Каролина вскрикнула. Турецкие шаровары цвета киновари… Широкий серебряный пояс… Короткое, расшитое серебром болеро, обтягивающее мускулистое тело… Лишь у одного человека было такое одеяние.
Временами казалось, что человек на канате шагает по воздуху, словно фантом, созданный из света и тени. Каролина не могла разглядеть его лицо, это был всего лишь причудливый яркий силуэт, менявшийся с каждой секундой.
Локтями она проложила себе дорогу сквозь толпу. Зрители стояли вокруг манежа неподвижной стеной, и Каролине пришлось врубаться будто в камень, однако со свойственной ей напористостью она продиралась вперед и вперед. Наконец она оказалась совсем близко, почти под канатом, натянутым между двумя выкрашенными в красно-белую полоску деревянными столбами.
Мужчина дошел теперь до середины каната. Никакого сомнения: на нем была одежда Бату. Каролина уже хотела выкрикнуть его имя – но тут он прыжком сделал пол-оборота. Все громко захлопали, а Каролина во все глаза всматривалась в его лицо: капли пота на широком лбу, на который падали короткие вьющиеся волосы, дерзкая улыбка в далеко отстоящих друг от друга глазах, гордый нос с горбинкой, узкие губы. Она таращилась на это чужое лицо, словно ждала, что мираж вот-вот рассеется и проступят черты Бату. Но это был не Бату. На какой-то миг ее отчаяние озарилось лучом надежды – и вот он снова погас. Страхи и унижения прошел с того дня не так ранили ее душу, как это разочарование. Словно только сейчас она почувствовала всю степень своего одиночества.
Барабанная дробь где-то позади, ненадолго смолкшая, опять набирала силу. Медленно, сантиметр за сантиметром, канатоходец сел на шпагат. Толпа замерла, можно было подумать, что все перестали дышать.
И в этот момент циркач, растянувшийся на шпагат, неожиданно завалился назад. Было впечатление, что он падает, но он повис, зацепившись согнутыми ногами, и с непостижимой скоростью закрутился вокруг каната. Раздались восторженные крики и свист, публика бешено зааплодировала отчаянному трюку.
Каролина побежала к трем пестрым фургончикам, стоявшим поодаль от манежа. В первом горел свет. Каролина взлетела по деревянной лесенке; цирк – неплохое место, чтобы спрятаться.
Посреди комнаты, спиной к ней, одетая только в розовое трико, стояла миниатюрная фигурка и мылась в жестяной миске. На спинке стула висел рыжий всклокоченный парик, а на полу лежал костюм арлекина.
Каролина глядела на обернувшееся к ней красно-белое клоунское лицо.
– Извините…
Девушка выпрямилась и опустила кусок мыла, которым собиралась смывать грим с лица. Она не была ни смущена, ни напугана. Ее светлые глаза скользнули по платью Каролины.
Каролина нерешительно топталась в двери. Она все еще не могла поверить: ее не прогнали! После всего, что она пережила, ей это казалось чудом. Она робко огляделась. Синие деревянные плашки на стенах, починенный во многих местах ковер, занавески в цветочек, бархатная фиолетовая портьера в глубине, словно альков скрывавшая кровати, – все это свидетельствовало о заботливой руке, искусно старавшейся из убогого жилища сделать уютный уголок. За ее спиной открылась дверь. Грациозная женщина в прозрачном бирюзовом костюме баядерки ошарашено остановилась перед Каролиной. За ней раздался звонкий смех. Канатоходец в костюме Бату вошел в фургон.
Женщина настороженно разглядывала Каролину.
– Ты кто такая? Что тебе здесь надо?
Прежде чем Каролина успела ответить, девушка опередила ее:
– Она голодная, это же видно.
– Ах вот как, она голодная? – Женщина встряхнула тарелкой с монетами, которую держала в правой руке, так что немногие медные монетки запрыгали на ней. – Может, нам на это еще и ее кормить?
Каролине кровь прилила к щекам.
– Извините, я немедленно уйду, – она хотела пройти к двери, но канатоходец загородил ей путь.
– Да ладно уж, погоди. Моя жена ничего плохого не имела в виду. У Эстреллы самое доброе в мире сердце. Что ты хочешь? Чем тебе помочь?
За собой Каролина услышала стук, сопровождаемый звоном, с которым его жена поставила на стол тарелку.
– Опять большого господина разыгрываешь? Великий Зокко! Зокко и его братья. Три летающих дьявола. Три искусителя, за которыми повсюду бегали бабы, даже герцогини. – Она засмеялась. – Времена давно прошли, мой дорогой. На, взгляни на эти жалкие монетки, большего ты для них не стоишь.
Каролине была неприятна эта сцена, причиной которой стала она, однако она заметила, как по лицу мужчины проскользнула совсем юношеская улыбка. Она почувствовала на себе его взгляд. Он нахмурил брови, но улыбка в его каре-зеленых глазах осталась.
– Ты не из деревни, это сразу видно. Итак, чего ты хочешь? Ты от кого-то прячешься? За тобой гонятся? Твои родители? Полиция?
