Почта все дома, брошенные жителями, пусты, в них разместились только АХЧ, да редакция дивизионной газеты, да кухня, рассылающая обеды по отделам штаба и по некоторым частям.
С комиссаром штаба долго выбирали дом, где бы остановиться, но все в таком состоянии, что выбрать трудно. Наконец выбрали, повалили платяной шкаф, Чертов лег в шкафу, я - на доске, положив ее на вещи… Грязь, опустошение… Отдохнуть трудно, - решили вернуться на КП.
Здесь начальник политотдела старший батальонный комиссар Яремчук рассказывает нам о роте снайперов-истребителей.
За короткий срок рота уничтожила пятьсот сорок восемь гитлеровцев. Каждый из них был подстрелен в систематической, умелой и беспощадной охоте. Эта рота к нынешнему дню состоит из семидесяти семи человек - значит, в среднем на одного бойца приходится от восьми до девяти убитых врагов.
Но самое удивительное: уничтожив пять с половиной сотен фашистов, то есть положив в землю полностью батальон немцев, сама рота не потеряла ни одного человека убитым, и только трое в роте были ранены. Один из них сегодня уже вернулся в строй.
Счет истребленных гитлеровцев ведется строго, проверяется тщательно, придирчиво, и потому, даже если допустить возможность в редких случаях отдельных преувеличений или ошибок, сообщенная мне цифра потерь гитлеровцев может измениться весьма незначительно.
Яремчук называет лучших снайперов - алтайца Кочегарова, Седашкина (который сейчас ранен), Селиверстова…
Решаю немедленно отправиться в эту роту. Мои спутники остаются до утра со своей машиной в штабе дивизии.

КП роты истребителей
… Расстался со спутниками, шагаю в роту один под дождем, ориентируясь по карте и компасу. Вот искомый березнячок на болоте, зеленая чаща принимает в себя разрывы воющих в воздухе мин, доносит треск пулеметных очередей; сие означает, что я при-
близился к переднему краю. Командир роты Байков, предупрежденный по телефону, встречает меня, ведет в низкий бревенчатый сруб, утвержденный на болотных кочках и замаскированный ветвями.

Старший лейтенант Байков
10 июня. Вечер. КП командира роты
При первом взгляде на человека, встретившего меня, я не подумал, что он и есть командир грозной всему фронту известной роты. Парень лет двадцати, гладко причесанный, с задорным лицом и насмешливыми глазами задиры и забияки совсем не произвел на меня впечатления воина дисциплинированного, выдержанного, точно рассчитывающего свои слова и поступки. Так, подумалось мне, рубаха-парень, но уж больно дерзкие у него глаза, любит, наверное, похулиганить… Ну да что с такого возьмешь - мальчишка!
Я не удивился медали «За отвагу» на его гимнастерке - в такой роте должны быть отважны все, - но удивился трем зеленым «кубарям», украшавшим каждую из его зеленых петлиц.
- Старший лейтенант?
- Точно, - ответил он и, почему-то смутившись, добавил: - Представили к званию капитана уже давно, да чего-то не пришло еще утверждение!
- А где командир вашей роты? - спросил я, осматриваясь в полумраке, не разгоняемом двумя крошечными оконцами справа и слева от двери.
- А это я! - просто ответил парень, и так я узнал, что он и есть Александр Федорович Байков, о котором мне уже было известно, что накануне войны, год назад, ему действительно было девятнадцать лет, что, едва окончив тогда семилетку, избрав своей специальностью изготовление дамских сумочек, портфелей и чемоданов, он стал учеником галантерейного цеха, а в порядке комсомольской общественной нагрузки трудолюбиво занялся в своем цехе культработою…
Не представляю себе, как удалось ему стать командиром роты, уложившей здесь, на подступах к Ленинграду, невероятное количество гитлеровцев и не потерявшей при этом ни одного человека убитым?!
Обо всем этом предстоит мне узнать в подробностях.
В бревенчатом срубе, который не совсем правильно называть блиндажом, потому что он не врыт в землю (болото!), - чистота, опрятность, порядок. Я приписываю их прежде всего воздействию политрука роты Торжкова, балтийца-моряка, защитника Ханко, с которым знакомлюсь, войдя в блиндаж.
Наблюдаю хорошие исполнительность и дисциплинированность бойцов, входящих на КП по множеству надобностей. Располагаясь в лесу вокруг блиндажа, на березовых скамеечках, вокруг вбитых в болотные кочки рубленых столиков, они простодушно веселятся: слышны песни под баян и гитару, смех, шуточки… А ведь каждый из бойцов роты - кто сегодня, кто вчера - леживал по многу часов в торфяном болоте, снайперскими своими выстрелами навлекая на себя шквалы минометного, пулеметного и даже пушечного огня…
Я сказал о первом своем впечатлении политруку, но он ответил весьма решительно:
- В этой роте я только со второго мая, человек здесь новый: такую бодрость и непреклонность духа за какой-нибудь месяц я бы создать не успел. Разумеется, по-флотски за чистотой и дисциплинированностью слежу, но дело тут не во мне: это все Александром Федоровичем Байковым создано. Конечно, такой дружной и боевой роту сделали в общем-то мы, коммунисты, Байков у нас кандидат, я - член партии. Вот еще заместитель мой - замполитрука Михайлов Виктор Дмитриевич… Ну, надо сказать, и парод к нам подбирался лучший - по доброй воле, с отличными характеристиками!..
Усевшись с Байковым за маленький, срубленный из тонких неокореиных березок стол, я проговорил с ним весь вечер.
Байков родился на Смоленщине, в городе Вязьме,
в 1940-1941 годах приобрел военную специальность в Лепельском минометном училище, начал войну лейтенантом, командиром минометного взвода, в октябре попал в 128-ю дивизию. С 27 октября уже ходили в наступление на 8-й поселок, - он участвовал как пехотинец.
Затем, когда в дивизии были организованы курсы минометчиков, его назначили командиром минометного взвода, через месяц направили в заградбатальон, стоявший у Верхней Назии как резерв командира дивизии.
21 декабря противник прорвал оборону на территории Гонтовой Липки, и батальон получил приказ ликвидировать прорыв. Во взводе Байкова было всего пятьдесят мин. Выпустив их, взвод пошел в наступление как пехотный, удалось захватить два немецких сорокадевятимиллиметровых миномета и около пятисот мин. Их тут же применили. Это помогло всему батальону свободно продвигаться, - артиллерия наша почти не вела огонь: было мало снарядов… За ликвидацию прорыва Байкова наградили медалью «За отвагу».

