– А вы…
– Адриан, – резко сказал он, словно надеялся, что она не спросит.
Она кивнула, слегка встревоженная, и ничего не сказала. Он сделал глубокий вдох.
– Э-э-э… – начал он.
Он остановился, и она снова взглянула на него. Он очень пристально смотрел на нее, и она не знала, чувствовать ли себя оскорбленной. Он сказал, не отводя глаз:
– Вы когда-нибудь были в Париже?
– Нет.
Он кивнул и посмотрел в сторону. Казалось, он слегка сбит с толку.
– А вы француз?
Он не ответил.
– Адриан вроде бы французское имя, – сказала она. Он испуганно оглянулся.
– Адриан?
Она моргнула.
– Почему вы назвали меня Адриан? – возбужденно спросил он.
Какой все-таки странный разговор, подумала она.
– Вы же только что сказали, что вас зовут Адриан.
Он рассмеялся, и тут она точно оскорбилась.
– Нет, – сказал он. – Меня зовут не Адриан. Не знаю, почему я так сказал. Я правда так сказал? Э-э, – пожал он плечами, улыбаясь. – На самом деле меня зовут Мишель.
Он кивнул.
– Мишель, – кивнула она в ответ. – Вы уверены?
– Вовсе нет, – сказал он. – Совсем не уверен.
– И что, мне можно вас звать любым именем из этих двух?
– Вполне.
– Можно у вас кое-что спросить?
– Ага.
– Который глаз вас все-таки беспокоит? Может, один, когда вы Адриан, а второй – когда Мишель?
Он улыбнулся. Джейсон все еще шебуршал на кухне, разыскивая пробку.
– Точно, так и есть, – сказал Мишель. Похоже, он был впечатлен – в первый раз за вечер.
Он посмотрел под ноги, снова перевел взгляд на нее, и сказал:
– Знаете, ваше лицо – первое за два года, которое я вижу обоими глазами одинаково.
Из кухни вышел Джейсон с пробкой.
– Это хорошо или плохо? – сказала Лорен.
– Хорошо, – сказал Мишель.
– Вот пробка, – сказал Джейсон.
– Спасибо, – сказал Мишель. – Простите, что разбудил.
– Фонарик нужен?
– Нет, у меня есть.
– Мы сегодня были в клубе.
– Я знаю, – сказал Мишель. Он открыл дверь. – Я должен вам пробку.
Она постояла, глядя на дверь. Джейсон снова пошел спать. Она слушала, как открывается и закрывается дверь этажом ниже, и продолжала стоять, пока звуки внизу не затихли. Она стояла несколько минут, пока из спальни не раздался голос Джейсона.
– Странно, – услышала она его, – мужик не мог до утра дождаться, чтобы пробку одолжить, хотя все равно, наверно, собирался просто спать ложиться.
Она еще посидела в спальне, размышляя. Позже, в ночной тишине к ней пришел ответ, в который она не могла поверить.
Затем пришла первая песчаная буря. Лорен наблюдала за ней из окна – буря была мягкая по сравнению с теми, что продуют город позже. Вихрь оставил на зданиях тонкую пленку налета и местами содрал краску с машин. Все окна стали как круглые иллюминаторы, в углы набился песок; песок тихонько погромыхивал на крышах. Песок опадал, когда открывались и закрывались двери, и в темноте люди надевали солнечные очки, чтобы защитить от него глаза. Поскольку их квартира и окно, из которого она глядела на улицу, выходили на запад, к океану, она никогда не видела, как буря приближается по пустыне с юго-запада – там зарождались бури; но люди начали высматривать их днем со своих лунных мостиков, различая вдалеке черную тучу на краю шоссе Санта-Ана, и с мостов по ночам, когда бури обволакивали дымкой саму Луну. Вторая и третья бури грянули через две недели после первой и были куда хуже. За эти недели свет отключали четыре раза; этого никогда раньше не бывало так часто. Однажды днем, во время четвертой бури, она увидела с подоконника, как остановились часы и умерла настольная лампа, и заметила движение засновавших туда-сюда кошек; потом небо покоричневело и окна затряслись так, будто вот-вот разлетятся. Вот так это и случилось, пока она стояла спиной к востоку, – без предупреждения; буря внезапно накрыла ее; такими уж бывают бури.
Джейсон снова уехал, и в этот раз у них случилась ужасная ссора накануне его отъезда. Он наконец признался Лорен, что на этот раз нет никаких гонок, что он едет навестить сына. Для тебя этот сын важнее, сказала она, чем когда-то был наш сын. Он мой единственный сын, сказал он, и она ответила: и в этом, наверное, я виновата. Он ушел, не сказав больше ни слова.
