— Вы хотели меня видеть, сэр?
Его возвращению не обрадовались бы сильней, будь он блудным сыном, чью биографию я выучил назубок во время подготовки к конкурсу на лучшее знание библейских текстов. Небеса, в той их части, которая имелась в гостиной, огласились нашим взбудораженным тявканьем.
— Входите, Дживс, — подала голос пожилая родственница.
— Да-да, входите, Дживс, входите, — заорал я. — Мы ждали вас… как это говорится?
— Затаив дыхание, — сказала прародительница.
— Точно. Затаив дыхание и…
— Трепеща от волнения. Ну и, само собой, дергаясь от тика и кусая ногти. Скажите, Дживс, это вы выходили из дома №5 по Ормонд-креснт около часа назад?
— Да, мадам.
— Вы навешали Бингли?
— Да, мадам.
— По поводу клубной книги?
— Да, мадам.
— Вы сказали, чтобы он ее немедленно возвратил?
— Нет, мадам.
— Тогда зачем же вы ходили к нему?
— За книгой, мадам.
— Но вы сказали, что не говорили ему…
— Не было необходимости поднимать этот вопрос, мадам. К тому времени Бингли еще не очнулся. Я объясню, если позволите. Когда я пришел, он предложил мне выпить, и я ответил согласием. Он налил и себе. Какое-то время мы беседовали на разные темы. Потом мне удалось отвлечь на минуту его внимание, и, пока его бдительность была притуплена, я успел подмешать ему в питье вещество, благодаря действию которого он на время лишился сознания. Таким образом, у меня было вдоволь времени, чтобы обыскать комнату. Я предполагал, что книга скорее всего находится там, и не ошибся. Она оказалась в нижнем ящике письменного стола. Я забрал ее и покинул его жилище.
Сраженный наповал таким проявлением инициативы и расторопности, я совершенно онемел, зато старая прародительница испустила такой крик, или клич, от которого на широких просторах охотничьих угодий любители псовой охоты подскочили бы в своих седлах, как прыгающие семена.
— Вы хотите сказать, что подсыпали ему «микки финн»?
— На сленге эти порошки называются именно так, мадам.
— Они у вас всегда имеются при себе?
— Небольшой запас я, как правило, ношу с собой, мадам.
— Заранее не угадаешь, когда они могут пригодиться, да?
— Абсолютно верно, мадам. Поводы к их использованию возникают постоянно.
— Что ж, мне остается только поблагодарить вас. Вы добились победы на краю поражения.
— Весьма признателен, мадам.
— Тысяча благодарностей, Дживс.
— Не за что, мадам.
Я ждал, что пожилая родственница сейчас начнет чехвостить меня за то, что я сам не догадался подсыпать Бингли снотворного, а я знал: тетушек не переубедишь, и бесполезно будет оправдываться тем, что у меня нет подобных снадобий. Однако она пришла в жизнерадостное настроение и браниться не стала. Снова вернувшись к теме Л. П. Ранкла она сказала, что все-таки, оказывается, ей сегодня везет, и поэтому она не собирается сидеть сложа руки.
— Сейчас же иду к нему, — громогласно заявила она, — и нисколько не сомневалось, что сыграю на нем, как на мандолине. Прочь с дороги, молодой Берти, — крикнула она, направляясь к двери, — или я затопчу тебя в пыль. Улю-лю! — добавила она, переходя на язык своей охотничьей молодости. — Ату! Вперед! Ищи!
Или что-то в этом роде.
Глава 12
После того как тетушка покинула гостиную со скоростью приблизительно 60 миль в час, наступила дрожащая тишина, какая бывает во время урагана в Америке, когда воющий ветер, чуть не вытрясший из вас душу, устремляется дальше на запад, чтобы и в тех краях проверить жителей на прочность. А вы остаетесь ошарашенные. Я повернулся к Дживсу и, разумеется, нашел его безмятежным и невозмутимым, как устрица в створке раковины. Возможно, он с детства привык видеть вопящих теток, которые пулей вылетают из комнаты.
— Что она такое сказала, Дживс?
— Если не ошибаюсь, «улю-лю», сэр. По-моему, мадам также добавила «ату, вперед и ищи».
— Думаю, члены охотничьих обществ все время говорят что-нибудь в этом роде.
— Полагаю, что так, сэр. Это побуждает гончих бросаться в погоню с удвоенной энергией. Лисе, естественно, приходится нелегко.
— Ни за что не хотел бы быть лисой. А вы, Дживс?
— Безусловно, есть уделы и позавидней, сэр.
— Беднягу заставляют не только бежать во весь дух по пересеченной местности, но и слушать, как люди в цилиндрах издают эти грубые возгласы.
— Совершенно верно, сэр. Очень нелегкая доля.
Я вынул батистовый платок и промокнул лоб. Из-за последних событий мои поры струили влагу, как версальские фонтаны.
— Жаркие дела, Дживс.
— Да, сэр.
— Вгоняют в пот.
— Да, сэр.