Дела у речушки Назии
Ночь на 11 июня. КП командира роты
Вечер незаметно переходит в белую ночь. Связной командира роты Иван Бордюков, протопив «для сухости» чугунную печурку, застелив плащ-палатками и простынями соломенные тюфяки на нарах, зажигает фитилек самодельной плошки. Байков продолжает рассказывать, подсев к столу, его слушает и политрук Торжков.
- Двадцать девятого декабря мы - заградбатальон - были отведены обратно в резерв, и с этого дня я стал готовить снайперов. Так, приходили по шесть, по девять человек с полка, и мы, таким образом, организовали взвод снайперов. В их числе были Седашкин, Статуев, Овчинников - теперь люди знатные. После прохождения курсов мы их распределяли по полкам.
Я готовил три партии - каждую по месяцу (январь, февраль, март). С апреля набрали четвертую, этих снайперов мы уже не отпустили в части, а оставили при дивизии как резерв.
Внимательно слушавший политрук Торжков извлекает из нагрудного кармана затрепанную записную книжку, справляется по ней:
- Этот выпуск состоялся двадцать второго апреля - двадцать восемь человек. Они составили взвод истребителей - три отделения, которые по требованию командира полка рассылались в ту или иную стрелковую роту. Первый раз взвод пошел охотиться тридцатого апреля, выполнял задачу три дня. Вскоре дали нам еще двадцать человек из резерва, мы их тоже подготовили и оставили у себя. Так стало два взвода, и они начали называться ротой.
Второй взвод начал охоту с тринадцатого мая, группы охотились по девятнадцатое, потом возвращались, отдыхали, шли снова. Этот взвод истребил в мае сто восемьдесят одного гитлеровца.
- Восьмого мая, - продолжает Байков, - приехали к нам из армии еще двадцать человек, имевших только шестидневную снайперскую подготовку. Мы их тоже превращали в снайперов, образовав из них третий взвод. Он начал действовать с первого июня.
Пока второй и третий взводы обучались, я с первым взводом ходил по полкам на истребление гитлеровцев. Сейчас ходят уже все взводы роты…
На месячных курсах люди прежде всего проходили стрелковое дело, а в остальное время занимались тактикой, топографией и саперно-маскировочным делом. Стрелковым делом занимались так: при выводе взвода на учебу делились по отделениям. Одно - стреляло, другое занималось наводкой, третье - измерением расстояний. Таким образом, рабочий день был уплотнен. Подготовку проводил я лично, и сам я в настоящее время - снайпер…
В записной книжке политрука Юрия Петровича Торжкова есть много точных, можно сказать - бухгалтерских записей. Слушая вместе со мной Байкова, подливая нам в алюминиевые кружки чаи, он одновременно сделал для меня несколько выписок.
Я даю здесь эту выписку не полностью. В списке Торжкова перечислены двадцать пять человек. В конце списка Торжковым подбит итог: «Всего - 442», и сделано примечание:
«Остальных - истребил 1-й взвод.
Все бьют немцев винтовкой, и все - во время охоты».
Закончив со мной разговор, Байков и Торжков вышли из блиндажа сделать какие-то распоряжения.
Белая ночь ясна. Доносится орудийный гул, где-то неподалеку хлопают мины, а моментами лесную тишину раздирает ожесточенная стрельба по пролетающим над нами фашистским самолетам.
Ложась спать на нарах, рядком с Байковым, я задаю ему вопросы, и он отвечает мне:
- Когда первый раз идешь в бой, кажется страшным, а уже в наступлении обо всем забываешь, становишься смелым, мужества набираешься. Мальчишеское озорство (а я был здоровый озорник!) помогло. Важно: с детства я никогда не терялся. И позже - в докладах старшему начальнику: хоть сам маршал приди! А еще уменью подойти к массе помогла моя культработа, знаю интересы бойца, до тонкости понимаю его. А вот симулянтов узнаешь сразу, потому что в детстве, хулиганя, сам был таким…

