Жизнь превращается в томительное ожидание, и как должен быть печален удел Анджелы, думал я: горевать дни напролет и орошать подушку слезами.
Размышляя о чем-нибудь, я всегда закрываю лицо руками, потому что это помогает сконцентрировать мысль и отвлечься от всего постороннего. Я поступил так и сейчас и уже вовсю размышлял, когда мое уединение было мистическим образом нарушено. Я ощутил, если хотите, чье-то незримое присутствие и не ошибся. Убрав руки от лица и подняв глаза, я увидел перед собой Мадлен Бассет.
Я был потрясен. Не скажу, что мне хотелось ее видеть меньше, чем кого бы то ни было: само собой, черный список возглавлял Спод, за ним с небольшим отрывом шел Л. П. Ранкл, — но я охотно уклонился бы от общения с ней. Тем не менее, увидев ее, я вежливо поднялся, и, полагаю, ничто в моем поведении не давало поводов думать, что я обуреваем желанием швырнуть в нее кирпичом: я ведь вообще человек сдержанный. Однако за внешним спокойствием скрывалась тревога, которая всегда овладевает мной, когда мы встречаемся.
Ошибочно полагая, что я безнадежно в нее влюблен и чахну в разлуке, эта Бассет, когда наши дорожки пересекаются, не упускает случая взглянуть на меня с жалостливой нежностью, и именно такой взгляд я сейчас на себе почувствовал. В нем было столько жалостливости, что, лишь напомнив себе о ее крепком союзе со Сподом, я смог сохранить самообладание и присутствие духа. Пока она была помолвлена с Гасси Финк-Ноттлом, всегда существовала опасность, что она еще передумает; Гасси — чудаковатый очкарик, коллекционирующий тритонов, которому девушка в любой момент может дать отставку, но от ее союза со Сподом веяло надежностью. Ведь, как к Споду ни относись, нельзя не признать, что он седьмой граф Сидкап, а ни одна девица, если ей посчастливилось поймать в свои сети седьмого графа, у которого замок в Шропшире и годовой доход в двадцать тысяч фунтов, так просто не откажется от своего счастья.
Насмотревшись на меня, она заговорила медоточивым голосом:
— О Берти, как я рада вас видеть. Как поживаете?
— Хорошо. А как ваши дела?
— Хорошо.
— Приятно слышать. А как ваш папа?
— Хорошо.
Ее слова огорчили меня. Мои отношения с сэром Уоткином Бассетом были таковы, что я скорее порадовался бы, узнав, что он заразился бубонной чумой и дни его сочтены.
— Слышал о вашем приезде, — сказал я.
— Да, я здесь гощу.
— Слышал об этом. Хорошо выглядите.
— О, у меня все очень-очень хорошо, и я так счастлива.
— Рад за вас.
— Просыпаясь каждое утро, я начинаю новый день с мыслью, что такого хорошего дня еще никогда не было. Сегодня перед завтраком я танцевала на лужайке, а потом пошла по саду, чтобы пожелать цветочкам доброго утра. На одной клумбе спала прелестная черная кошечка. Я взяла ее на руки и стала танцевать.
Я ничего не сказал Мадлен, но она вела себя крайне бестактно. Чего Огастус — так зовут кота, о котором она говорила — терпеть не может, так это когда нарушают его сон. Должно быть, он вовсю чертыхался, но спросонья был не в голосе, и она подумала, что он мурлычет.
Она замолчала, видимо, ожидая моей реакции на рассказ о ее дурачествах, поэтому я сказал:
— Эйфория.
— Эй — что?
— Дживс говорит, что так называется это состояние.
— А, тогда понятно. Я называю это состояние просто — счастье, счастье, счастье.
Сказав это, она вздрогнула, затряслась и поднесла руку к лицу, как будто проходила кинопробу и ей велели показать угрызения совести.
— Ах, Берти!
— Да-да?
— Простите меня.
— А?
— Так нечутко с моей стороны рассказывать вам о своем счастье. Я должна была помнить, что вам-то совсем несладко. Войдя, я увидела, что ваше лицо перекошено от боли, и вы представить себе не можете, как для меня огорчительно быть причиной ваших страданий. Жизнь ведь нелегкая штука?
— Не слишком.
— Даже тяжелая.
— Местами.
— Нельзя терять мужество.
— Вроде того.
— Не падайте духом. Кто знает? Может, ваше счастье где-то ждет вас. Однажды вы встретите ту, чья любовь заставит вас забыть о вашей любви ко мне. Нет, вы не совсем забудете. Я навсегда останусь сладостным воспоминанием, которое будет жить в вашей душе и являться вам нежным и хрупким видением в часы заката летними вечерами, когда пташки поют свои прелестные песенки, отходя ко сну.
— Это было бы на вас похоже, — сказал я, потому что промолчать было бы невежливо. — Вы, кажется, промокли, — добавил я, меняя тему. — Гуляли под дождем?
— Он только моросил, и потом, я не боюсь дождя. Я желала цветочкам доброй ночи.
— Вы им и доброй ночи желаете?
— А как же. Иначе бедняжечки обиделись бы.
