Вы мне расскажите о вашей дуэли, — о, я уверена, что все кончится благополучно! — а я, если хотите, расскажу вам историю одной скучающей женщины… Будете?
— Это так интересно, что непременно буду.
— Так до вечера? — сказал она, пожимая его руку.
— До вечера! — ответил Николай и захлопнул дверцы кареты. — Я вам и записку привезу.
Нина дружески кивнула головой, и карета тронулась.
— Странная женщина! — промолвил Николай, поднимаясь по лестнице.
В редакции он не нашел приятеля, написал ему записку и поехал домой, рассчитывая теперь же написать письма и список своих долгов, чтобы быть вечером свободным и провести его у Нины Сергеевны. «То-то удивится она, когда я объявлю ей о своей женитьбе!..» Во всяком случае, он проведет интересный вечер.
«Может быть, последний в жизни!» — мелькнуло в голове, и снова беспокойные, мрачные мысли овладели нашим молодым человеком, когда он остался один.
Когда он приехал домой и увидал записку Лаврентьева, сердце его радостно забилось. Надежда закрадывалась в его душу. Лаврентьев, быть может, узнал о свадьбе, был у Леночки или у Васи, кто-нибудь из них ему сказал, и… он придет объясниться. О, как бы ему хотелось, чтобы это было так! Да, разумеется, будет так. Зачем же Лаврентьев опять заходил? Он ведь, в сущности, не такой же идиот, этот Отелло!..
В беспокойстве, переходя от уныния к надежде, ждал теперь Николай Григория Николаевича.
Опять резкий звонок колокольчика. Опять Николай вздрогнул, и сердце его замерло в страхе от ожидания. Он старался овладеть собой и скрыть волнение перед «диким человеком».
«Дикий человек» вошел, как утром, не постучавшись в двери. Николай старался по лицу Григория Николаевича узнать решение, но на лице Лаврентьева он ничего не прочел. Николай сделал несколько шагов навстречу, поклонился и, сам не зная к чему, проговорил:
— Секундант мой еще не был у господина Непорожнева. Я жду его каждую минуту…
— Не надо секундантов! Я пришел повиниться перед вами, Николай Иваныч! Я давеча погорячился, набрехал черт знает чего… ну да… А вы не захотели успокоить человека… Теперь примите мою повинную! — проговорил Лаврентьев угрюмо, с некоторым усилием.
Николай тотчас же весело протянул руку. Лаврентьев не совсем охотно подал свою, но Николай под впечатлением радостного чувства не заметил этого.
— Я охотно готов забыть. Мне было очень обидно, Григорий Николаевич, что вы могли поверить слухам. Конечно, я, может быть, совершенно невинно мог причинить вам боль…
— Не станем больше об этом говорить! — перебил Лаврентьев. — Я сам понимаю свою дурость.
Он на минуту остановился, взглянул на Николая и проговорил прерывающимся голосом:
— Я узнал все. Желаю вам… Берегите Елену Ивановну, Николай Иванович! Она очень хорошая… Прощайте.
Николай вышел проводить Лаврентьева в переднюю. Григорий Николаевич надел своего волка, взял в руки чемодан и кивнул головой.
— Вы сейчас уезжаете? — осведомился Николай.
— Прямо на чугунку. Прошу передать мое почтение Елене Ивановне!
Через час Жучок проводил своего друга. Лаврентьев прикидывался спокойным и даже сделал несколько одобрительных замечаний насчет Вязникова. Тем не менее, когда поезд тихо двинулся, доктор в раздумье покачал головой и прошептал:
— Неизлечимая болезнь! Редкий случай привязанности!