В эти недели одиночества она думала о Мишеле. Она слушала, как он приходит и уходит там, внизу, и смотрела из окна, как он идет по улице в своем длинном синем плаще. Одинокой, ей было некуда идти, рядом с ней никого не было – она снова и снова перелистывала в памяти прошлое, ища его лицо в местах, где была, во времени, которое ей принадлежало. Ей не удавалось его найти. Когда дверь внизу открывалась и закрывалась, она прислушивалась к шагам на лестнице, гадая, не придет ли он поговорить с ней. Раз-другой ей показалось, что она слышит, как он приближается, но он так и не приблизился, он лишь оставлял след своего силуэта на улице под окном, скользя по песку. И когда Джейсон вернулся и они прошептали друг другу ритуальные слова приветствия (давешняя ссора все еще стояла между ними), первый вопрос, что он задал ей, первый вопрос, который не был ритуальным и ответ на который его, похоже, заботил, был о Мишеле – не виделась ли она с ним. Она была смутно удивлена.
– Нет, – сказала она, – зачем мне с ним видеться?
– Он живет прямо под нами, – сказал Джейсон.
– Он живет прямо под нами уже два года, – сказала она. – Почему я должна была увидеться с ним именно теперь?
Он пожал плечами, заметно успокоившись.
– Я просто спросил, – сказал он. – Я думал, может, ты с ним в «Тангенс» пойдешь или еще куда.
– Зачем это мне?
– Я не знаю!
Он вдруг вновь принялся разбирать свои вещи. Она никогда не видела его таким.
– А мы его откуда-то знаем? – сказала она.
– Не думаю.
Она лишь кивнула.
В ее собственных раздумьях, в тех доводах, что она приводила самой себе, тот факт, что ей отчего-то казалось важным снова поговорить с Мишелем, не подразумевал ничего иного; поэтому она не могла объяснить свои ощущения, когда Джейсон сказал ей, что Мишель пригласил их в «Синий тангенс» как своих гостей. Она готовилась к походу в клуб весь день. Она взяла свой красный бархатный пиджак и повесила его в душевой, пустив горячую воду, чтобы ткань заискрилась от пара; в ванной парило целый час, пока с потолка не закапало, а со стен не побежал пот. Она приняла ванну ровно за семь часов до выхода, поскольку высчитала, что кожа ее выглядит лучше всего не сразу после мытья, а попозже, когда вновь начинает сиять, а кудри успевают высохнуть завитками. Весь день она заботилась о том, чтобы не подпортить вид; когда солнце начало крениться к западу, она держалась подальше от окна, чтобы тепло стекла не вогнало ее в испарину; и это чистой воды совпадение, что единственный раз, когда она подошла к окну, чтобы выглянуть на улицу, она увидела, как он вытряхивает ковер. Он повернулся и задрал голову, и она поспешно отпрянула от окна – наверное, достаточно быстро, чтобы не быть замеченной. Она пялилась на часы. Порой она прижималась к ним ухом, убедиться, что они не встали; время от времени она зажигала свет, убедиться, что электричество не отключили. Она попробовала читать. Перед тем как поспать, она дождалась, пока волосы высохнут, и подложила под спину подушки, чтобы во сне не сплющить завитки. Но она так и не смогла заснуть. В какие-то краткие мгновения она успокаивалась достаточно, чтобы понять, что в первый раз со смерти Жюля чувствует себя живой. Ей не хотелось этого понимать.
В семь вечера она накрасила губы помадой. Она не красилась уже много лет. В четверть восьмого она стерла помаду и накрасилась другим цветом. В семь тридцать она стерла и эту помаду и решила вовсе не красить губы. В семь тридцать пять она решила все же накраситься.
Ее интересовало, заметит ли Джейсон, что от нее пахнет духами. Потом она запаниковала, решив, что духи – это чересчур. Подумала – не искупаться ли еще раз. Но тогда испортится прическа. Тогда она еще побрызгалась духами. Она поднесла пиджак к свету – проверить, продолжает ли ткань искриться.
Когда они вышли, Джейсон наблюдал за ней.
По дороге в клуб они не говорили. Она заметила, что вообще забывает о Джейсоне. Когда они подошли к кассе и Джейсон назвал свое имя девушке за стеклом, желудок ее сжался. Девушка посмотрела в список. Она никак не могла найти его имя, и что-то пронзило Лорен насквозь. Потом она все же нашла имя в списке, и Лорен выдохнула. Им даже был открыт подарочный счет для напитков; их провели за специальный столик наверху, с которого было видно танцзал. Явилась официантка и приняла заказ. Взглянув на Джейсона по ту сторону стола, Лорен попыталась придать голосу небрежный тон: «А Мишель к нам присоединится?»
Официантка ответила: «Директор никогда не пьет с гостями».
Лорен просидела выступление первой группы, не слыша ничего. Внизу в зале царила обычная суета, витал тот же запах бензина. Официантка ничего не знает, говорила себе Лорен. Мы гости Мишеля. Выступление закончилось через сорок минут. Официантка снова появилась, и Джейсон заказал еще два коктейля. Лорен было все равно, увидит ли Джейсон, как она обводит зал взглядом. Джейсон казался спокойным, невозмутимым, как обычно, словно ничто не могло ему угрожать.
Она смотрела в никуда, затем вдруг повернулась, и перед ней очутился он.
