Она удивленно посмотрела на Каролину, хотела что-то сказать, но язык уже не слушался ее. Она тяжело завалилась на кровать, со слегка приоткрытым ртом и недоверчивым удивлением на лице.
Каролина действовала стремительно. Она вынула булавки из чепца монахини и расстегнула ее рясу. Раздев сестру, она натянула на нее покрывало. Сама облачилась в рясу и надела чепец. Потом посмотрелась в зеркало. Они были примерно одного роста и даже имели отдаленное сходство – ночь должна была довершить остальное. Она еще раз подошла к кровати и прислушалась к еле слышному дыханию монахини. Если Верена сказала правду, ей это не принесет вреда. Если солгала… Каролина отбросила от себя эту мысль. Она не имела права думать сейчас об этом. Вся ее сила понадобится ей самой.
Через дверь Каролина услышала, как Мадра давала указания. Гроб выносили в сад. Момент был подходящий. Каролина осторожно нажала на ручку – однако дверь была заперта. Ее рука задрожала. Секунду она стояла в растерянности. Потом полезла в карман рясы. Ключ был там. Она не имела права совершать ошибок, впадать в панику. Она была сестрой Вереной, и чем естественнее она сыграет эту роль, тем меньше бросится в глаза. Она собралась с духом, открыла дверь и вышла в коридор, даже не забыв запереть за собой дверь. Потом она устремилась вслед за немногочисленной процессией, шедшей за гробом. С опущенной головой она присоединилась к монахиням. Та, что шла рядом, лишь на миг подняла глаза и прошептала:
– Ну наконец-то. Мадра тебя уже искала.
Каролина сложила руки и, бормоча, подстроилась под молитву монахинь. По широкой лестнице они спустились вниз, прошли через холл и попали в узкий мощеный двор. Процессия остановилась, пока Мадра отмыкала высокие кованые решетчатые ворота. Потом двое мужчин опять подняли гроб и покинули двор.
Каролина с ужасом заметила, что Мадра остановилась у ворот. Ее сердце замерло. Но она спокойно двинулась дальше, склонив голову над сложенными руками, и молитва в этот момент шла из самой глубины ее души. Вот она миновала Мадру и вышла со двора. Ее колени дрожали, когда она вышагивала по покатой дорожке вдоль густо заросшей стены. Но она видела перед собой лишь дорогу, выложенную из камней, которая по другую сторону низкой стены петляла вниз по склону горы.
Шаги Каролины становились все медленнее. Она знала: если она хочет бежать, это надо делать сейчас. Оставалось лишь несколько шагов до узкого прохода в стене, который вел в монастырский сад. Вот уже оба мужчины исчезли вместе с гробом в проходе. Монахини шли вслед. С опущенными головами и сложенными руками они беззвучно, как бестелесные создания, двигались вперед. Последняя монахиня исчезла в тени прохода. Каролина сделала шаг в сторону. Она прижалась к стене, здесь не было ни кустика, ни деревца, за которым она могла бы спрятаться. А если одна из монахинь заметит, что сестра Верена пропала? Если кто-нибудь наблюдает за ней с монастырского двора? Все ее органы чувств были обострены. Смелость была ее единственным оружием, сумерки и маскарад – единственными помощниками. С этим ей предстояло покорить удачу.
Пригнувшись, она побежала вдоль стены в половину человеческого роста, прячась в ее тени. Камни осыпались под ногами, любой шорох грохотом отзывался в ушах. Запыхавшись, она добежала до конца стены, перемахнула через нее и спрыгнула с другой стороны. На какой-то миг она была словно оглушена. Стояла посреди высокой засохшей травы и вслушивалась. Но все было тихо. Она глубоко вдохнула тяжелый от терпких запахов выжженных трав и пересохшей земли воздух. Ей показалось, будто она вдыхает жизнь, будто в эти мгновения рождается заново.
Она развязала ленты чепца и бросила его в траву. Взмахом головы распустила тяжелые волосы. Потом расстегнула рясу. Легкое дымчато-голубое муслиновое платье, бывшее под ней, прилипло к телу Она быстренько сбросила рясу, при этом ей показалось, что что-то скользнуло по земле, но она не придала этому значения. Подобрав юбку, она уже собиралась выйти на дорогу, как вдруг острая боль пронзила правую лодыжку.
Каролина остановилась как вкопанная, ее зрачки расширились, возле ноги извивалась змея, потом она шмыгнула под камень. От места укуса на лодыжке боль, словно языки пламени, распространялась по всей ноге. Она почувствовала, как разбухает щиколотка. Большими прыжками Каролина помчалась к дороге. Каждый раз, когда ей приходилось наступать, мучительная боль пронизывала всю ногу.
Подскакивая на выбоинах, по дороге ехала телега. Каролина, спотыкаясь, бросилась наперерез Бородатый мужчина на козлах осадил лошадь.
– Помогите мне! Змея! Пожалуйста… – пролепетала Каролина.