— Хорошо, что вы вернулись в дом. А то, чего доброго, наживете прострел.
— Я вернулась не из-за этого. Я увидела вас в окне и решила задать вам один вопрос. Очень-очень серьезный.
— Вот как?
— Вот только ума не приложу, как его сформулировать. Наверно, попробую спросить, как в книжках. Ну, вы знаете, как в книжках говорят.
— Кто и что говорит в книжках?
— Ну, сыщики всякие. Берти, вы встали на честный путь?
— В смысле?
— Вы знаете, о чем я. Вы больше не воруете?
Я весело рассмеялся.
— Ни-ни.
— Вы уже не чувствуете позывов к воровству? Вы побороли в себе эту страсть? Я говорила папуле, что это своего рода болезнь и вы ничего не можете с собой поделать.
Я вспомнил, как она развивала перед ним эту теорию — я тогда в очередной раз прятался за диваном, не по собственному желанию, а в силу обстоятельств, — и сэр Уоткин сделал вульгарное замечание на мой счет — мол, виной всему моя дурная привычка тащить все, что попадается под руку.
Любая другая девушка не стала бы приставать с расспросами — любая другая, но не Мадлен. Ее разобрало любопытство.
— Вы победили свой недуг с помощью психиатра? Или просто усилием воли?
— Просто усилием воли.
— Как это замечательно. Я горжусь вами. Должно быть, вы выстояли в страшной борьбе?
— Борьба как борьба, ничего особенного.
— Я обязательно напишу папуле… Не договорив, она приложила руку к левому глазу, и столь проницательному человеку, как я, не составило труда догадаться, что произошло. Застекленная дверь была открыта, и мошкара залетала в гостиную и вилась вокруг нас роем. Находясь в сельской Англии, всегда нужно быть готовым к встрече с ней. В Америке пользуются москитными сетками, налетев на которые крылатые насекомые в замешательстве ретируются, но эти сетки никак не привьются в Англии, где на мошкару нет никакой управы. Мошки носятся как угорелые и время от времени попадают кому-нибудь в глаз. Очевидно, сейчас одна из них попала в глаз Мадлен.
Я первый скажу, что возможности Бертрама Вустера ограниченны, но в одной области приложения человеческих сил я достиг вершины. Я никому не уступлю первенства по части вытаскивания посторонних предметов из глаз. Я знаю, что сказать и что делать.
Посоветовав Мадлен не тереть глаз, я приблизился к ней с носовым платком в руке.
Я помню, как мы обсуждали техническую сторону этой операции с Гасси Финк-Ноттлом в Тотли после того, как он вытащил мошку из глаза Стефани Бинг, ныне миссис Свинкер-Пинкер. Мы были единодушны в том, что успеха можно достичь, только если для большей устойчивости придерживать рукой подбородок пациента. Стоит забыть об этом предварительном условии, и ваши усилия будут тщетными. Поэтому я поспешил его выполнить, и Спод, как можно было от него ожидать, выбрал для своего появления именно тот момент, когда мы с Мадлен находились, что называется, в непосредственном контакте.
Не скрою, в моей жизни бывали минуты, когда я чувствовал себя раскованней. Вдобавок к тому, что Спод — живой слепок с очень большой гориллы, он наделен нравом вспыльчивого тигра джунглей и грязным воображением, из-за которого он легко становится жертвой того, что Дживс, я слышал, называет «зеленоглазой ведьмой, которая смеется над добычей», иными словами — ревности. Если такой человек застанет вас придерживающим подбородок его любимой девушки, он, безусловно, попробует выпустить вам кишки, и, чтобы предотвратить кровопролитие, я поздоровался с ним так беспечно, как только мог в тот момент.
— Привет, старина Спод, я хотел сказать — старина лорд Сидкап. Вот мы все и встретились. Дживс сказал мне, что вы здесь, и тетя Далия говорит, что ваши выступления в поддержку консерваторов переворачивают души избирателей вверх тормашками. Как, должно быть, это замечательно — владеть словом. Это, конечно, дар божий. Тут либо дано, либо нет. Я не смог бы выступить на митинге даже ради умирающей бабушки. Я бы стоял, беззвучно открывая и закрывая рот, как рыба. А вам нужно только откашляться, и золотые слова польются из ваших уст, как елей. Я ужасно вами восхищаюсь.
Умиротворяюще, не правда ли? Казалось, осыпанный с ног до головы льстивыми похвалами, он должен был самодовольно ухмыльнуться, шаркнуть ножкой и пробормотать что-то вроде: «Мне очень приятно слышать ваши слова». Но вместо этого он только и сделал, что издал какой-то гортанный звук, как оперный бас, подавившийся рыбной костью, и мне пришлось нести разговор на своих плечах.
— Я сейчас вытаскивал мошку из глаза Мадлен.
— Хм.
— Беда с этими мошками! С ними надо умеючи.
— Хм.
— Сейчас, по-моему, все в порядке.
— Да, огромное вам спасибо, Берти.
Это уже сказала Мадлен, а не Спод. Он все так же мрачно смотрел на меня в упор. Но Мадлен продолжала талдычить свое:
— Берти такой молодец.
