Грандиозный карнавал… ВИП-приглашение на двоих… Ты понимаешь?! – Я торжествующе помахал конвертом. – Это же билет в атхартийский бомонд! Ты же пойдешь со мной? Не откажешься погреться в лучах моей славы?
– Мне фиолетово, – буркнула Фаина.
Но в глазах у нее уже загорелось любопытство. Очень скоро мы, позабыв о ссоре, наперебой обсуждали карнавальные костюмы. Да здравствует Леопарди Великолепный! Он обеспечил мне тихий семейный вечер перед броском в неизвестность.

48

Первые шаги в неизвестности были ошеломляющими.
Я шел по Кронверкскому проспекту – прямо по трамвайным путям. Здесь все ходят по путям, поскольку вероятность появления трамвая стремится к нулю. В Питере стоял прохладный июльский день. Ветер с Невы подгонял меня в спину. Пахло рекой, выхлопными газами, а иногда – зоопарком. Волею Судьбы, Натха, Вираты и прочих богов, а также загадочных сил природы я оказался в самом любимом районе города, да еще в теле моего близкого друга.
Дружба, как и любовь, имеет свои законы. И один из них, почти хрестоматийный, – после двадцати пяти новых друзей не заводят. (Соседи, сослуживцы и собутыльники, разумеется, не в счет.) Исключения только подтверждают правило.
Настоящие друзья появляются в детстве. Они так же посланы свыше, как первая любовь. Ты не выбираешь их сознательно, а просто живешь с ними в одном дворе, сидишь за одной партой, или ваши родители снимают дачу в одном и том же месте. В старших классах и в институте это происходит иначе. Ты вдруг открываешь для себя человека, с которым можно говорить обо всем на свете ночами напролет… Потом пестрая школьно-студенческая компания просеивается через сито семейных дел, бизнеса и прочее, и прочее. И остаются два-три человека, которых ты и зовешь друзьями.
Так это должно быть, Сурок. А вот у меня не сложилось…
В свое время общительность сослужила мне дурную службу. Количество не перешло в качество, и однажды я понял, что одинок. Не то чтобы это причиняло боль… Нет, мне всегда было с кем сходить в баньку и попить пивка, но все же… какая-то неполноценность…
В девяносто седьмом Евгений возглавлял такую же маленькую риелторскую конторку, как мой «Горизонт». Пыхтя, мы неслись по пути рыночной конкуренции. То он вырывался вперед, то я. Пару раз мы крупно поругались, обвиняя друг друга в нечистоплотном переманивании клиентов. Потом вместе провернули несколько удачных сделок, на этом сблизились, стали общаться в неформальной обстановке, обменялись пьяными откровениями, подружились.
Наши отношения были основаны на почти инстинктивной уверенности, что, случись у кого-то из нас беда, другой непременно поможет. Повод проверить это не заставил себя ждать: в девяносто восьмом году грянул дефолт.
Меня порядком потрепало, но чудом я удержался на плаву. А Женька разорился. Я с ужасом понимал: дружбе конец. Нет, я бы его не бросил, я дал бы ему денег, я дал бы ему работу… Но не может один друг быть просителем, а другой благотворителем. Любое неравенство – это зависимость для обеих сторон, а я считаю свободу обязательным условием дружбы. Искренние чувства как редкие звери: они в неволе не размножаются… Евгений был моим единственным другом, и вопрос о приоритетах не стоял.
Я предложил ему стать соучредителем моей фирмы – разумеется, в равных долях. Ничего, кроме базы данных, у него не осталось, и мой поступок, с точки зрения делового человека, выглядел сущим безумием.
Женька покрутил пальцем у виска и сказал: «Не будь кретином. Хочешь помочь – выкупи у меня базу данных. И не надо вот этих вот жестов с барского плеча». Я сначала произнес что-то высокопарное, а потом пригрозил, что если он откажется, то все спущу за бесценок и уйду бомжевать. Мы долго обменивались любезностями вроде «упрямая дубина», «crazy», «идиот», а потом напились, как безобразные свиньи. Он все-таки согласился. Дружба уцелела, и, к слову сказать, бизнес не пострадал.
И вот я оказался в его теле. Непростая ситуация, Сурок… Одно дело – использовать в качестве таксиста постороннего человека. И совсем другое – Женьку, одного из немногих, кем я по-настоящему дорожил. Поэтому я сидел тише воды ниже травы и даже не поинтересовался, куда это он так энергично шагает. А зря. Потому что был совершенно не готов увидеть за столиком уличного кафе еще одно знакомое лицо. Злата, моя последняя подружка, махала Женьке рукой, едва не выпрыгивая из узких джинсов.
От злости я едва не улетел обратно в Атхарту. Так они встречаются! И оба еще не сносили кроссовки, в которых шли за моим гробом… Вот сволочи! Обалдевая от противоестественного стечения обстоятельств, я – то есть Женька – опустился на стул.
Злата, голым пупком касаясь вазочки с мороженым – зрелище не для слабонервных! – расцеловала Женьку в обе щеки.
– Чего такой мрачный, Жешик?