Каролина ответила одним из тех своих бессознательных взглядов, которые будили в каждом мужчине желание помочь ей и оградить ее.
– Я вас видела, на канате, – неуверенно начала она. – Я знала одного человека, у которого был точно такой же наряд, как у вас.
Мужчина взглянул на свою одежду. Он вдруг показался смущенным.
– Кто это был?
– Мой слуга.
– Ее слуга! – Женщина насмешливо захохотала. – Вы только послушайте! У нее есть слуга!
– Негр? – серьезно спросил мужчина, не обращая внимания на жену.
Каролина кивнула. Ей вдруг стало страшно перед правдой. Бату был воспоминанием о той, другой жизни, полной радужных ожиданий и планов на будущее. Она почти жалела, что начала разговор…
– Мы подобрали его в Пьомбино, на помойке – услышала она голос мужчины. – С ножевой раной в легком. Убийцы, вероятно, решили, что он мертв.
Каролина вскинула глаза.
– Он был жив?!
– Он был еще жив, несмотря на внутреннее кровотечение, Гигант. Мы забрали его с собой и ухаживали за ним. Думали, что может получиться аттракцион для нашего цирка.
– Это ты так думал! – перебила его жена. – Хорошенький аттракцион. Живой труп.
– Где он? Я должна его увидеть.
Мужчина, казалось, колебался. Он стал серьезен.
– Мы все сделали, – сказал он. – Рана хорошо зажила. И все же с каждым днем ему все хуже и хуже. Он в полной апатии, ничего не говорит, почти не ест. – Канатоходец пытливо посмотрел Каролине в лицо. Потом открыл дверь. – Пошли!
Площадь, где цирк разбил свой манеж, была теперь пустынна. Люди разошлись. Зокко шел впереди. Когда он отпер дверь в фургон с животными, встревоженные звери зашевелились. Они вошли в узкий, забранный решетками коридорчик. В нос ударил влажный резкий запах зверинца.
– Это было его желание, – произнес Зокко. – Он хотел быть с животными.
Три черные вспугнутые обезьяны подскочили к решетке своей клетки. Медведь с недовольным бурчанием поднял голову. Задняя часть фургона была занавешена обтрепанной шалью. Зокко откинул ее. На соломенной подстилке Каролина увидела Бату. Открытые глаза негра, неподвижно смотревшие в пустоту, ожили. Каролина опустилась рядом на пол и склонилась над ним.
– Это я, Бату!
Глухой звук вырвался из груди негра. Он поднялся и обеими руками прикоснулся к ней, как бы желая удостовериться, что она ему не снится.
– Графиня! – Это был крик, потрясший Каролину.
Бату зарылся лицом в ее руки. Рыдания сотрясали его массивное тело. Материнским жестом Каролина гладила его по густым курчавым волосам Он поднял голову. В его черных блестящих глазах стояло изумление. Его госпожа жива! Он оплошал тогда, в Пьомбино! Нарушил клятву, данную своему умирающему господину. Дал одержать над собой верх. Он должен был умереть, потому что умерла его хозяйка. Это была единственная мысль, единственное чувство, владевшее им с того рокового вечера в Пьомбино, не дававшее ему жить. И он бы погиб от сознания своей вины в смерти госпожи. Теперь он опять имел право на жизнь.
Той же ночью цирк покинул Флоренцию. Засыпая на скудном ложе, устроенном для нее в фургончике дочери хозяйки, Каролина верила, что страху наконец должен прийти конец. Она нашла Бату. У нее было пристанище. Однако страх оставался. Он слишком глубоко въелся в сознание.
В те два дня, когда цирк разбил свои шатры в древнеримском амфитеатре во Фьезоле, Каролина не осмеливалась высунуться наружу. Близость монастыря, воспоминания обо всем, что довелось ей там пережить, мучили ее как болезнь. Но когда они поехали дальше, легче на душе не стало. Каролина не узнавала себя. Она много и добросовестно помогала циркачам, однако, даже умирая от усталости после работы, она не в состоянии была заснуть.
Бату с той ночи во Флоренции буквально ожил. Он теперь был аттракционом маленького бродячего цирка. Когда в своем фантастическом одеянии, с медведем на веревке и с обезьянкой на плече, он проходил по улицам города и с барабанным боем объявлял представления, то по вечерам в тарелке Эстреллы весело звенели монетки. В свободные утренние часы Зокко разучивал с негром один из тех номеров на трапеции, которые когда-то прославили его и его братьев. Он пытался и Каролину убедить выступить. Он придумал один волшебный номер, в котором она могла бы ему ассистировать. Но Каролина не соглашалась. Одного вида сутаны было достаточно, чтобы напомнить о Нери и возродить в ней панический страх опять попасть в его руки. Она боялась выходить из фургона и с готовностью выполняла любую работу, лишь бы не появляться на людях: чистила скребницей лошадей, убирала стойла, кормила животных.