— Хм.
— Не знаю, что бы я без него делала.
— Хм.
— Он выказал удивительное присутствие духа.
— Хм.
— Но мне очень жалко бедную мошечку.
— Она сама виновата, — твердо сказал я. — Мы только приняли ответные меры.
— Да, я согласна, но…
Тут ее прояснившийся после удаления мошки взор привлекли часы на каминной полке, и она всполошилась.
— О господи, времени-то сколько. Я должна бежать.
Она ретировалась, и я был готов последовать ее примеру, но тут Спод остановил меня, буркнув: «Минутку!» Одно и то же слово можно сказать совершенно по-разному. Можно, как Спод, то есть на редкость неприятно, со скрипом в голосе.
— Я хочу поговорить с вами, Вустер.
Я не любитель бесед со Сподом, но, знай я наверняка, что он и дальше будет только хмыкать в ответ на мои реплики, я бы не отказался от общения с ним. Однако что-то подсказывало мне, что он собирается продемонстрировать куда больший словарный запас, и я бочком двинулся к двери.
— Может, как-нибудь в другой раз?
— Никакого другого раза. Сейчас.
— Я опоздаю к ужину.
— Какое мне дело до ваших опозданий. Советую вам внимательно меня выслушать, потому что в противном случае я выбью вам все зубы, и тогда вы уже точно не сможете поужинать.
Его слова звучали убедительно. Я решил, что называется, склонить к нему слух. «Говорите», — сказал я, и он заговорил, понизив голос до какого-то грохочущего рыка, так что его речь стала совершенно невнятной. Тем не менее два слова — «прочитанная книга» — мне удалось разобрать, и я воспрял духом. Если Спод затеял литературную дискуссию, я был не прочь обменяться мнениями.
— Книга? — переспросил я.
— Книга.
— Вы хотите, чтобы я порекомендовал вам хорошую книгу? Само собой, это дело вкуса. Дживса, например, хлебом не корми, только дай прилечь с томиком Спинозы или Шекспира. Что до меня, я — поклонник детективов и приключенческих романов. Из детективов предпочитаю Агату Кристи. Из приключений…
Тут я осекся, потому что Спод наградил меня нелестным эпитетом и сказал, чтобы я перестал болтать, а я всегда перестаю болтать, если этого требует верзила двух с половиной метров роста и соответствующих габаритов. Я умолк, а он продолжал говорить:
— Я сказал, что вы для меня прочитанная книга, Вустер. Мне известно, что вы задумали.
— Не понимаю вас, лорд Сидкап.
— Тогда вы и правда такой идиот, каким кажетесь, а внешность ваша говорит сама за себя. Речь идет о том, как вы вели себя с моей невестой. Я вошел в комнату и застал вас ласкающим ее лицо.
Здесь мне пришлось его поправить. В таких вещах желательна точность.
— Во-первых, не лицо, а подбородок.
— Тьфу! — сказал он, если я правильно расслышал.
— Мне пришлось взять ее за подбородок, чтобы вытащить из глаза мошку. Я просто придерживал его.
— Вы придерживали его любовно.
— Неправда!
— Простите. Я не слепой, и я вижу, когда придерживают подбородок любовно, а когда нет. Вы, очевидно, были в восторге от того, что вам представился случай замусолить ее подбородок своими грязными пальцами.
— Вы ошибаетесь, лорд Сидкап.
— Повторяю, мне известно, что вы задумали. Вы собираетесь расправиться со мной, отбить у меня Мадлен при помощи своих коварных подкопов, но я хочу, чтобы вы крепко-накрепко запомнили: если подобное повторится, вам лучше заблаговременно оформить страховку от несчастных случаев. Возможно, вы думаете, что как гость вашей тетки я не решусь размазать вас по лужайке перед домом и потом станцевать на ваших потрохах в сапогах с подковами, но вы заблуждаетесь. Я сделаю и то и другое с превеликим удовольствием. Я как раз совершенно случайно привез с собой пару кованых сапог!
Решив, что это хорошая реплика под занавес, он удалился, и после короткого напряженного размышления я двинулся за ним. Направившись в свою спальню, я застал там Дживса, который встретил меня с укоризненным видом. Он знает, что я могу переодеться к ужину за десять минут, но не одобряет спешки, потому что она, на его взгляд, всегда сказывается на состоянии галстука: даже если он и правильно подобран, настоящая бабочка все равно не получается.
Меня не смутил упрек в его глазах. После того как я смотрел в глаза Спода, черта с два я испугаюсь взгляда Дживса.
— Дживс, вы наверняка хорошо знаете «Гимны старинные и современные». Кто были эти люди, про которых в гимне сказано, что они «рыщут и рыщут повсюду»?
— Воины Мадиама, сэр.
— Точно. А не был ли среди них упомянут Спод?
— Сэр?
— Я спрашиваю, потому что он рышет и рышет повсюду, как будто он родом из Мадиама. Давайте я все вам расскажу.
— Боюсь, сэр, сейчас не время. Слышите, звонок к ужину.
— Правда. Кто же звонит? Вы говорили, Сеппингс слег в постель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21