
– Разумеется.
Тропинка пролегала между цветочными клумбами, и запах свежевскопанной земли смешивался с ароматом желтофиолей и поздних гиацинтов; поднявшийся ветер колыхал верхние ветви деревьев, и под их зеленой сенью женщины продолжали идти вперед. – Итак, – мягко сказала Хэрриет, – он серьезно болен. – Теперь ей было ясно, что Вивьен уже давно размышляла об этой беде и что в разговоре с ней ей впервые выпал случай поделиться своей тревогой. – Его поэзия чрезвычайно важна… – начала она. Она собиралась добавить «для него», но Вивьен ее перебила:
– Конечно! Он замечательный поэт! Я так рада, что вы тоже так думаете! Если бы только…
Ветер задул сильнее, взметнув вокруг них ворох листьев. Хэрриет отшвыривала их ногами, радуясь, что удобный случай подвернулся сам собой.
– Знаете что, – сказала она, – мы возьмем его под опеку. Нам придется за него взяться. – Она снова стиснула руку Вивьен, словно они уже сделались заговорщицами. – Ему нужен отдых, и только отдых. – Вивьен отнюдь не была уверена, что в данных обстоятельствах достаточно будет «только отдыха», но она испытывала к Хэрриет слишком горячую благодарность, чтобы противоречить ей. – Разумеется, пусть пишет свои стихи, но ему и вправду нельзя больше ничем заниматься. Есть у него еще что-нибудь… – тут она призадумалась, опустив глаза на дорожку, – …на уме?
– Да есть еще эта, другая, работа…
– Что еще за работа? – Они уже дошли до края сада и остановились полюбоваться на озеро; по поверхности воды стлался легкий туман, и Хэрриет поежилась. – Это что-то важное?
– Да нет. У него есть какая-то теория насчет одного умершего поэта. По тону Вивьен было ясно, что она не одобряет возню Чарльза с Чаттертоновыми рукописями, и что она не понимает их значимости. К ним подобрался туман; за папоротником шевельнулась утка.
– То есть, какого-то умершего друга?
Вивьен попыталась рассмеяться, но у нее ничего не вышло.
– Вы когда-нибудь слышали о некоем Чаттерзвоне или Чаттертоне?
На лице Хэрриет изобразилось недоумение, и она приложила к щеке указательный палец, как будто в знак раздумья.
– Был вроде бы один малоизвестный поэт с таким именем. Или какой-то фальсификатор?
– Да-да, он самый! У Чарльза есть теория, будто он нарочно разыграл собственную смерть…
Казалось, Хэрриет была ошеломлена таким известием.
– Да какой же в этом был смысл, дорогая? – Туман пробегал мимо них, и на миг ей почудилось, будто она ощущает дуновение солоноватого морского воздуха.
– Не спрашивайте. Но он только об этом и толкует.
Их голоса как будто отдавались эхом над гладью мертвой воды, и Хэрриет повела свою спутницу обратно в сады.
– Знаете что, Вивьен. – Она снова взяла ее под руку. – Можно называть вас просто Вивьен? Мне кажется, будто я вас знаю много лет. Знаете что: весь этот вздор с Чаттертоном, наверное, и сказывается на его здоровье. Чарльз просто помешался на этом. – Она сделала паузу. – Такое не в первый раз случается. – Удивленное лицо Вивьен мгновенно вывело ее из себя. Только не говорите Чарльзу. Пока не время.
– Конечно, нет. – Вивьен смотрела в землю, раздумывая над словами Хэрриет. – Может быть, вы и правы, – наконец сказала она. – Чарльз действительно хуже себя чувствует с тех пор, как…
Хэрриет пустила в ход свой главный козырь:
– Я полагаю, это и от стихов его отвлекает?
– Увы.
– Так вот. – Хэрриет резко остановилась посреди дорожки, как будто внезапное озарение воспрепятствовало ее продвижению. – Почему бы нам с вами не забрать у него эти бумаги, так чтобы он ничего не заподозрил?
По выражению лица Вивьен было ясно, что она одобряет такую мысль.
– Но как?
– Предоставьте всё мне, Вивьен, дорогая. – Придя в воодушевление, она стала менее сдержанной. – Если вы будете присматривать за Чарльзом, я позабочусь о рукописях. О бумагах. – Она совершила невысокий прыжок. – Как мило будет работать вместе! А, черт возьми! – Приземлившись, она ощутила нечто знакомое под ногой и, приподняв ее, увидела, что подошва ее правой туфли вымазана в собачьих испражнениях. – Да я б ослепла, попади мне это в глаза! – вскричала она. – Оно бы могло вверх брызнуть! – Она с большой осторожностью присела на низкую зеленую ограду, которой были обнесены цветочные клумбы. – Дайте-ка мне вон тот листик, а? – Вивьен протянула ей несколько влажных листьев, и Хэрриет с трудом оттерла налипшую массу. Наконец она поднялась и обвиняюще поглядела на свои туфли. – Их надо расстреливать, – сказала она. – Расстреливать и сбрасывать в безымянные могилы. – Вивьен решила было, что Хэрриет говорит о предстоящей участи собственной обуви, но та указывала на маленького черного пуделя: – Они просто животные! – Собака залаяла на нее, и это как будто вернуло ей прежнее расположение духа. – Ну, – сказала она, – как нам теперь выбраться из этой чертовой дыры?
