Его капитаном в июне был назначен приехавший на Ладогу Рубен Мирзоевич Бархударов. У него был диплом капитана, он был старым, опытным каспийским моряком, случайно в дни войны оказавшимся в Ленинграде и многие месяцы голодавшим там. Команда недоверчиво приняла неизвестно откуда взявшегося нового капитана. Здесь люди знали друг друга десятками лет
Из диспетчерской на пароход принесли приказ: забуксировать две «баржи с продовольствием для ленинградцев и следовать на западный берег. Дул юго-западный ветер силой до пяти баллов. В озере была легкая зыбь. Узнав о предстоящем отходе, команда стала заметно волноваться.
Помощник спустился в каюту к Бархударову, который там раскладывал свои вещи, и спросил:
- Товарищ капитан, мы получили приказ идти на тот берег. Дует сильный ветер. Что делать?
- Идти в рейс! - лаконично ответил Бархударов.
- А не кувырнет нас?
- Нет! - так же кратко ответил капитан. Помощник промолчал и вышел на палубу. Пароход «Батурин», взяв две баржи на буксир, отошел от пирса. Покачивало. Свободная от вахты команда собралась на палубе, выжидающе посматривая на небо, где могли появиться немецкие самолеты, и на усиливающиеся озерные волны.
Громко, чтобы слышала вся команда, капитан сказал:
- Товарищ помощник! Ваша вахта - вы и ведите пароход до места, а я пойду спать. В случае появления самолетов разбудите меня.
И, обратившись к вахтенному матросу, добавил:
- Стойте на носу и смотрите назад, на небо. А помощник капитана будет смотреть вперед. Так скорее увидите самолет!
И ушел вниз. Команда была ошеломлена, - казалось, что капитан рехнулся: «угробит и пароход и нас!»
Но постояв часа полтора на палубе, люди разошлись. Остался на носу только вахтенный матрос. Рейс оказался благополучным.
В порту, на коротком митинге, капитан сказал:
- Я плаваю по морям уже тридцать лет. Вначале меня укачивало больше чем кого-либо из вас, а вот привык - никакой шторм на меня не действует. И вы привыкнете!.. А жизнью вашей я дорожу так же, как и своей. И я за все отвечаю!..
Через два часа «Батурин» получил от диспетчера приказание следовать с одной баржей обратно на восточный берег. Ветер теперь дул с севера и усилился до семи баллов. Однако команда отнеслась к приказанию уже спокойнее.
Когда пароход с баржей обогнул мыс, защищающий рейд от наката волн, и вышел в озеро, зыбь начала быстро увеличиваться. Пароход шел против волн, они обрушивались на палубу. Послышались звуки, характерные для всех «неаккуратных» судов во всех морях: хлопанье дверей, стук незакрепленного инвентаря, скрип ослабших снастей.
Помощник механика Игнатьев выскочил из машинного отделения на палубу, нервно закричал:
- Капитан! На вахте стоять некому, всю команду укачало.
- А вас не укачало? - спокойно спросил Бархударов.
- Пока нет…
- Ну вот видите, какой вы молодец! - улыбаясь сказал капитан. - Из вас выйдет хороший моряк. Становитесь вместо кочегара!
Спускаясь в машину, Игнатьев пробурчал:
- Что за ленинградский черт попал к нам? Кто только его прислал!..
Зыбь и ветер настолько усилились, что «Батурин» потерял ход и, почти стоя на месте, глубоко нырял носом в пропасти между волн, а задравшаяся высоко корма дрожала от бешеного вращения винта вхолостую. Зеленый от качки помощник, стоя рядом с капитаном в рубке, непрерывно «травил» на палубу. Слабым голосом он спросил:
Капитан, скажи правду, нас не кувырнет?
Правду говоря, - нет, а если соврать, то да! - ответил капитан.
Тот ничего «не понял, приступ морской болезни снова заставил его высунуть голову из рубки. С кормы крикнули:
- Лопнула оттяжка буксирного устройства! Теперь идти дальше было рискованно - буксир мог вырвать все это «устройство», пароход потерял бы баржу, и если б даже поймал ее, то буксир некуда было бы закрепить, унесенную баржу выкинуло бы на камни Необходимо было поворачивать к берегу. Выждав наката самой большой волны, после которой обычно следуют маленькие, капитан быстро повернул пароход, сказав помощнику:
- Вот теперь, при малейшей оплошности, может кувырнуть Буксир дергает нас назад, не давая нам вывернуться, а волны обрушиваются на борт. Тут все дело в периодичности. Если период крупных волн совпадет с периодом максимального крена судна и дерганьем буксира, то нас обязательно кувырнет!
Помощник капитана, в недавнем прошлом кочегар, ухватился за стойку. Он ничего не понял в этих «периодах». Он только испугался, услышав: «обязательно кувырнет»… Но пароход уже повернул и плавно пошел к тихой бухте, слегка покачиваясь на попутных волнах.
