– Но я, право же, теряюсь, с чего начать...
– Начните с начала, – предложил Василий.
– В общем, я решила продать имеющиеся у меня ценные бумаги, – нехотя заговорила Софья, – а этот мерзавец всучил мне...
– Ну, о том, что он вам всупонил, меня уже просветил доктор, -хладнокровно перебил детектив. – Расскажите, госпожа Кассирова, что это за ценные бумаги. – Потерпевшая молчала, как бы все еще раздумывая – говорить или не говорить. – Может быть, облигации или акции какого-то предприятия? – Софья покачала головой. – А, догадался! – немного театрально хлопнул себя по лбу Василий. – Недавно в печати пронеслись слухи об очередном компромате на нашего Президента...
– Нет-нет, ну что вы! – испуганно возмутилась Кассирова.
– Голубушка, от Василия Николаича не нужно ничего утаивать, – снова вмешался Серапионыч. – Расскажите ему все как есть.
– Ну ладно, – наконец-то решилась Кассирова, – речь идет о культурных ценностях, имеющих, как вы понимаете, и чисто материальную цену. Недавно я разбирала наш семейный архив и, кроме всего прочего, обнаружила там письма Тургенева, писанные к моей прабабушке Татьяне Никитичне Каменецкой. Вообще-то в нашей семье действительно ходили предания о знакомстве Татьяны Никитичны с Иваном Сергеичем, но только из этих писем и еще из ее дневников стало ясно, сколь глубокие чувства она к нему питала. Правда, для Ивана Сергеича прабабушка была лишь мимолетным увлеченьем, хотя он высоко ценил и ее ум, и литературный вкус.
– Так что же, значит, вы решили продать письма Тургенева? – уточнил Дубов.
– Я не хотела! – чуть не выкрикнула Кассирова, как бы уловив в голосе Дубова осуждающие нотки. – Но обстоятельства вынудили меня... Он обещал, что письма будут сохранены для истинных знатоков и любителей литературы!
– А вы, как я понимаю, литературный профессионал, – не без ехидства заметил Дубов.
– Василий Николаич, ну зачем вы так, – с упреком покачал головой Серапионыч. – Госпожа Кассирова перенесла тяжелую душевную травму, а вы...
– Нет-нет, Василий Николаевич совершенно прав, – перебила Кассирова, – и поделом мне! Но деньги мне нужны не для каких-то шахер-махеров, а чтобы издать собрание своих избранных произведений.
– Да уж, причина более чем уважительная, – старательно изображая сочувствие, вздохнул Василий.
– Господин Дубов, – патетически подхватила поэтесса, – выход в свет моего собрания целиком зависит от вас! И если вы вернете похищенные деньги, то моя лучшая поэма «Смерть на Ниле» будет открываться посвящением лично вам!
И не успел Василий опомниться, как госпожа Кассирова поднялась со стула во весь свой могучий рост и замогильным голосом начала чтение:

– Это было давно, это было в Древнем Египте,
В самом прекрасном из прошлых моих воплощений.
Я была возлюбленной страстной жреца Oмона,
Что возносил каждодневно Oмону хвалу во Храме.
Но вот взяла его смерть, и осталась я одинока,
Одна, как чайка на море или верблюд в пустыне,
И стала мне жизнь постыла, любви лишенной...

Конечно, Василий Николаевич был наслышан о гениальности Софьи Кассировой, но он и в страшном сне представить не мог, что ее гениальность приняла именно такие формы и размеры. А мысль о том, что эти стихи в публикации будут связаны с его, Дубова, именем, заставила сыщика невольно застонать. Поэтесса приняла его постанывание за знак одобрения и даже восторга и принялась вещать с еще большим вдохновением:

– И вот однажды, молясь в опустевшем храме,
Я услыхала голос, и этот голос промолвил:
"Будет тебе за любовь за твою награда.
Знай, твой любимый запрятал алмазы и злато
В месте надежном, и стражей надежных приставил
На берегу священном священного Нила,
А сторожами поставил двух крокодилов священных...

Больших трудов стоило Василию вклиниться в бурный поэтический поток. Воспользовавшись эффектной паузой после слов «Чу! Идет жрец Омона!», детектив попытался вернуть Кассирову со знойных брегов древнего Нила в прозаичную Кислоярскую действительность:
– Госпожа Кассирова, будьте любезны, расскажите, как все это случилось.
– Ах да, извините, я несколько увлеклась, – смущенно проговорила Кассирова, грузно опускаясь на стул. – Вы понимаете, Василий Николаич, я раньше никогда не занималась продажей культурных ценностей. Я отправилась к «стенке» – ну, знаете, в скверике, где художники торгуют картинами...
– Да уж, Егор Трофимыч говорил мне, что у милиции все руки не дойдут до этой «стенки», – как бы между прочим заметил Василий.
– Что же дурного в том, что художники продают свои картины? -удивился Серапионыч.