XIV
Как легко, весело стало нашему молодому человеку, когда Лаврентьев ушел! Тяжелый кошмар прошел, мысли его просветлели; он испытывал радость жизни, ему хотелось веселиться, как ребенку. Завтра он встанет когда захочет. Завтра… ничего не будет завтра ужасного. Не надо будет подставлять под дуло грудь. В то же время он не без приятного чувства к себе самому думал, что поступил как порядочный человек. Он не трусил (о, он и на барьере бы не струсил!) и в то же время искренно протянул руку, когда Лаврентьев извинился. «В самом деле, бедняге, должно быть, тяжело. Он так любит Леночку, и что у него останется, кроме личного счастья?» — не без снисхождения подумал Николай.
Он даже в эту минуту пожалел Григория Николаевича и мысленно обвинил Леночку в легкомыслии. «Зачем она давала ему слово? Надо быть осторожнее… Так нельзя шутить! Впрочем, и ей было тяжело. Чем же она виновата, что полюбила меня! И Леночка славная. Славная!» — повторял он.
Все в эту минуту казались ему славными.
Ожидаемый секундант, однако, не являлся, а Николай с утра ничего не ел и теперь почувствовал голод. Он, однако, написал обещанную докладную записку и стал одеваться с особенною тщательностью, собираясь пообедать где-нибудь в ресторане («Можно сегодня раскутиться и хорошо пообедать!») и оттуда ехать к Нине Сергеевне. Он вспомнил, что следовало бы побывать у Леночки, но решил, что к Леночке можно завтра. Он обещал Нине Сергеевне, и надо исполнить обещание, неловко. «Пожалуй, Леночка обидится? Глупости!» — решил он после минутного колебания. — Что ж тут дурного? Разве он теперь привязан, что ли, оттого, что женится? Разве ему нельзя бывать где вздумается? Леночка умная, она поймет, что нельзя же вечно быть друг с другом и… Да и что ему Нина Сергеевна? Просто интересный субъект для наблюдений. В ней что-то таинственное, и он сегодня узнает, что это за женщина. Слава богу, он не юбочник! — вспомнил он выражение Прокофьева, и ему даже досадно стало. С ней можно провести приятно вечер, вот и все. А Леночку он любит, и она может быть спокойна. Да и как не любить Леночку? Она его так любит!
В начале десятого часа Николай позвонил у двери, на которой блестела узенькая дощечка с надписью: «Нина Сергеевна Ратынина». Лакей доложил, что барыня у себя, и через гостиную провел его до портьеры следующей комнаты и проговорил:
— Пожалуйте!
Николай отвел тяжелую портьеру и вошел в большую, ярко освещенную комнату. Никого не было. Он с любопытством оглядывал необыкновенно изящный кабинет молодой женщины. Ничего в нем не бросалось в глаза, но все свидетельствовало об артистической жилке и тонком вкусе. Каждый стул, каждая безделка на столах были художественной вещью. Картины на стенах показывали, что хозяйка знает в них толк. В углу стоял мольберт с опущенным коленкором. «Ого! Она пишет, и никогда не сказала!» — подумал Николай, продолжая разглядывать этот кабинет, нисколько не похожий на обыкновенные дамские кабинеты. Он подошел к библиотеке и еще более удивился. Выбор книг был необыкновенно хороший. Иностранные классики, произведения лучших русских писателей, затем серьезные книги. «Дарвин , Спенсер, Бокль , Маркс, Лассаль , Фурье, Прудон! — прочитывал Николай названия книг. — Верно, после мужа остались. Не читает же она. А впрочем, кто знает!» Он продолжал разглядывать книги, как сзади него раздался мягкий голос:
— Простите, Николай Иванович, я заставила вас ждать.
Николай обернулся.
Слегка зевая и потягиваясь, стояла Нина Сергеевна в голубом, вышитом шелками капоте, ласково протягивая ему обе руки.
— Я заснула! — продолжала она, щуря глаза на свет. — Устала сегодня с этими разъездами, ну и от скуки вздремнула перед вечером… Пойдемте туда, в мой уголок. Я там люблю сидеть.
— В том-то и беда, что я, пожалуй, некстати потревожил ваш сон.
— Очень кстати. Я очень рада вас видеть!