Мишель с Джейсоном разговаривали. Мишель помахал официантке и заказал выпить. «Прецедент», – сказала ей официантка. Джейсон сказал, что будет еще пиво. Мишель в первый раз взглянул на Лорен. «Нет, спасибо», – сказала Лорен, держа в руках свой бокал. Мишель пожал плечами. Официантка ушла.
Джейсон пошел в туалет. Мишель и Лорен сидели за столом, оба молчали. Лорен боялась поднять глаза, будучи уверена, что он смотрит на нее; но когда все же подняла, увидела, что он просто потирает пальцем губу, глядя на людей у бара и на сцену поверх перил. Повязка была на том глазу, что был ближе к ней, и было ясно, что он вообще не сознает, что она сидит рядом; он был к ней абсолютно равнодушен. Она вдруг заметила, как от нее несет духами. Она заметила чуть красный след помады на краю своего бокала и не сводила с него глаз. Вернулся Джейсон.
Вышла вторая группа. Где-то в середине второй песни Мишель отодвинул стул, встал, небрежно взмахнул рукой в прощальном жесте и ушел. Она глядела ему вслед. Она была уверена, что он вернется. Она была уверена, что он что-то хочет ей сказать. Он исчез, и потом, уже под конец выступления группы на «бис», минут через тридцать, она увидела, как он появляется снова. Она даже не перевела взгляд. Он был в своем длинном синем плаще и говорил с официанткой, а потом с кем-то за барной стойкой. Он двигался сквозь толпу, которая снова требовала «бис». Он поговорил с кем-то у входа. Он указал на сцену, указал на лестницу. Он был прямо под ней, так же как когда вытряхивал ковер у нее под окном. Он ни разу не взглянул наверх. Затем он пропал.
После концерта Джейсон повел ее в бар. Она выпила калуа со сливками. Он все время проговорил с ней, иногда наблюдая за женщинами, проходившими мимо их столика. В какой-то момент она его перебила.
– Я хочу домой, – сказала она.
– Выпей еще…
– Я хочу домой.
Величаво-опустошенно глядела она из окна грузовика по дороге домой, передним зубом соскабливая блеск с губ. Ночь была черней дегтя, и ничто не светилось, кроме, как казалось ей, крылатой кошки, летящей над зданиями, хотя это легко мог быть дельтаплан, который ветром снесло с пляжа. Их грузовик въезжал на гору, к ступенькам, ведущим на бульвар Паулина, а в сточных канавах застыли люди, надевшие толстые плащи, чтобы защититься от песка; только головы их медленно поворачивались. Ветровое стекло грузовика было выпачкано солью. Луны не было, низко висел туман. Они взошли по ступенькам, на улице стояла кромешная тьма. «Вроде бы мы не выключали свет», – сказал Джейсон, уставившись на их окно. С вершины лестницы, с которой открывался город, видна была длинная вереница фар, очень медленно ползущих к пункту назначения – шествие в городе, укутанном в черный саван. Джейсон отпер наружную дверь на первом этаже, вошел и притронулся к выключателю в коридоре. Свет не зажегся.
– Черт, – сказал Джейсон. – Опять отключили.
Лорен прислонилась к стене, молча глядя в воздух перед ним.
– Что еще с тобой? – спросил Джейсон. Она покачала головой.
– Я пойду назад к грузовику, принесу фонарик.
Она кивнула.
– Жди меня здесь, – сказал он.
– Я пойду наверх.
– Погоди, пока я принесу фонарь, тогда пойдешь наверх.
– Я пойду наверх, – сказала она, отнимая у него руку.
Она видела: ему стало легче оттого, что она снова мертва. Она медленно шла по лестнице, не держась за перила, все еще скрестив руки. Все, что неслось в ней вперед весь день, теперь остановилось. Ее даже не хватало на то, чтобы почувствовать себя глупой или обиженной. Она испытывала смутную благодарность за то, что вокруг темно. Ее слегка изумляло, что хочется плакать: она уже давно этого не делала. С тех пор как умер Жюль.
Она поднялась на второй этаж, затем на третий. На третьем она повернула было на лестницу, чтобы взобраться на четвертый, последний этаж, когда один кусок ночи вдруг показался ей не таким потерянным, как остальные. Казалось, он пульсирует в конце коридора чернотой не столько приглушенной, сколько более глубокой, чем тьма вокруг него – словно эта часть ночи впитала больше света и поэтому была изгнана остальной темнотой, напрочь отвергнута ею. Она стояла на лестнице и глядела, прислушиваясь, и в черноте, которая не позволила бы ей увидеть собственную ладонь в паре дюймов от глаз, увидела, как изгнанник шевельнулся.
Она молчала. Она не позвала его. Ветер контрабандой пронес раздавшийся за окном пронзительный звук, и она не могла определить, животное это или визг тормозов на улице. Она вслушивалась, ожидая возвращения Джейсона, и думала о том, что почувствовала, когда в первый раз увидела Мишеля. Здесь, на лестнице, она чувствовала себя неуязвимой для обычных циферблатов и того потока энергии, который вот-вот должен был возобновиться и снова заставить их зажужжать. Изгнанник снова двинулся, поближе к ней, и, когда он остановился, пространство вокруг застыло;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35