– Вообще-то я только что с кладбища, – сообщил он, поправляя очки. – Жаль, что ты не смогла поехать.
Злата всплеснула руками:
– Ой! Я очень хотела поехать, но ты слишком поздно мне напомнил… То есть я и сама, конечно, помнила… Но встречу было никак не отменить. Понимаешь, заказчик – такой зануда. Ему никак не втемяшить, что я дизайнер, а не маляр. Он жмотится и хочет, чтобы я работала с гастарбайтерами. А когда ты летишь в Лондон? Утром?
– Утром. Знаешь, могила выглядит так запущенно…
Я не сразу понял, о чем речь. Потом спохватился: батюшки! Он же про мою могилу говорит! Точно. На днях была третья годовщина. В Атхарте как-то не принято отмечать подобные даты…
– Конечно, столько времени прошло, – вздохнула Злата, накручивая на палец белый локон. Она очень яркая девочка: высветленные в седину волосы, загорелое лицо и карие глаза.
– Три года, – уточнил Евгений. – А к отцу чего не поехала? Он спрашивает про тебя: как там, мол, моя невестка? Обижается.
Злата вытаращила глаза и сложила губы куриной гузкой.
– Конечно! Теперь – невестка. А когда я насчет квартиры заикнулась, кем он меня назвал? Помнишь? И пусть обижается. Думаешь, мне было не обидно? Больше года жизни псу под хвост!
– Ну если ты так смотришь на вещи… – Евгений покачал головой.
Злата дернула носом:
– Прости. Конечно, он был твоим другом. Я тоже была к нему привязана. Я хотела за него замуж. Но ты же знаешь, какой он сложный человек. Был. Какие-то тайны… Представляешь, он на полном серьезе прятал от меня свой школьный альбом! Ты случайно не знаешь, что там такое?
– Понятия не имею, – невозмутимо ответил Женька.
Ай молодца, одобрил я. Я-то прекрасно помнил, как рассказывал ему про одну фотографию… Мне ужасно не хотелось, чтобы Злата до нее добралась.
– К тому же он совершенно не выносил ответственности, – продолжала Злата. – И его родители могли бы поступить со мной поблагороднее. Можно подумать, ты мало им заплатил за Егорову долю. Зачем им квартира? Мать вообще здесь не живет, у отца свои хоромы… Я же не виновата, что мы не успели пожениться! Слушай, – прервала она сама себя, – вечер воспоминаний – это чудно, но я звала тебя не за этим.
– А зачем? – сглотнув, спросил Евгений.
Злата подперла щеку рукой, прикрыла влажные глаза и хриплым шепотом спросила:
– Сам догадаешься? Большой мальчик…
О-па. Я хорошо помнил этот взгляд и эту полуулыбку Моны Лизы. Оружие, которое Злата пускала в ход с большим разбором и всегда – без промаха. Она уставилась на Женькины губы, и бедолага автоматически облизал их. Я чувствовал, как холодные мурашки бегут по его телу. И все-таки ее инициатива Женьке не нравилась. Злата вообще никогда ему не нравилась! И сейчас он боролся. Он хотел ее отшить, но боялся обидеть. Честное слово, я не выдаю желаемое за действительное! Только поэтому я решил помочь другу.
Когда молчание неприлично затянулось, я заставил Женьку произнести:
– Господи! Ну и дела! Когда ты так щуришься, у тебя жуткие морщины. Если хочешь, моя девушка даст тебе телефон своего косметолога. Так ты вспомнила, что хотела мне сказать?
Моя золотая девочка не осталась в долгу. Сузив глаза в две злые щелки, она прошипела, подрагивая ноздрями:
– Не стоит изображать Егора, Жешик. О покойниках плохо не говорят, но он был редкостная дрянь. У тебя все равно так не получится. Тебя не затруднит заплатить за мое мороженое?
С этими словами она сдернула сумочку со спинки стула и ушла, не оглянувшись. Мы с Евгением в одном флаконе мрачно закурили.
Вот так, значит. Я – дрянь. Она была ко мне привязана. Ох, Злата… Но не стоило тратить бесценные минуты пребывания на Земле на мысли о ней.
Не мешая Евгению, я любовался летним городом. Пыльная зелень, полеты голубей, цоканье каблучков по асфальту… Все прекрасно, все это с юности знакомо. Вот только небо… Что-то с ним было не так.
Как волновало меня когда-то такое ветреное июльское небо! Толпятся, сталкиваются огромные кучевые облака. Они то похожи на города, озаренные солнцем, то рушатся в глубокую тень. В их движении – непостижимая, недоступная человеку небесная жизнь.
Да. Все мы, пока ходим по Земле и смотрим на небо, испытываем прикосновение Великой Тайны. Увы. Я перешагнул Порог, тайна превратилась в знание, и сразу изменились масштабы. Мы с небом были теперь как бы наравне. Но почему-то меня не радовало это равенство…
– Какого черта я заговорил, как ты! – выпалил вдруг Евгений. Он обращался ко мне мысленно, виртуально, это была всего лишь фигура речи.
Но все это я сообразил потом, сначала на автомате ответив Женьке его же голосом:
– Да ты бы еще полчаса с ней цацкался!
