Тут Артур не выдержал:
– Пошлите, Вы, – говорит, – придурка на хрен. Пусть подыхает. А то уже тошно от его вранья про самолёты и про маму.
Доктор грустно так говорит:
– Про самолёты Сергунька не врёт. Он в самом деле лётчиком был. Получил травму во время катастрофы. А мама его давно умерла. Никого у Сергуньки нет. Он часто у нас лежит зимой. То у нас, то в психушке. Отогреется, отъестся и на волю.
После этого мы к Сергуньке начали относится с уважением. Мало ли что бывает в жизни? Не угадаешь.
Так вот. Через неделю меня выписали и как там было дальше с Сергунькиной гангреной я не знаю. Да и не до чужих болезней мне было. Свои проблемы навалились.
И так сложилось, что попал я следующей весной опять в этот городок. Весна. Распутица. Смотрю – идёт мне навстречу Сергунька. В обрезаные валенки обут. Прихрамывает, но идёт своими ногами.
Узнал меня. Поздоровался. Я и спрашиваю Сергуньку как его гангрена?
А он только смеётся:
– Выздоровел Сергунька. Только один палец отвалился. А доктор, глупый, ногу резать хотел. Сергунька добрый поэтому выздоровел. А Артур был злой. Вот ему пальцы и отрезали.
– Сергунька! – говорю, – Что ж ты в валенках – по лужам? Ноги застудишь.
– Нет, – говорит, Сергуньке так лучше. Сергунька понимает.
И пошёл себе дальше по лужам шлёпать.
Я хотел его окликнуть и денег дать немного, но спохватился, что пропьёт он их немедленно. И что он одинаково счастлив, что с деньгами, что без них.
Так вот стоял я посреди улицы и смотрел вслед самому счастливому человеку, которого когда-либо встречал.
Миша хотел ещё что-то добавить, но его пригласили в кабинет.
– Придумает тоже. Счастливый, – прокомментировала Мишин рассказ коралловая леди, – Счастливый бомж! Это надо же! Сам, наверное, алкоголик, вот и сочинил.
И она снова уставилась в телевизор.
Разборка
– А что же муж таким молодым ушёл? – спросил я, показав на памятник.
На массивном граните была выбито: «Парфёнов Николай Николаевич (Никола). А пониже многообещающе: « Спи спокойно брат. Мы отомстим.» – Он мне не муж. Он мне никто, – ответила женщина и, сняв платок, стала прихорашивать волосы.
И стало видно, что она ещё молода, миловидна и что вовсе не подурнела от беременности.
Я минут пятнадцать тому назад, проходя мимо кладбищенского колодца, увидел как она пытается поднять два ведра с водой. Понятное дело, что я донёс эти вёдра. И теперь сидел на скамеечке возле неухоженной могилы.
Я вынул пачку сигарет.
– Дайте и мне, – попросила женщина.
Закурили, и она, затянувшись несколько раз, сказала:
– Никто он мне. Ни сват, ни брат. Обычный душегуб. Таких сегодня... – и она безнадёжно махнула рукой.
Помолчали. Потом на сосну прилетел дятел и начал неистово барабанить. Я решил, что засиделся и встал.
– Посидите, если время есть, – сказала женщина. – Я попробую Вам рассказать почему я здесь и вообще.
Время у меня было и я снова устроился на низенькой скамеечке.
– Пять лет уже прошло как я похоронку получила, – начала женщина. – Да что это я? Скоро уже семь лет будет. Министерство Обороны сообщило, что мой муж погиб при проведении боевых действий и что место захоронения неизвестно. Где? Зачем? Потом пришли из военкомата, спасибо им. Вручили орден, помогли оформить пенсию по потере кормильца и получить страховые. Страховые были хорошие. Муж заканчивал спецшколу какую-то. Говорили, что хороший специалист. А где воевал и в какой стране? Он не любил на эту тему говорить. Впрочем, какая разница.
У нас был небольшой домик на окраине. Купили после одной мужниной командировки. Мы-то, вообще, из другого города. Можно бы было и на родине жить. Но муж нашёл этот домик подальше от друзей и знакомых. А здесь хорошее место. Не поймёшь – то ли город, то ли деревня. Вот и осталась я в этом домике одна с трёхлетним ребёнком на руках.
Страховые деньги растаяли, как снежинка на ладони. Пенсия мизерная. А у меня профессии никакой. Да и была бы, что толку? Но мне повезло и я устроилась в школу неподалёку уборщицей. Вот и жили.