- Вы теперь испытали настоящий шторм! - обратился капитан к бледной от качки команде, когда «Батурин» с баржей вошли в бухту. - Как видите, все обошлось! Вы теперь стали молодыми моряками, и уже не вам бояться ветров.
… В июле и августе штормов почти не было. Изредка в ясный, солнечный день в небесах появлялся немецкий разведчик, описывая круги над пирсами. Наши зенитки открывали огонь с берега и судов, разведчик удалялся… Когда в конце августа начались свирепые бомбежки, а потом и тяжелые штормы, все были уже опытными, хладнокровными моряками, сдружившимися со своим капитаном, и беспрекословно, в любых сложнейших и опаснейших обстоятельствах подчинявшимися ему.
К тому времени работа по ладожским перевозкам была уже хорошо налаженной. В пассажирские перевозки включились сотня тендеров и множество мотоботов, построенных в Ленинграде, на верфях побережья Ладоги и присланных вместе с командами речниками Мологи, Камы, Северной Двины и других рек. Эти юркие суда отходили от пирсов каждые пять - десять минут, они шли вереницами, между ними шли крупные озерные пароходы, военные катера, на помощь к ним при каждой опасности готовы были подойти канонерские лодки, в небесах патрулировали эскадрильи наших истребителей… Беспрерывный конвейер судов доставлял раненых воинов Ленинградского фронта и эвакуируемое ленинградское население с западного берега от пунктов Морье, Осиновец, Малая Каботажная к восточному берегу в Кареджи, Коболу, Лаврово. Обратными рейсами армада судов доставляла Ленинграду и Ленинградскому фронту все, что было им нужно, все, что скапливалось на гигантских складах восточного берега.
Чтобы во тьме избежать столкновений плавающих судов, были установлены правила движения по озеру: держаться правой стороны бакенов, расставленных вдоль трассы. Столкновения, к счастью оканчивавшиеся благополучно, все же случались, когда какойнибудь зазевавшийся старшина тендера или мотобота ударялся носом своего судна в корму идущего впереди, - дистанция между идущими сплошной вереницей судами не превышала иной раз десятка метров. Вероятно, нигде в мире такого грандиозного движения судов не было!..

Работа на берегах
Проложенная от Войбокалы до Лаврова железнодорожная ветка была тогда же, зимою, протянута вдоль восточного берега Ладоги далее к северу - до Кареджской песчаной косы, выступившей здесь незадолго до войны далеко в озеро, при его обмелении У основания косы появилась железнодорожная станция Песчаная коса. С этого времени все восточное побережье Шлиссельбургской губы превратилось в строительную площадку огромного Кобоно-Кареджского порта.
В шести километрах от косы, возле деревни Леднево, в отличных землянках разместились управление и все службы порта. С весны развернулось строительство судоремонтных мастерских электростанции, больницы и всего, что было необходимо городку, укрытому зеленеющей маскировкой так, чтоб его нельзя было обнаружить с воздуха.
Весной на низменном, песчаном восточном берегу озера были построены скоростными методами пять пирсов, каждый длиною примерно в полкилометра. Такое же строительство порта развивалось на западном, каменистом берегу Ладоги. Два пирса были построены в Морье, один - в Осиновце. По пирсам проложили узкоколейные железные дороги, по которым грузы передавались на берег и с берега вагонетками.
Сразу же оказалось, что ни Кобоно-Кареджский, ни Осиновецкий порты не в состоянии справиться с огромным потоком грузов, подвозимых составами поездов. Десятки тысяч тонн продовольствия оставались на восточном берегу в ожидании погрузки на баржи. Громадными штабелями на земле, прикрытой досками, высились мешки с мукой, крупой, солью, сахаром; ящики со сливочным маслом, мясными и фруктовыми консервами нагромождались рядом с боеприпасами Их немилосердно жгло солнце, их поливали дожди. В сильный ветер озерные волны докатывались до нижнего ряда сложенных мешков и ящиков. Охраны не хватало, редко где стоявший красноармеец, затерявшись в высоких штабелях продуктов, не мог охватить взглядом охраняемый им участок склада. Начались хищения. Тысячи различных опустошенных консервных банок валялись на берегу, доски от разломанных ящиков с маслом плавали вдоль берега. В Осиновце дело обстояло гораздо лучше, - пирс был короткий, выгрузочных площадок не было, груз с прибывших барж выгружался на вагонетки и, минуя берег, поступал прямо в вагоны.
Здесь на западной, ленинградской стороне и внимание к каждому килограмму продуктов было гораздо больше, изголодавшиеся за зиму люди обладали большим чувством ответственности, хорошо понимали, как отразится на жизни ленинградцев каждая, даже мелкая недостача Но здесь флот подолгу простаивал на рейдах в ожидании очереди к выгрузке.