Ничего не понимая, возничий таращился на нее. На нем были странные, с множеством разноцветных пятен, одеяния. Вынув изо рта трубку, он что-то пробурчал Каролина, говорившая от волнения по-французски, показала на свою ногу. Боль была такой адской, что она с трудом удерживалась на ногах. Мужчина привязал поводья и спрыгнул с козел. Их взгляды встретились. Его маленькие глазки под кустистыми бровями улыбались.
– Ладно, залезай – он помог Каролине взгромоздиться на козлы. Ощупал лодыжку и кивнул. Из кожаной сумки, висевшей на козлах, он извлек ремешок. – Сними чулок. Иначе я не смогу ничего сделать.
Каролина решительно задрала юбку и расстегнула подвязку. Мужчина наложил ремень на ногу под коленом и сильно стянул его. Потом взял в руки ее ступню. Ножиком сделал два коротких глубоких надреза крест-накрест в месте укуса и надавил двумя большими пальцами на рану Каролина вскрикнула и тут же получила пощечину.
– Слушай, – прошипел он, – я могу понять, когда удирает такая красивая монашка, как ты. Но я не имею ни малейшего желания, чтобы меня сцапали, когда я тебе помогаю. Так что возьми себя в руки! – Он схватил ее руку. – Вот, кусай ее, только не ори. – Он прижался губами к ране и принялся высасывать яд и сплевывать его на дорогу.
Наконец он выпрямился. Вынул из кожаного мешка бутылку водки, прополоскал рот и еще раз сплюнул. Потом достал из кармана белую тряпку, смочил ее алкоголем и обвязал рану.
– Все, теперь больше ничего не может случиться.
Каролина все еще была сама не своя от боли.
– Вы не могли бы прихватить меня с собой? Мне нужно во Флоренцию.
– Во Флоренцию ты уж сама добирайся, – ответил мужчина. – А вот ночь можешь у меня провести. – Он натянул за собой навес. – Забирайся туда! На козлах ты мне ни к чему. Лучше, чтобы тебя не видели.
Каролина опустила голову. Она не знала, что сказать.
– Не надо мне ничего сочинять. Все равно будет вранье. Таддео Гадди, старьевщик, понимаешь ли, никак не может ссориться с монастырскими дамами.
Каролина забилась под навес и притаилась между туго набитыми мешками. Телега тронулась с места. На повороте дороги она в щель увидела стоявший высоко на горе монастырь. Все сводчатые окна были ярко освещены…
Она проснулась через несколько часов от сильного голода. Мучительного голода, такого жгучего и неудержимого, что сон как рукой сняло. Она оказалась на твердом ложе в тесном закутке. Через открытую дверь ей была видна площадка, на которой возвышались горы тряпья. Дощатая перегородка внутри помещения была снизу доверху набита пуговицами и застежками от поясов. От перегородки до каменной стены была натянута веревка, на которой висели яркие лохмотья. Возле лежанки на полу царил жуткий хаос: огарки свечей, резные, расписные ясельные фигурки, мраморная ваза с трещиной, наполненная пуговицами, пузатая винная бутылка, из которой торчали высохшие цветы, растрепанные книжки, грязные носки, разрозненные ботинки – и все это удваивалось большим заляпанным зеркалом, прислоненным к стене.
Каролина потянулась за кружкой воды и куском хлеба, оставшимися еще с вечера. Вода была с болотным привкусом, а хлеб отдавал плесенью, однако Каролина с жадностью все проглотила. Ее правая лодыжка была еще немного припухшей, но уже почти не болела.
На стене висел календарь. Все дни до 5 октября были перечеркнуты. Значит, у монахинь она провела три недели. Она вытащила из кучи сломанный гребешок. Перед зеркалом сделала себе прямой пробор и заплела две косы в надежде изменить свою внешность этой прической до неузнаваемости. Она часто сталкивалась с тем, что сбившегося локона у женщин было достаточно, чтобы полностью изменить лицо, но ей ничего не помогало.
– Лучше намажь лицо сажей. – Каролина не слышала, как вошел Таддео Гадди. Широко расставив ноги, он стоял под лоскутами занавесок с хмурым лицом. Наконец он произнес: – Чтоб ты знала, они нашли рясу под монастырем во Фьезоле…
Каролина потупила взор. Она чувствовала, как внутри все холодеет. Только она чуточку вздохнула свободнее, как снова вернулся страх и сжал ей горло.
– Я уже ухожу, – пробормотала она.
Мужчина протянул ей тарелку тепловатой овсяной каши.
– Поешь сначала. Кто знает, когда тебе снова что-нибудь перепадет. А как твоя нога? Еще болит?
– Нет Я ее почти не чувствую. Большое спасибо – за все.
– Да ладно… чего уж тут, – он сказал это почти грубо. – Я бы тебя оставил. Но нельзя, из-за сортировщиков старья. Если они тебя тут увидят, выдадут за пару лир. – Он резко отвернулся, словно раскаиваясь в своих словах.
Каролина пошла за ним на улицу. В центре площадки лежал вспоротый мешок. Оттуда вываливались пестрые лоскутья. Таддео Гадди присел рядом и начал сортировать, не обращая больше внимания на Каролину.