Они зашагали по низкой траве, и Хэрриет, почувствовав себя в новой роли подруги-наперсницы, вела себя почти как девчонка.
– Честно говоря, мне не понравилась эта картина Сеймура, – сообщила она. – Знаете ли, слишком уж кричащая, на мой вкус. Слишком жуткая.
Вивьен все еще думала о Чарльзе и потому не очень вслушивалась.
– А, да там все утро толковали о Сеймуре. Они думают, что все эти картины – фальшивки. – Только сказав это, она опомнилась: – Забудьте, что я об этом упомянула. Скорее всего, это просто сплетни.
– Но я обожаю сплетни! – Заметив тревогу на лице Вивьен, она торопливо добавила: – Хотя, конечно же, я никогда им не верю. – Зато теперь она поняла, почему Камберленд не особенно-то стремился продать ту картину, и почему оба галерейщика залились краской при слове «сообщник». Некоторое время они шли молча, пока не достигли края парка. – Не тревожьтесь, сказала она Вивьен, имея в виду ее неосмотрительное откровение по поводу картин.
– Теперь я тревожусь гораздо меньше, – ответила та и улыбнулась Хэрриет. – Я рада, что вы ему друг.
– И я тоже. – Хэрриет позволила поцеловать себя в щеку, а потом поправила шляпку и воскликнула: – Мне – в ту сторону! – Вивьен, снова погрузившись в мысли о Чарльзе стала медленно возвращаться к галерее.
Хэрриет тоже утомилась.
– Матушку затрахали! – сказала она вслух, позабавив торговца цветами, стоявшего со своим лотком на углу Джермин-стрит. Она любезно улыбнулась ему: – Собачья жизнь, верно?
Начинался дождь, и, проходя по Пиккадилли, она нырнула под какой-то навес, чтобы защитить от капель птичку, приколотую к ее шляпке. Оказалось, что это укрытие находится возле входа в кинотеатр, и, присмотревшись, она увидела внутри плакат с надписью «Швейцарские девицы рядком». Она не была в кино уже несколько лет, и теперь, поддавшись внезапному любопытству, она приблизилась к будочке кассира.
– Один, пожалуйста, – сказала она старику, сидевшему там с удрученным видом. Она подняла палец. – В один конец, s'il vous plait. Пожалуйста (фр.).

– Пока она набирала в сумочке нужную сумму, он снова погрузился в газету.
– Пять фунтов, да еще и членский взнос – это что-то слишком, проговорила она. – Даже по нынешним временам. – Она похлопала по своей сумочке. – Ну да ничего. Уж зато шоколадки у меня свои собственные.
Когда она вошла в тесный зальчик, фильм уже шел, и в темноте она споткнулась о какого-то человека, стоявшего в глубине.
– Excusez-moi, Простите (фр.).

– сказала она. – Прямо как на войне. – Она нащупала ряд сидений и, пробравшись в середину, со вздохом плюхнулась на свободное место. Из громкоговорителей по обе стороны от экрана лилась тема из Времен года Вивальди, а Хэрриет принялась завороженно наблюдать за тем, как две молодые женщины перебрасываются надувным мячом. Она скинула туфли, вынула из сумочки свои шоколадки и вытянулась поудобнее. Когда какой-то мужчина средних лет встал со своего места и сел рядом с ней, она ничуть не встревожилась: ей представлялось, что современные кинотеатры давно приобрели атмосферу дружеских вечеринок, к которой она была отнюдь не прочь приобщиться.
– Вы знаете, – сказала она дружелюбно, – я не была в киношках аж с пятидесятых. Хотите плиточку? – Она протянула ему шоколад. – Они превкусные, горькие такие. – Тот дико на нее посмотрел и немедленно пересел.
Несколько удивившись такой грубости, она некоторое время за ним понаблюдала, но потом снова обратила все свое внимание на экран, как раз застав тот момент, когда место действия с пляжа перенеслось в спальню. Две девушки лежали вместе нагишом, и Хэрриет сразу же вспомнилась та картина, которую она видела на выставке ар-брю: как одна девушка касалась плеча своего двойника и потом улетучивалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42