Необходимо было немедленно усилить погрузочноразгрузочные работы, и умножить количество буксируемых барж, и увеличить их тоннаж.
Погрузочно-разгрузочными работами вплотную занялось военное командование. Направленные сюда красноармейцы выходили на работу повзводно, трудились по пятнадцать и по шестнадцать часов в сутки и, сознавая, какое великое дело им поручено, были полны энтузиазма. Не считаясь ни с погодой, ни с временем, они научились трехсотдвадцатитонные баржи грузить за два часа и за столь же рекордный срок разгружать. К середине июня горы грузов на берегу начали уменьшаться, но тут обнаружилась другая беда: переброшенные с каналов и рек «маринки» и «фонтанки», не рассчитанные на озерное плаванье, были слабо укрепленными и начали трещать по всем швам Под ударами даже небольших волн они коробились, в них появлялась течь, они стали тонуть. Десятки таких барж с заполненными водою трюмами лежали на отмелях и, разбиваемые прибоем, разваливались А за прошедшую зиму на берегу не было построено ни одной баржи.
Грузы из железнодорожных вагонов опять приходилось складывать на берег, штабеля продуктов угрожающе росли. Достать исправные баржи было негде, их надо было немедленно и быстро строить
И в самый разгар навигации началось строительство такого несамоходного флота. В четырех километрах от Осиновца решено было создать новый порт в бухте Гольсман и построить здесь судостроительные мастерские… В бухте появились землечерпальные снаряды, надо было засыпать берег камнями и гравием, выровнять площадки, оборудовать бухту всем необходимым. Это была огромная работа, и ее удаюсь провести за месяц. Синевато-белые искры непрерывно потрескивающих электросварочных агрегатов, освещая свое место, по ночам давали верный ориентир приближающимся издалека пароходам с баржами. Без устали работал конструктор Парашин, создавая металлический несамоходный флот. Корпуса этих стальных озерных барж строились отдельными секциями в Ленинграде, доставлялись в Морье по частям, и здесь секции смыкали электросваркой, достраивали баржи. Едва оправившиеся от голодной зимы, ленинградские рабочие трудились с такой энергией, что примерно за два месяца было выпущено одиннадцать шестисоттонных барж.
А далеко отсюда, почти у самой линии фронта с финнами, в Сясьстрое, была зимою создана другая судостроительная верфь, она строила крупные деревянные баржи, которые обозначались номерами, начиная с No 4100.
Деревянные баржи строились и ремонтировались также в Новой Ладоге, Кобоне, Свирице и в Морье. Всего к началу навигации было построено тридцать озерных барж, их общая грузоподъемность достигала почти двенадцати тысяч тонн. Директором строительства барж был неутомимый и энергичный С И. Шилейкис, которого все водники уважали за скромность и талантливость…
Одновременно в Новой Ладоге восстанавливались поднятые эпроновскими водолазами со дна озера пароходы, которые были потоплены немецкими бомбардировщиками или погибли в осенних штормах 1941 года. В строй действующего транспортного флота было введено больше двадцати таких пароходов.
Весь этот «баржевый» и самоходный флот шел на выручку ленинградцам, - одна только бухта Гольсман стала вмещать сразу до десятка барж общей грузоподъемностью восемь тысяч тонн Канальные пароходы теперь уже нигде не простаивали, они непрерывно буксировали баржи с одного берега на другой.
Берег в Кареджи стал очищаться от гор продовольственных грузов. Но новые горы, на этот раз каменного угля, в котором остро нуждался Ленинград, бросал в полутора километрах oт пирса Кареджи. Десятки тысяч тонн прибывавшего угля сваливались на берег все дальше от пирсов, занимали огромные площади. Ленинградская промышленность без топлива умирала, а чтобы отправить в Ленинград уголь, его надо было грузить в вагонетки, везти километр по берегу, полкилометра по пирсу, заваленному багажом эвакуируемых ленинградцев, очищая узкоколейный путь от их вещей и двигая вагонетки навстречу десяткам тысяч людей… Это значило - грузить восьмисоттонную баржу две недели. Это значило - за всю навигацию дать Ленинграду пять-шесть тысяч тонн угля, то есть практически не дать ничего!
В Кареджи началось строительство угольного пирса, по которому паровоз подавал бы вагоны с углем непосредственно к баржам. Строительные работники НКПС построили пирс за несколько недель. Его высота достигла четырех метров, длина превышала полкилометра. Засыпанный и прочно укрепленный камнями, он отлично, не расшатываясь, выдерживал бегающий по нему паровоз с полными угля вагонами. А на противоположном берегу, в бухте Гольсман, от маленькой станции Болт провели железнодорожный путь, вывели его на пирс, поставили краны, перегружатели угля…
Заводы и фабрики Ленинграда начали оживать, задымили трубы военных кораблей и речных пароходов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87