Возникла пауза.
– Это не я говорю… – прошептал Евгений и дико огляделся вокруг.

49

Я уже говорил, Сурок, что для курьера проблемы контакта между живыми и мертвыми не существует? Ну так вот. Воплотился в таксиста – и контактируй сколько душе угодно. Человек различит чужой голос среди суматохи собственных мыслей. И уж тем более поймет, что из его рта вырвались не те слова, которые он собирался сказать. Я уже делал так, когда кричал на споткнувшуюся Фаину, пребывая в ее теле. Некоторые курьеры сознательно поступают подобным образом. Это совсем не трудно. Проблема, конечно, в том, что люди совершенно не готовы к такому повороту событий. Им легче поверить, что они сошли с ума. Поэтому такие выходки, хотя и противоречат Уставу, не могут всерьез повлиять на Баланс.
Мне следовало затаиться. Женька решил бы, что ему померещилось, что он под впечатлением поездки на кладбище. Но соблазн был слишком велик. А вдруг удастся поговорить с ним по-настоящему?!
Мой голос зазвучал в Женькиной голове:
«Давай-ка уйдем отсюда. Здесь слишком людно, и на тебя уже начали оборачиваться. Вон там, под кустом сирени, отличная лавочка…»
Евгений медлил, продолжая привлекать внимание своим опрокинутым лицом. Проще всего было заставить его пересесть. Но мне не хотелось им манипулировать!
«Ну давай же! – уговаривал я. – Да, это я, Егор Гобза, только не надо кричать, не надо так резко вскакивать… Осторожно, стол! Черт!»
– Черт! – вслух воскликнул Евгений, потирая ушибленное колено. Потом подозвал официантку, вручил ей деньги за Златино мороженое и, прихрамывая, поковылял к скамейке.
Я был по возможности краток. Тем не менее Евгений сотню раз меня перебивал восклицаниями: «Пора, пора мне в отпуск!», «Нет, у меня точно крыша едет!» и «Этого не может быть!». Я с трудом убедил его, что орать вслух не обязательно. Достаточно подумать, я услышу.
Когда я закончил, мы снова закурили на пару. Потом я осторожно сказал:
«Женька! Привет».
«Привет, – отозвался он. – Знаешь, если я не спятил и в самом деле разговариваю с тобой, то я очень рад. Вообще-то мне не привыкать. Поначалу я все время с тобой разговаривал. Советовался. Сам за тебя отвечал».
«Сейчас только не утруждайся отвечать, – попросил я. – Расскажи лучше, как живешь. Как дела в „Горизонте“?»
«А ты не знаешь? – смутился Евгений. – Я думал, мертвые все знают про живых».
«У нас, конечно, есть бездельники, которые подглядывают за живыми, но я не из их числа, – проворчал я. – Ничего не знаю!»
«У нас все хорошо. Твою долю я выкупил у твоих родителей, они же были наследниками. Я хорошо заплатил, по-честному. Черт, если по совести, то вся фирма их, я же понимаю, это ты меня, дурака, пожалел тогда… Но по документам…»
Женька оправдывался, как будто к нему явился злобный, мстительный санги и взывает к голосу совести. Я попытался положить этому конец:
«Слушай, расслабься. Я тебе ясно сказал тогда: это – твое. И жалость тут ни при чем. Мне казалось, ты понял».
– Я понял, – вслух сказал он и, спохватившись, прикрыл рот ладонью.
«Значит, ты со мной в Англию, Егор?»
«Да, только до Лондона. Потом пересяду на другой рейс», – усмехнулся я. Действительно, в Лондоне мне предстояло воплотиться в какую-то девчонку и выполнить поручение Джан. А потом в теле еще одного таксиста добраться до родового поместья Мэллори.
«Что я могу для тебя сделать?» – спросил Женька.
Я мысленно пожал плечами.
Он настаивал:
«Нет, ты подумай. Я могу прогулять тебя, где ты хочешь. Накормить чем-нибудь… И напоить. Мы можем поехать к твоему папе. Я поговорю с ним за тебя. Давай соображай! Что бы ты ни говорил, я твой должник. Я уж и не надеялся, что смогу с тобой расплатиться».
Я озадаченно соображал. Видеть отца и говорить с ним я не хотел. Боялся своих эмоций. Не стоит перегибать палку. Что касается прочего… Ты знаешь, Сурок, я и так могу заставить таксиста сделать все по-моему. Но провести настоящий земной вечер с другом – это совсем другое дело.
Однако мне пришла совсем хулиганская мысль.
«Ты будешь очень занят в Лондоне?» – поинтересовался я.
«Я лечу к друзьям. У меня будет неделя свободного графика. А что?»
И я объяснил Женьке что.
Предстоящее покушение на частную собственность заметно его смутило. Он вообще не любит авантюры. Но ему неудобно было отказаться – ведь он сам предложил мне помощь. Понимаю, я поступил по-свински… Но уж больно соблазнительна была перспектива отправиться в Йоркшир в компании толкового союзника, а не тупого зомби, за которого все придется решать мне. И в конце концов, Сурок, я ведь его не принуждал!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44