— И, быть может, думали — в последний раз. Вы любите все интересное, а это тоже интересно. Но увы, дуэли не будет! — смеясь заметил Николай.
— Не будет?! Ну, слава богу! — повторила она и медленно перекрестилась, к удивлению Николая. — А говорить вам так — стыдно!.. Вы подумали, что я позвала вас из любопытства? Непроницательный же вы! Мне просто стало жаль вас. Вы такой молодой, вам так жить хочется. Ведь хочется?.. И вы теперь рады, что все прошло?
— Рад!
— То-то. А я испугалась, что вы скажете фразу. Юный вы какой! — тихо проговорила она. — А все-таки с вами весело… глядишь на вас и невольно сама вспомнишь о молодости!.. Ну, ну, не вздумайте обижаться, я ведь старше вас. Рассказывайте мне вашу историю. С кем? Из-за чего? Теперь я смею вступить в свои права и быть любопытной, как и должно быть женщине. Кто жаждал вашей крови?
— Лаврентьев.
— О, это интересно. Этот медведь?
— И вдобавок Отелло!
— Из-за этой барышни? Как ее звать, я все забываю?
— Леночка.
— Да, Леночка! Так из-за Леночки? Он считает вас похитителем своего счастья. И что ж, вправе был?
— Он слышал разные сплетни, приехал и прямо ко мне.
— Требовать объяснений?
— Я их не дал.
— Понимаю. Как можно дать человеку, для которого эта Леночка, говорят, дороже жизни? — иронически подсказала Нина Сергеевна. — Ведь он ее очень любит?
— Любит, но…
— Но она его не любит, как обыкновенно бывает, и он искал виновника? Но как же дело уладилось?
— Он думал, что я…
— Увлекли, пошутили и… Тоже старая история!
— То-то и ошиблись. Он думал так же, как и вы, но когда узнал, то пришел и извинился.
— Узнал, что не вы соперник?
— Напротив, узнал, что я женюсь.
— Вы? Вы женитесь? Вы сегодня как будто нарочно хотите изумлять меня?
— Разве так удивительно, что я женюсь? Скоро наша свадьба.
— И, пожалуй, так же расстроится, как и ваша дуэль, и мне снова придется порадоваться за вас.
Николай даже рассердился. Она говорила об его женитьбе с каким-то недоверием.
— Да вы не сердитесь, Николай Иванович. Ей-богу, меня эта новость огорчила не менее, чем новость о дуэли. Еще вопрос, что лучше?
— Вы, Нина Сергеевна, против браков вообще или против моего в частности?
— Против вашего. Нельзя жениться ни слишком рано, ни слишком поздно. Одинаково скверно, а вам и подавно. Вы еще не перегорели.
— Вы преувеличиваете опасность. Во-первых, никто нас не остановит, если…
— Если вы друг друга достаточно измучаете?
— А во-вторых, я люблю свою невесту.
— Любите? Вам кажется, что вы любите!
Нина Сергеевна говорила с участием, точно мать с сыном. Этот тон раздражал Николая.
— Вы не верите?
Она тихо покачала головой.
— «То кровь кипит, то сил избыток…» Еще сколько раз вам будет казаться!
Николай стал говорить о Леночке, о том, как он Леночку любит. Он рассказывал, какая Леночка замечательная девушка, сколько в ней ума, энергии, оригинальности, самоотвержения, и, увлекаясь искренним образом, не жалел красок для ее возвеличения. Ему как будто хотелось уверить и себя и Нину Сергеевну, как он любит Леночку, и, когда он говорил о Леночке, слова его звучали такой страстью, такой нежностью! Нина Сергеевна жадно слушала. Казалось, эти горячие слова любви подействовали и на нее. Она как-то притихла, не спуская глаз с возбужденного лица Николая.
— Теперь вы убедились? — воскликнул Николай, оканчивая свою горячую исповедь.
— Нет!.. И знаете ли что? Я готова пари держать, что вашу свадьбу легко расстроить.
