Главы 8, 9 и 10 посвящены работе, которую я и мои коллеги
вели на протяжении более полутора десятков лет. Глава 8 по-
священа ключевой методологической проблеме, стоящей перед
культурно-историческим подходом к познанию: как укоренить
психологический анализ в культурно организованной деятельно-
сти повседневной жизни. В главе 9, основываясь на идеях, пред-
ставленных в главах 4-8, я стараюсь продемонстрировать их
эффективность на примере создания специальных форм обучения
чтению. В главе 10 введена новая методология, в которой малые
культурные системы создаются и изучаются в своих институ-
циональных контекстах на протяжении ряда лет.
В главе 11 возвращаясь к тем двум вопросам, с которых на-
чинал, и кратко подытоживая мои нынешние взгляды на то, что
делает изучение представленности культуры в психике таким
трудным, я также рассматриваю различные линии теоретичес-
ких и экспериментальных исследований, которые могут быть по-
лезны для психологов, стремящихся к более глубокому понима-
нию, как культура и психика создают друг друга.
Автор не надеется, что его идеи приведут к перевороту в психо-
логии, даже если они сумеют убедить многих людей. Психология -
это надежно устоявшийся социальный институт, который вряд ли
позволит возобладать точке зрения, полагающей всю психологию
частью культурной психологии. Возможно правы те, кто выступает
за культурную психологию как новую, постмодернистскую дисцип-
лину, и культурная психология возникнет среди других междисци-
плинарных областей, таких, как когнитивная наука, история соз-
нания и общения. Если так, тогда я предлагаю возможную методо-
логию и набор теоретических положений для такой дисциплины.
Если нет, то предлагаю программу позитивного критического ис-
следования для тех психологов, которые захотят ее использовать.
ГЛАВА 1.
НЕРАЗРЕШИМЫЕ ВОПРОСЫ И СПОРЫ
Наличие культуры, может быть, и есть именно то условие,
которое исключает возможность ее измерения.
Теодор Адорно
Согласно мифу, распространяемому стандартными американс-
кими учебниками, психология как дисциплина возникла в
1879 г., когда Вильгельм Вундт открыл свою лабораторию в
Лейпциге1. Новым для этой <новой> психологии 1880-х годов
был эксперимент. Исследователи психических процессов в ла-
бораторных условиях использовали блестящие и остроумные
инструменты для предъявления испытуемым точно контроли-
руемых физических стимулов (вспышек света определенной
яркости, звуков определенной громкости и высоты тона и т. д.)
и регистрации типа, силы и длительности их реакции с точнос-
тью до долей секунды. Казалось, что интеллект теперь мог быть
измерен и объяснен в полном соответствии с канонами экспе-
риментальной науки.
Гораздо реже отмечается - эта тема удостоилась лишь одно-
го предложения в толстом томе Э. Боринга (1957) по истории
психологии, - что по В. Вундту психология состоит из двух
частей, каждая из которых соотносится с разными уровнями че-
ловеческого сознания, следует своим собственным законам и ис-
пользует свои собственные методы.
В последние годы растет интерес ко <второй> психологии
В. Вундта, перед которой он ставил задачу проникновения куль-
туры в психологические процессы (Farr, 1983; Toulmin, 1980).
Основной тезис этой книги состоит в том, что научные пробле-
мы, поставленные В. Вундтом, не получили адекватного рассмот-
рения в рамках сложившейся впоследствии научной парадигмы
ви в психологии, ни в других науках об обществе и поведении
человека. Вследствие этого попытки психологов, работающих в
парадигме экспериментальной психологии XX в., заново ввести
культуру как составляющую человеческой природы сталкивают-
ЗД с неосознаваемыми и непреодолимыми трудностями.
22
Культурно-стор/1ЧЕСкдя психология
Далее в этой книге показано, как психология XX в. обраща-
лась к наследию В. Вундта, пытаясь создать более адекватную
теорию представленноеT культуры в психике. Но сначала необ-
ходимо заглянуть в предысторию научной психологии, чтобы
объяснить, почему культуросодержащая психология оказалась
такой неуловимой целью.
В начале было...
Давно признано, что о культуре с трудом думается. Как рыбам
воду, нам не удается <увидеть> культуру, поскольку она являет-
ся средой, в которой мы существуем. Встречи с другими культу-
рами позволяют увидеть и нашу собственную как предмет для
размышлений.
Ранние свидетельства проявлений осознания культуры могут
быть прослежены вглубь времен вплоть до греческого историка
Геродота (Myers, 1953). Вопросы, которые ставил перед собой Ге-
родот, оказались прекрасным средством обнаружения культуры.