Три снайпера
11 июня. КП командира роты
Засыпая, слышал разговор:
- … Как фашист падает? Наблюдал я в стереотрубу. Если угодишь крепко - медленно падает. А если ранят - подымут гам: «Пропало все!» Немцы трупы своих всегда стараются утащить. У них это очень быстро делается. Во время наступления один фриц остался в блиндаже, выскочил и - на бойца со штыком. Но боец не растерялся, сам проткнул его штыком и еще пулей добил…
Это Байков тщился удовлетворить любопытство своего связного Бордюкова, который обижен, что его «не пускают в снайперы».
Только было заснул, явились кинооператоры и Чертов - их не устроил ночлег в политотделе. Здесь, на КП роты истребителей, им, как и мне, оказано отменное гостеприимство. Горел огонек - фитилек на блюдечке с жиром. Был чай в ведре. Были разговоры. А потом нам уступили свои места, все полегли спать. Сон хороший - мягко, сухо, тепло. Однако, изрядно промокнув вчера под дождем и затем не просушившись, я простудился.

В роте снайперов-истребителей.
Снайпер А. Седашкин. 128-я сд.
Июнь 1942 года.
Зачинатели истребительного движения в 128-й дивизии и самые опытные снайперы - Седашкин, Статуев и Кочегаров. Их прежде всего и захотелось мне повидать. Седашкин 18 мая был ранен и только вчера, в день моего приезда сюда, вернулся в роту.
Вызванный командиром роты, он пришел ко мне в блиндаж - суровый, кряжистый, серьезный, с орденом Красной Звезды на своей выцветшей и залатанной гимнастерке, глянул на меня пристально свинцовыми глазами, вытянулся.
- Старший сержант Седашкин А. И. (он так и сказал «А. И.", вместо «Александр Иванович») явился по вашему приказанию! - низким и сильным голосом «доложил» он мне, приставив к пилотке огромную ладонь.
Я сразу прикинул взглядом, как он, кочегар и алтайский охотник, брал на вилы медведя, как враз душил своими ручищами волка и как, легко играючи топором, рубил в тайге стволы вековых деревьев…
Мне трудно было заставить Седашкина чувствовать себя «свободно» со мной, когда «по моему приказанию» он бочком, стеснительно присел на краешек скамьи перед столом, глядел не на меня, а на мои «шпалы» старшего командира, пожелавшего невесть зачем «спытать» его солдатскую душу. И никак не мог с докладного, официального языка перейти на простую, конечно, гораздо более свойственную ему да, вероятно, и очень сочную русскую речь.
Я сразу узнал, что образования у него - никакого, что в его таежной семье грамотностью считалось знание звериных и птичьих повадок, что в охотничьей артели он работал по договорам, а с 1928 года, «когда стали всех в колхоз соединять», выехал в Барнаул и поступил работать на производство, кочегаром на хлебокомбинат… Мобилизованный осенью сорок первого года, он сразу попал в 128-ю дивизию, на фронт.
Положив свои мощные руки на стол, Седашкин заговорил сухо, скупо:
- Двадцать первое декабря было Я пошел в наступление, ходили мы семьдесят человек пулеметчиков, минометчиков, и - из всех семидесяти - нас. стрелков, восемнадцать было, командиром отделения я ходил. Уничтожили всего триста пятьдесят человек, а из нас, восемнадцати стрелков, осталось тринадцать. А всего мы потеряли своих двадцать три человека.
Мы вышибали немцев, вклинившихся в нашу оборону. После боя я ходил по полю боя, обнаружил в блиндаже офицеров - восемь человек. Бросил две гранаты, убил семерых, одного ранил и добил. Документы и прочее - осталось. Эти у меня не в счету, потому что нашего начальника не было и я не считал их.
Зимой было еще: я и Кочегаров вытащили из-под огня шесть наших человек убитых и одного раненого. Сутки, однако, лежали под немецким взглядом, и раненый тот замерз. У немцев их снайперы подстерегали нас, я всех увидел, одного снял с трубы избы. За другим снайпером два дня охотился. Обманул его - шапкой мотал, - убил его…
Восемнадцатого мая командир роты пятьсот тридцать третьего полка, куда мы прибыли (пять снайперов со мной, я - шестой), попросил выследить их снайпера и снять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87