Бату окружал ее трогательной любовью. Зокко бесконечными маленькими знаками внимания доказывал свое тайное обожание. Розария была ей как сестра и все пыталась развеселить Каролину. Даже прежняя ревность Эстреллы прошла. И все же у Каролины было ощущение, что ее только терпят.
Так прошла осень. Они уехали из Италии и перебрались в Швейцарию. Ранняя суровая зима застала их в Альпах. Каролина научилась стойко переносить голод и холод. Вообще она очень изменилась. Казалось, она забыла о своем девятнадцатилетии – почти совсем не смотрелась в зеркало и не имела ни желаний, ни надежды, ни цели.
Девушка, давшая в Париже отпор всесильному Фуше, спасшая из тюрьмы отца, покорившая сердце пирата, нашедшая дорогу на Эльбу и разделившая изгнание с императором Франции, – она думала об этой девушке как о посторонней.
Жила ли она еще? Бывали моменты, когда Каролине казалось, что существует лишь ее телесная оболочка и достаточно легкого толчка, чтобы разрушить и ее.
19
В один из мартовских дней цирк Зокко въехал в Гренобль. Разыскали место для стоянки, и, как всегда, Бату пошел по городу зазывать зрителей. Каролина по обыкновению занималась животными, готовя их к вечернему представлению.
Скрестив перед собой длиннющие лапы, в закутке на угловой лавке перед грубо сколоченным столом сидела парочка гиббонов. Самец протянул Каролине две глубокие жестяные миски, она наполнила их напитком из молока и меда. Гиббон поставил одну перед своей подругой, и та кивнула; это была заученная церемония, всегда вызывавшая во время представлений взрыв хохота. Но если на манеже поведение зверей выглядело марионеточным, то здесь, когда они были одни, это смотрелось трогательно.
Именно в этот момент ворвался Бату и, отставив свой барабан, протянул Каролине наполовину разодранный плакат. Он так бежал, что не сразу смог отдышаться.
– Графиня! Император…
Каролина схватила клочок. Ее рука дрожала.
– Что с императором? – Буквы прыгали у нее перед глазами, и она видела лишь наполеоновского орла сверху.
– Он снова во Франции. Три дня назад он был здесь, в Гренобле. Три дня назад он проехал по городу, – голос Бату охрип от волнения.
Каролина стояла посреди фургона, растерянно держа в руках воззвание императора Наполеона к народу, когда в дверях появился Зокко.
– Ты уже вернулся, Бату? Помоги мне поставить трапецию! – И тут он заметил плакат. Вырвав из рук Каролины, он скомкал его, швырнул на пол и яростно растоптал ногами. – Чтоб я об этом не слышал! – заорал он. – Я не желаю этого видеть!
Никогда еще Каролина не видела этого доброго, уравновешенного мужчину таким взбешенным. Видимо, ему и самому стало неловко за этот взрыв ярости. Постепенно он успокоился.
– «Три Зокко» были лучшей труппой в мире, – произнес он глухим голосом. – Пока не пришел этот человек! – Он пнул ногой скомканную бумагу. – Эти прокламации… в них каждое слово – лицемерие и ложь, это слова убийцы. Мои братья поддались на его красивые призывы и погибли за это, – он резко отвернулся. У двери еще раз остановился. – Если хотите у нас остаться, никогда не произносите его имени!
Каролина осталась в полной растерянности. Она закрыла клетку с обезьянами и подошла к барибалу, американскому медведю. Он неуклюже встал на задние лапы и медленно, с блаженным урчанием поворачивался вокруг оси, пока она до блеска расчесывала его черную шерсть. В первый миг, когда Бату принес известие о Наполеоне, у нее мелькнула мысль попросить у семьи циркачей лошадь и немного денег, чтобы тут же выехать вслед за императором. Но Зокко ни за что не станет помогать. Рискнуть и, не имея ни коня, ни денег, на свой страх и риск отправиться пешком вместе с Бату?
Она протянула медведю из корзины с кормом два банана, повязала ему широкую красную ленту из тафты с ненастоящими орденами и укрепила якобинскую шапочку на голове. Механически выполняя свою работу, она мысленно прокрутила в голове все события, произошедшие с ней с того дня, как она покинула Эльбу. Она все делала только ради него.
С этого часа она ждала случая, подходящего момента, знака судьбы. Она знала, что не будет пытаться в этот раз оседлать удачу. Но постоянно будет выжидать, будет наготове. Гренобль, Лион, Шалон, Дижон – все это время Каролина надеялась, что цирк поедет в Париж. Но Зокко, похоже ненавидел город своего самого громкого триумфа не меньше, чем императора.
А потом вдруг Каролина поняла, что ее цель – Розамбу… Ведь они были совсем недалеко от него. Но сказать об этом Зокко она почему-то не могла.
Каролина стояла за занавесом, отделявшим выход на манеж, и смотрела в глазок. Зокко и его дочь, оба в сине-желтых сказочных костюмах из перьев, парили подобно огромным птицам в воздухе вокруг мощного столба с трапецией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35