— Уж не вы ли? — насмешливо спросил он, весь вспыхивая.
Она подняла на него серьезное лицо, только глаза ее странно улыбались.
— Да хоть бы и я!
— Попробуйте!
— Вы уж забыли деревню?..
— Что прошло, то не повторится! — резко сказал Николай.
Нина Сергеевна усмехнулась.
— Будьте спокойны, я пошутила. Я с вами больше не сделаю опыта! — тихо проронила Нина. — Довольно и прежних.
— А их было много?
— Бывало.
— И все удавались?
— Иногда! — задумчиво протянула Нина.
Николай вспомнил слова отца об одном молодом человеке, который застрелился из-за этой женщины, и ему хотелось спросить об этом опыте, но, взглянув на Нину, он не решился. Грустным выражением светились теперь эти насмешливые глаза.
— Странная вы, Нина Сергеевна! — прошептал Николай.
— Странная? Говорят! И не то еще говорят!.. Пусть говорят! — прибавила она равнодушно. — Не все ли равно?.. Так вы женитесь, Николай Иванович? Что ж, с богом! Не вы первый, не вы последний…
— Уж докончите: делаете эту глупость?
— Пожалуй, что и так!
— А я все-таки попробую!
Она тихо усмехнулась.
— Да вы не сердитесь! Пожалуйста, не сердитесь и не примите моих слов за кокетство! — прибавила она, дотрогиваясь рукой до его руки. — Этого бы еще недоставало! Я в самом деле за вас боюсь. Вы, сколько я вас знаю, впечатлительны, легко увлекаетесь и к тому же… Говорить ли?
— Говорите.
— Самолюбивы, очень самолюбивы. Вас гложет червь. Вы ждете от жизни чего-то особенного. Вам хочется славы, вам хочется известности. Не так ли?
— Положим, и так.
— Вот в том и беда! Вам показалось, что вы любите, и вы, недолго думая, руку и сердце.
— Что же дальше?
— А дальше вот что. Если бы будущая ваша жена была похожа… ну, положим, на меня, такая же скучающая натура, тогда ничего, не беда. Мы бы скоро надоели друг другу и разошлись в разные стороны; но ваша невеста, сколько я знаю, не такая. Она лучше нас с вами! Она любит, верно, вас так, как мы с вами не умеем, так, как, говорят, можно и должно любить.
— Говорят, — подчеркнул Николай.
— Да, говорят! Ну, и что ж тогда? Вы сделаете одним несчастным человеком больше. Вот и все!
— Какая мрачная картина! Разве можно знать, что случится? Я люблю, а что будет вперед… будь что будет!
— Будь что будет. Вот Лаврентьев ваш так бы не сказал. Он любит, а кто любит, тот так не говорит!..
— А как же?
— Иначе…
— Вы слышали, как?
— Полно шутить! А впрочем, не верьте мне… право… Я сегодня мрачно настроена и, быть может, слова мои слишком жестки… Согрейте их в вашем любящем сердце, и дай бог вам славы, хорошеньких детей и согласия!.. — сказала она как-то задушевно.
— Вы нынче в особенном настроении.
— Так, стих такой напал, желать всем счастья! — улыбнулась она.
— А самой не давать ни другим, ни себе?
— Кому как… Однако давайте лучше чай пить…
Она позвонила и приказала подать чай.
— А история скучающей женщины? Вы ее расскажете?
— Не боитесь хандры? А впрочем, похандрите… Это не мешает! Я расскажу вам эту историю… Пожалуй, можете сообщить какому-нибудь беллетристу… Сюжет пикантный… Но только пусть он не делает из героини какой-нибудь демонической натуры. Выйдет глупо, это вы и сами увидите. Это вместо предисловия, а вам и в виде предостережения!
— Уж я сам выведу заключение, не беспокойтесь…
— И откровенно произнесете свой приговор?
— Еще бы!..
— Ну, начинаю… Детство оставим в стороне… И неинтересно и долго.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54