Флоренция переливалась теми красками, которых нет больше нигде в мире. Отец частенько рассказывал Каролине об этом городе. Он мечтательно вспоминал картины Перуджино, Рафаэля, Леонардо… Храмы и дворцы, а еще людей, говоривших, по его мнению, на самом красивом итальянском, самом мужественном и гордом. «Это город, – говорил он, – который ты полюбишь…»
Каролина грезила о Флоренции. Еще в монастыре, увидев сквозь решетку своей тюрьмы купола и башни города, она подумала, что стоит ей туда попасть, и с ней уже ничего не случится. И вот она здесь, однако ей казалось, что она попала в гигантский лабиринт – лабиринт, из которого невозможно выбраться. Перед каждым, жандармом, который попадался на пути, она вздрагивала. От каждой сутаны, от каждой монашеской рясы она бежала. Каждый взгляд, пронизывающий ее, усиливал страх и ощущение, что за ней гонятся невидимые враги.
Полдня она слонялась по Флоренции, бессмысленно и бесцельно. Она сама не знала, куда ей, собственно, нужно. Она попала в замкнутый круг. У нее не было ни денег, ни документов. Только большой, отделанный бриллиантами сапфир, подарок отца к восемнадцатилетию. Целый час она боролась с искушением перед ювелирными лавками на Понте-Веккио. Робко проходила мимо маленьких, выстеленных бархатом и шелком витрин, в которых лежали немногочисленные дорогие украшения. И все же она не осмелилась зайти ни в одну из лавок из боязни выдать себя. Даже к ростовщикам в маленьких темных переулочках за Ор-Сан-Михель не рискнула подойти. Она чувствовала себя выпотрошенной. Голод и жажда мучили ее. В конце концов, она опустилась на каменные ступеньки собора Санта-Мария-дель-Фиоре. В церквях звонили к вечерне, это был час, когда Флоренция превращалась в парящий город. Огромные дворцы, мощные купола – все становилось невесомым и прозрачным в небесной синеве. Однако красота города и волшебное время суток были не в состоянии утешить Каролину. Она лишь узнала, что красивое может быть ужасным, что одинокого оно делает еще более одиноким, а отчаявшегося еще более отчаявшимся…
Отдохнув немного, она пересекла соборную площадь и свернула на Борджо-де-Сан-Лоренцо. В нос ударили соблазнительные кулинарные ароматы. Под небольшими полутемными сводами потрескивал огонь очагов. На вертелах жарились хрустящие цыплята, на решетках шипели сочные пиццы, а в огне из древесного угля торчали вертела с насаженными жирными сардинами. Каролине приходилось отводить взгляд, иначе она неминуемо стала бы воровкой.
Поток домашних хозяек и служанок, желавших в этот последний час перед закрытием рынка повыгодней купить провизию, унес ее с собой. Она попала на площадь, где особенно громко зазывали торговцы. Чего здесь только не было, сливочное масло, искусно вбитое в листья ревеня, сыр, ветчина, овощи, фрукты, птица, дичь, специи. За пестро разукрашенным прилавком женщина с маленьким ребенком на руках продавала жареный миндаль. Между лавок стояли мальчишки, предлагавшие из высоких глиняных кружек свежие оливки. Каролина отделилась от толпы, подошла к фонтанчику, тихо плескавшемуся за прилавками, опустилась на его край и пригоршнями стала жадно пить воду. Тучная крутобедрая женщина бросила на нее подозрительный взгляд.
– Эй, ты! Украсть хочешь или работу ищешь? Мне еще две корзины рыбы обработать надо Нужна помощница.
Каролина подошла к широкому каменному столу с прилипшей переливающейся чешуей и засохшей кровью. Женщина зачерпнула из чана сетью на короткой ручке и вывалила на каменный стол рыбу, тут же запрыгавшую туда-сюда. Каролине пришлось отвернуться, когда та взяла первую форель, стукнула ее головой об стол и ловко разрезала острым ножом, потом вырвала внутренности и швырнула перед Каролиной на стол. Каролина взяла изогнутый широкий нож, схватила рыбу между жабер, в точности так, как это делала дома Марианна. Чешуя полетела в разные стороны, брызнула ей в лицо. Она и наполовину не справилась с первой форелью, как на стол полетела вторая…
Через час работа была закончена, и обе корзины уже забрали. Женщина обтерла руки о грязный фартук и дала ей две лиры.
– Неплохо у тебя получилось для первого раза. Может, завтра тоже найдется работенка.
Судорожно зажав в кулаке две монеты, Каролина побежала к прилавку с маленькими, пахучими, посыпанными анисом и кориандром булками, как вдруг услышала голоса, хлопанье в ладоши, тихую барабанную дробь. Люди толпились вокруг открытого манежа. Барабан бил все громче, толпа, задрав головы, с интересом смотрела вверх. Над манежем был натянут канат – а на нем балансировала высокая стройная фигура.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35