И стал к нам заходить мужчина из соседнего дома. Деляга такой холёный. Он магазинчик держал придорожный. Дом у него – хоромы. Машина. Все дела. А сам холостой. Говорили, что жена его бросила и с его другом уехала. Короче, придёт, продуктов принесёт, Мишке моему игрушку или одежонку какую-нибудь. Сядем мы с ним на кухне, поплачемся, покалякаем. Вроде, легче жить становится.
А как-то приходит пьяный и заявляет, что я буду теперь его любовницей, потому что должна я ему сумасшедшие деньги. И бумажку мне суёт. А там перечислено всё, что он за полтора года нам приносил. Включая перловую крупу.
Прочитала я эту бумажку и врезала этому делавару ногой в пах. Меня муж учил как надо бить. Короче, Павлик этот, когда на ноги встал, пообещал мне разборку по полной. Так и сказал:
– Жди. Сейчас позвоню и наедут. Зря я им плачу, что ли? Поплачешь тогда.
Он ушёл, а я Мишку уложила, взяла мужнино ружьё, зарядила жаканом и стала ждать. Думаю, приедут, так я хоть одного гада да уложу. А там будь что будет.
Часа не прошло – заваливают трое и Павлик с ними. Увидели моё ружьё – сели у стены на диванчик. Николай этот, – женщина показала головой на памятник, – спрашивает:
– Стрелять будешь? А хоть раз в жизни по человеку стреляла?
Я говорю:
– Не стреляла. Но сегодня буду. Хоть одного, но завалю.
– Это правильно, – говорит Николай. И на фотографию моего мужа смотрит:
– А это кто?
Я говорю, что муж и что погиб несколько лет тому назад.
Николай спрашивает где. А мне что скрывать? Я и говорю, как есть, что не знаю. Может быть в Африке, может в Колумбии какой.
– Деньги, наверноё, лопатой грёб? – спрашивает.
– Может и грёб, говорю. – Только вот здесь они все, его деньги. Сам видишь как живём.
– Пенсию назначили?
– Назначили, – отвечаю. И говорю сколько. А что мне скрывать?
– А как же вы живёте?
– Так и живём. Уборщицей работаю.
А тут обиженный Павлик встрял. Начал лопотать про долг и бумажкой своей размахивать.
Николай взял бумажку, посмотрел и говорит:
– А в долг у этого прыща зачем брала? Знала же, что нечем отдавать.
– Ничего я не брала, – говорю. – Сам он приносил. Как бы от души.
Николай тогда встал да как врежет этому Павлику. Тот сразу в угол так и отлетел. А Николай кричит:
– Ты что, пёс? Вдову развести решил на куске хлеба? Халявы хочешь?
Я говорю тогда:
– Не бейте. Ребёнка напугаете.
Ну, они и не стали. Только велели Павлику, чтобы он мне платил, а не им. И с тем ушли. Павлик полежал немного на полу и тоже ушёл.
Такая вот разборка вышла.
Потом чистая комедия началась. Как первое число, так Павлик приходит с конвертом. Я деньги его не беру – мне чужого не надо. А он всё равно каждое первое число приходит.
Николай этот потом заезжал несколько раз, спрашивал что и как. Я говорила, что всё хорошо. Спасибо за заботу и чуткость. А потом их бригаду разгромили. Кого посадили, кого убили, кто сам уехал.
Женщина положила платок на колени и начала его разглаживать.
Я кивнул на её животик:
– А это от кого?
– Это от Павлика, – улыбнулась она. – Я за него замуж вышла. У него страшная любовь проснулась после того, как я деньги отказалась брать. Вот, и поженились. Живём. Магазинчик держим. Менты нас крышуют. Им и платим.
Она и светло и чисто улыбнулась:
– Счастливая я баба! Как ни посмотри – счастливая.
На соседскую могилку с шелестом опустилась воробьиная стайка и завела драку за крошки.
– Ну, Вы идите, – сказала счастливая женщина. – Спасибо за помощь. Вы идите, а я похозяйничаю тут немного. Никола этот... Некому присмотреть. Может и за моим кто-нибудь присмотрит. Да, как ни суди, мой тоже на людской крови зарабатывал.
Я простился и ушёл. А воробьи всё никак не могли справедливо поделить найденное.

1 2 3 4 5 6 7