Он хотел узнать об истоках Персидских войн: кто положил
начало вражде между греками и персами и зачем. Чтобы отве-
тить на этот исторический вопрос, он побывал более чем в пяти-
десяти странах, известных грекам того времени. Записывая рас-
сказы народов об их происхождении, он приобрел знания о ми-
рах, в которых они обитали, через содержание религиозных
обрядов и верований, через искусство и повседневную жизнь. В
результате у него получились портреты различных образов жиз-
ни, которые сегодня мы назвали бы разными культурами.
Исследования Геродота остро поставили вопрос об оценке
культурных различий. Записывая истории и жизнеописания
других людей, он называет своих собеседников общим именем
<варвар>. В Греции начала IV в. до н. э. слово <варвар> было
специальным термином для обозначения людей, чьи язык, рели-
гия, образ жизни и обычаи отличались от тех, что составляли
культуру классической Греции. Таким образом, для Геродота
<варвар> означало другой, иной, и его <История> представляет
собой составленный любознательным человеком каталог челове-
ческих различий, относительно свободный от резких оценочных
суждений.
Однако прошло немного времени, и отличия превратились в
недостатки. Греки стали использовать слово <варварский> для
обозначения <нелепого, грубого, жестокого>. Заимствованное ла-
тынью, слово <варварский> удержало оба значения - и <дру-
гой>, и <неполноценный>.
НЕРАЗРЕШИМЫЕ вопросы и споры 23
Затем оно стало означать <нецивилизованный> или <некуль-
турный>, а еще позднее - нехристианин. Все более нелестные
смыслы, приписываемые этому слову, достигли своего апогея,
когда оно было заимствовано английским, где стало синонимом
<дикого, грубого, жестокого, бесчеловечного> (Оксфордский сло-
варь английского языка).
Мнения греческих ученых относительно происхождения на-
блюдавшихся ими групповых различий разделились. Аристотель
полагал, что рабы и варвары по природе своей лишены способ-
ности рассуждать и составлять планы, а Гиппократ считал, что
источниками групповых различий являются различия в климате
и социальном устройстве. Подобные же несогласия можно найти
среди ученых римской эпохи и средних веков (см. обзор Jahoda,
1992 и библиографию в этой работе).
Как отмечает Маргарет Ходген в своей работе о происхожде-
нии антропологии, многочисленные путешествия первопроходцев
XV и XVI вв. значительно повысили интерес как ученых, так и
широкой публики к разнообразию человеческих типов и куль-
тур. На протяжении тысячи или даже более лет, последовавших
за падением Рима, контакты Европы с <варварами> были очень
ограничены. Хотя отчеты торговцев, воинов и миссионеров и со-
держали описания реальной жизни и обычаев далеких народов,
все же о живших за пределами европейского мира, сложилось
множество легенд.
Разница между непосредственными впечатлениями и мифи-
ческими россказнями хорошо иллюстрируется слухами, сопро-
вождавшими путешествие Христофора Колумба. Журнал Колум-
ба изображает людей, встреченных им в западном полушарии в
довольно-таки объективных тонах. Он восхищается их велико-
душием, нравственностью и умом, хотя и находит их материаль-
ные обстоятельства достойными сожаления. Однако слухи, кото-
рые начали распространяться сразу после возвращения Колумба
в Европу, создавали фантастические образы новооткрытых зе-
мель и населяющих их народов, очень похожие на мифические
создания средневекового воображения. Перечень этих созданий
был поистине фантастическим и включал людей, которые скри-
пели, а не говорили; людей, у которых не было голов, а глаза и
РОТ были на груди; людей, ходивших голышом, не знавших бра-
ка, живших в полной половой распущенности (Hodgen, 1964).
Даже спустя целое столетие исследований и контактов можно еще
встретить такие описания людей, живущих вдоль западного по-
бережья Африки: <люди с собачьими лицами, с собачьими зубами,
24
сатиры, дикари и каннибалы>, а о людях, живущих в Новом
Свете, говорится, что они лжецы, воры, извращенцы и отъяв-
ленные идолопоклонники, не имеющие ни крупицы разума,
свойственного человеку. <Вынося человеку Нового Света или на-
гому, угрожающего вида дикарю такой приговор, их помещали
на то место в воображении, которое в средние века занимали
люди-монстры. Их если и считали людьми, то какими-то выро-
ждающимися> (там же, р. 363).
Эти образы вошли в житейские представления о народах, на-
селяющих мир, и дошли до нас, например, в виде шекспиров-
ского Калибана - существа, <не удостоенного вида человека>,
который наподобие древнего обитателя пещер троглодита был
неспособен к человеческой речи. Некоторые европейцы всерьез
спрашивали, может ли быть, чтобы столь отличные от человека
существа были представителями того же вида .