– Если бы художники, – махнул рукой Дубов, – и если бы свои. Там, знаете ли, такие делишки проворачиваются, что просто ахнешь. Например, не так давно один якобы художник продал якобы за десять долларов картину «Пастушок с огурцом», и некий покупатель попытался вывезти ее за границу как яркий образчик постсоветского кича. А оказалось, что под верхним слоем скрывался Рембрандт, похищенный из одной частной коллекции!.. Впрочем, пардон, я вас перебил. Продолжайте, пожалуйста.
– Ну, сначала я подошла к торговцам картинами. Стала у них спрашивать, кому я могла бы продать ценные рукописи, а они мне – дескать, что вы, мы только картинами занимаемся, рукописи не по нашей части.
– Просто они к незнакомым относятся настороженно, – заметил Дубов. -Должно быть, приняли вас за агента милиции или ОБХСС. А вообще они хоть черта готовы купить и продать, лишь бы «навариться».
– Тогда я присела на скамейку и стала думать, что делать дальше, -продолжала Кассирова. – А на скамейке как раз пил пиво бедно какой-то одетый господин в старом плаще и в мятой шляпе.
– И вы предложили ему выгодную сделку?
– Нет-нет, поначалу я вообще приняла его за забулдыгу, который мается «после вчерашнего». Но он сам со мною заговорил – сначала предложил угоститься пивом, а когда я отказалась, то заговорил о поэзии.
– Вот как! – хмыкнул Серапионыч. А Дубов что-то черкнул себе в блокнот.
– Да-да, и этот человек проявил немалую осведомленность в творчестве кислоярских поэтов, а в особенности хвалил стихи Софьи Кассировой. Когда же я не выдержала и сказала, кто я, то он тут же бросился целовать мне руки и попросил дать автограф. Проклятый обольститель!
– Ну понятно, – усмехнулся Василий, – и тогда вы совсем растаяли и рассказали ему о бабушкиных письмах.
– Увы, – трагически развела руками Софья. – Вы ведь знаете, какие мы, люди искусства, доверчивые и непрактичные!
«Как же, слышали мы эти сказки», подумал Василий, а вслух спросил:
– И на чем же вы с ним столковались?
– На том, что он найдет покупателя, который приобретет десять писем Тургенева за сто тысяч долларов. Правда, десять тысяч он выговорил себе за посредничество. – Поэтесса тяжко вздохнула. – Назавтра он позвонил мне и сказал, что готов хоть сейчас забрать письма и передать мне девяносто тысяч. Однако я... – Кассирова замялась. – В общем, я попросила, чтобы он свел меня с покупателем напрямую.
– Зачем? – удивился Василий. – Разве вам не все равно, от кого получить деньги?
– Н-нет, – покачала головой поэтесса. – Понимаете, Василий Николаевич, это ведь все-таки семейная реликвия, к тому же связанная с именем самого Тургенева, и я должна была знать, в чьи руки она попадет.
– А, ясно, – кивнул детектив. – Дальнейшее я представляю по рассказу доктора: вы встретились с покупателем в кафе, передали ему письма, он вам отдал чемоданчик с долларами, а они оказались самой примитивной «куклой».
Софья лишь скорбно вздохнула.
– Ну хорошо, а вы могли бы описать этого «покупателя»? – продолжал детектив свои расспросы.
– О да, конечно! – тут же подхватила Кассирова. – Весь такой солидный, в красном пиджаке, с цепями, с «мобильником»... И галстук такой...
– А его лицо вы запомнили?
– Лицо? Да вроде самое обычное. Но зато очки в золотой оправе. И перстни один другого краше...
– Понятно-понятно, – перебил Дубов. – Но он, кажется, был на машине?
– Да-да, черный «Мерседес» с затемненными стеклами, – с готовностью сообщила потерпевшая.
– А может быть, вы запомнили и его номер? – уже почти безнадежно спросил Василий.
– Конечно, запомнила! – вскричала Софья. – Он оказался очень запоминающимся – две шестерки и две восьмерки.
Однако это сообщение у частного детектива особого восторга не вызвало:
– М-да, две шестерки и две восьмерки. Совершенно верно. Вы, госпожа Кассирова, наверняка видели этот «Мерседес» много раз, только обращали внимание не на номер, а на всякие воздушные шарики, цветочки и свадебные ленты, коими он обычно бывает украшен. В общем, ваш «Мерседес» 66-88 – из бюро добрых услуг. А «покупатель», видать, не дурак, умеет пыль в глаза пустить. Возьмем хоть его «прикид» – вы прекрасно запомнили его пиджак, цепь, мобильник и прочие прибамбасы, а на лицо внимания не обратили. Впрочем, похоже, что все эти аксессуары – такая же «липа», как и «Мерседес».
– Так ведь это же замечательно! – возликовал Серапионыч. – Теперь нам остается узнать в бюро добрых услуг, кто арендовал «Мерседес», и брать его тепленьким!
– Не думаю, что он взял «Мерседес» на свое имя, – с сомнением покачал головой Дубов. – Хотя, конечно, и это направление нужно отработать.
– Значит, вы согласны мне помочь? – обрадовалась Кассирова.
– Я должен подумать, – уклончиво ответил Дубов. – Госпожа Кассирова, как я понял, вы собирались продать десять писем Тургенева к вашей прабабушке. И это все, чем вы располагаете?