Последующие столетия сохраняли и поддерживали представ-
ления Гиппократа о географическом положении и климате как
источнике различий между людьми. При всей ограниченности
этот взгляд, однако, признавал все существа, которых мы сего-
дня считаем людьми, принадлежащими к одному виду. В XVI и
XVII в. считалось, что более темный цвет кожи африканцев и
американских индейцев можно объяснить особенностями гео-
графического положения и климата. Эта традиция - объяснять
различия особенностями среды - подверглась суровой критике
(солнце по-прежнему ярко светило над греками и римлянами,
тем не менее их характерные черты со временем существенно
изменились) и не пережила эпохи расширявшихся контактов
между европейцами и населением третьего мира .
Европейцы отводили так называемым дикарям (то есть неев-
ропейцам) некоторое промежуточное место между людьми и жи-
вотными. Считалось, что пигмеи, лапландцы и другие являются
<утраченными звеньями> в цепи между животными и челове-
ком. Карл Линней в своей <Системе природы> (1735) сделал до-
полнительный и решающий шаг к разделению человеческих су-
ществ на два вида: Homo sapiens и Homo monstrous.
Вид Homo sapiens включает следующие группы, различаю-
щиеся уровнем образования и местом обитания:
1. Дикий человек: стоящий на четвереньках, немой, покры-
тый шерстью.
2. Американец; меднокожий, холеричный, прямостоящий,
раскрашенный. Руководствуется обычаем.
НЕРАЗРЕШИМЫЕ вопросы А споры
25
3. Европеец: светлокожий, сангвиничный, физически силь-
ный. Скрывает тело под облегающей одеждой, руководствуется
законами.
4. Азиат: смуглый, меланхоличный, ригидный, покрыт сво-
бодной одеждой. Руководствуется мнениями.
5. Африканец: чернокожий, флегматичный, расслабленный,
мажется салом. Следует капризам.
Вид Homo monstrous включает следующие группы, разли-
чающиеся климатическими условиями и умелостью:
1. Горцы: малорослые, неактивные, робкие.
2. Патагонцы: крупные, ленивые.
3. Готтентоты: неплодовитые.
4. Американцы: безбородые.
5. Китайцы: с конической головой.
6. Канадцы: со сплющенной головой.
Совершенно ясно, что в схеме К. Линнея перемешаны самые
разнородные критерии, включая цвет кожи, способ одеваться и
политическую организацию. Однако она явила собой влиятель-
ный прецедент для последующего разделения человечества на
отдельные расы. Дальнейшее развитие биологии принесло все
более изощренные попытки чисто биологического обоснования
различий между людьми (Gossett, 1965; Harris, 1968), проло-
жившие путь расистским объяснениям того, что раньше воспри-
нималось как культурные различия4.
Подобные представления, хотя и были впоследствии развен-
чаны, поддерживали в XIX веке интеллектуальную атмосферу, в
которой идея о национальных различиях между людьми как ре-
зультате их расовой принадлежности, распространилась так же
широко, как прежде идея о том, что неевропейцы находятся на
более низкой ступени великой цепи бытия. Эти представления
позволили отстоять рабство и колониализм в то время, когда и
то, и другое подвергалось резким нападкам (Haller, 1971).
Поэтому в 1849 г. Бенджамин Дизраэли позволил себе, стоя
перед Британской Палатой общин, провозгласить, что <раса пред-
полагает отличие, отличие предполагает превосходство, а превос-
ходство ведет к господству>, уверенный, что стоит на вполне на-
Учной точке зрения (цит. по: Оаот, 1967, р. 9).
Социокультурный эволюционизм
брить ли в то, что в некие доисторические времена все люди
Роизошли от общего корня (и в этом смысле мы все когда-то
26 Культурно-сторичЕСКАЯ психология
были <одинаковы>) или в то, что морфологически различные че-
ловеческие группы относятся к разным видам (и, следовательно,
мы были разными с самого начала), все равно сохраняется необ-
ходимость объяснить изменения, происшедшие со временем. По
историческим источникам очевидно, что, окажись древние греки
в XVI-XVII в. среди, например, обитателей Германии, Франции
и Англии, они, безусловно, сочли бы жителей этих стран варва-
рами. Как же сумели эти люди в ходе исторического развития
подняться от варварства к вершинам человеческого духа?
Здесь напрашивались по крайней мере два объяснения. Во-
первых, можно было пересмотреть отношения среды и развития
и решить, что северные народы так продвинулись благодаря по-
стоянным вызовам со стороны среды, в то время как их южные
собратья беззаботно грелись на солнце и ели фрукты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10