– Да нет, не совсем. Всего их сохранилось... м-м-м... двенадцать. Но два я решила оставить как семейную реликвию. – Софья извлекла из сумочки несколько бумаг. – Вот одно из них. Вернее, ксерокопия. Если желаете, я вам его зачитаю. – И, не дожидаясь изъявления желаний, принялась с выражением читать:
– "Баден-Баден, Шиллерштрассе 7. Среда, 22/10 мая 1867.
Не могу и выразить, Татьяна Никитична, сколь порадовало меня Ваше письмо, как всегда и умное и дельное. Рад, что у Вас все в порядке и что Вы среди забот о хозяйстве и детях изыскали время не только прочесть мою повесть, но и высказать о ней свое мнение. (Речь идет о романе «Дым», -пояснила Кассирова). Читая Ваши замечания, я об одном сожалел – что Вы не ознакомились с книгой в рукописи, ибо с большинством Ваших замечаний я вполне согласен, но увы – теперь уже поздно что-либо поправить.
Относительно Потугина не могу с Вами до конца согласиться – его я ввел в повесть намеренно и ничуть об этом не сожалею. Как я и ожидал, на него все набросились, и очень рад этому – особенно теперь, в самое время всеславянского опьянения. (Почти такими же словами Иван Сергеевич пишет об этом двумя неделями позже Писареву, – добавила Кассирова). Впрочем, известный Вам милейший Павел Васильевич Анненков грозится написать большую статью с обстоятельным разбором «Дыма», каковую Вы, Татьяна Никитична, сможете прочесть в одном из ближайших номеров «Вестника Европы».
Как жаль, что мы с Вами столь содержательно беседуем в письмах и столь же редко видимся лично. Если Вы все же надумаете отправиться в Европу, то непременно отпишите мне – я несказанно буду рад увидать Вас и насладиться Вашим всегда дельным и умным разговором.
Засим желаю Вам, дорогая Татьяна Никитична, всяческого счастья и удачи в делах как личных, так и в хозяйственных. Кланяюсь Вашим милым деткам и крепко жму руку Вашему супругу Александру Николаевичу – охотится ли он, как прежде, с Дианкой на тетеревей?
Остаюсь преданный Вам Ив. Тургенев".
– Да-а, – вздохнул Серапионыч по окончании чтения, – Иван Сергеич и в эпистолярном жанре столь же хорош, как и в обычной прозе.
– Архив оказался весьма обширным, – продолжала Кассирова, – и, кроме прочего, я там обнаружила дневник, который прабабушка вела долгие годы -полтора десятка тетрадей. Уж не знаю почему, но Владлен Серапионыч предположил, что он может вас заинтересовать, и прихватила с собой последнюю тетрадь, неоконченную. – Софья протянула Василию пожелтевшую тетрадку.
– Вы позволите мне пока оставить ее у себя? – попросил Дубов. -Знаете, доктор прав – иногда установить истину помогают совсем неожиданные предметы и обстоятельства. – Детектив бережно отправил тетрадку в стол.
– Василий Николаевич, так вы согласны взяться за мое дело? – еще раз настойчиво спросила Кассирова.
– Я должен подумать, – вздохнул сыщик. – Прямо и не знаю, с какого бока приняться – зацепок слишком уж мало. Разве что этот посредник...
– Завтра я с ним встречаюсь, – вдруг заявила Кассирова.
– Вот как? – насторожилился детектив. – Где и когда?
– В полдень, в кафе «Кислоярочка».
Василий задумался:
– Конечно, я мог бы туда придти, но вряд ли из этого получится что-то путное – возможно, он меня знает в лицо. И если ваш посредник в сговоре с «бизнесменом», то они наверняка тут же «залягут на дно». Впрочем, возможны любые варианты. Знаете, госпожа Кассирова, сегодня я все обдумаю и завтра вам позвоню.
– Буду ждать! – Обрадованная Кассирова подхватила сумочку и стала пробираться к двери. – Надеюсь на вашу помощь. До свидания, Василий Николаич. До свидания, доктор.
– Надеюсь, до скорого, – кивнул Василий. Серапионыч вскочил со стула и галантно поклонился, приподняв воображаемую шляпу.
Когда дверь за посетительницей закрылась, Василий Николаевич неспеша встал из-за стола и подошел к другой двери, ведущей в небольшую комнатку при сыскной конторе, которую он именовал «девичьей». На сей раз она полностью оправдала свое название, так как дверь, стоявшая в течение визита Софьи Кассировой чуть приоткрытой, отворилась шире, и кабинете появилась молодая женщина.
– Вот так сюрприз, – пробормотал доктор.
– Владлен Серапионыч, позвольте вам представить мою новую помощницу Надежду Чаликову, – довольный произведенным эффектом, сказал Дубов.
– А, здравствуйте, Наденька, – приветливо раскланялся Серапионыч, будто был знаком в нею по меньшей мере сто лет. – А я вас именно такою и представлял. Василий Николаич про вас мне все уши прожужжал...
– А вы, стало быть, и есть тот доктор Серапионыч, о котором я наслышалась столько всякой жути, – рассмеялась Надя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56