— Сейчас здесь кажется так тихо.
— Да, сэр. «И тишины бальзам пролился, чтоб залечить ушибы звука».
— Шекспир?
— Нет, сэр. Американский писатель Оливер Уэнделл Холмс. Это цитата из его стихотворения «Шарманщики». Одна из моих тетушек читала его мне, когда я был маленьким.
— Вот не думал, что у вас есть тетушки.
— Три, сэр.
— И они такие же взвинченные, как та, что сейчас нас покинула?
— Нет, сэр. У всех троих одинаково умиротворенный взгляд на жизнь.
Я и сам несколько умиротворился. Стал благодушней, если хотите. А благодушие прибавило мне снисходительности.
— Да я и не осуждаю пожилую родственницу за взвинченность, — сказал я. — Ее всю поглотило начинанье, сделавшее что-то там мощно.
— «Начинанье, взнесшееся мощно», сэр?
— Точно.
— Тогда давайте надеяться, что оно не будет «сворачивая вбок от замыслов высоких, словно горы, терять имя действия».
— Да, давайте. Словно горы?
— Да, сэр.
— Это Бернс, что ли?
— Нет, сэр. Цитата из пьесы Шекспира «Гамлет».
— А, «Гамлета» я знаю. Тетя Агата когда-то заставила меня вести на него в театр «Олд Вик» ее сына Тоса. Спектакль, по-моему, был неплохой, хотя и несколько заумный. Вы уверены, что «Гамлета» написал не Бернс?
— Уверен, сэр. Это общеизвестный факт.
— А, ну тогда ладно. Но мы отвлеклись от сути вопроса, которая заключается в том, что тетя Далия по уши погружена в это «начинанье, взнесшееся мощно». Оно касается Таппи Глоссопа.
— В самом деле, сэр?
— Это должно быть вам интересно: вам же, я знаю, всегда нравился Таппи.
— Очень приятный молодой джентльмен, сэр.
— Да, когда не отводит в сторону последнее кольцо над бассейном в «Клубе шалопаев». Подробности дела в двух словах не изложишь, но я скажу о главном. Л. П. Ранкл, прикрывшись буквой договора… можно сказать — буква договора?..
— Да, сэр.
— …обманул отца Таппи, заключившего с ним сделку… нет, не совсем сделку, отец Таппи работал у него, и Л. П. Ранкл воспользовался формулировкой примечания к их договору, чтобы отнять у него доходы от его изобретения.
— Обычная история, сэр. Финансисты склонны наживаться за счет изобретателей.
— А тетя Далия надеется, что уломает его и он отстегнет некоторую сумму Таппи.
— Под действием угрызений совести, сэр?
— Не то чтобы угрызений. Скорее под действием гастрономических чар Анатоля, во власти которых он находится уже продолжительное время, благодаря чему, как ей кажется, стал мягким и добрым финансистом, готовым оказывать услуги и поступать по справедливости. У вас скептическая мина, Дживс. Думаете, не получится? Тетушка уверена в успехе.
— Я, к сожалению, не могу разделить уверенность мадам, напротив…
— Напротив, вы, подобно мне, считаете, что сыграть на Л. П. Ранкле, как на мандолине, у нее… сколько шансов? Восемь из ста?
— Даже меньше, сэр. Мы должны учитывать тот факт, что мистер Ранкл…
— Ну? Договаривайте, Дживс, мистер Ранкл — что?
— Мне не удается вспомнить выражение, сэр, которым вы иногда пользовались, чтобы подчеркнуть недостаток обаяния в ком-нибудь из джентльменов вашего круга. Вы употребляли его по отношению к мистеру Споду или, как теперь следует его называть, лорду Сидкапу и к сэру Родерику, дяде мистера Глоссопа, когда ваши отношения с ним еще не приняли характера сердечной привязанности. Оно вертится у меня на языке.
— Жлоб?
— Нет, — сказал он, — не жлоб.
— Крепкий орешек?
— Нет.
— Прошлогодний сухарь?
— Вот именно, сэр. Мистер Ранкл — прошлогодний сухарь.
— Но достаточно ли вы его знаете, чтобы делать такие выводы? Вы же только что с ним познакомились.
— Да, сэр, это правда, но Бингли, узнав, что он гостит у мадам, привел мне некоторые факты, иллюстрирующие его черствость и безжалостность. Бингли одно время служил у него.
— Боже мой, у кого он только не служил.
— Да, сэр, он был склонен перебегать с места на место. Не задерживался подолгу ни у одного хозяина.
— Меня это не удивляет.
— Но его отношения с мистером Ранклом были более продолжительными. Он ездил с ним в Соединенные Штаты Америки и находился у него на службе несколько месяцев.
— Тогда-то он и понял, что Ранкл — прошлогодний сухарь?
— Совершенно верно, сэр. Так что я очень опасаюсь, что усилия мадам не приведут к желаемым результатам. Она надеется получить от мистера Ранкла крупную сумму?
— По-видимому, изрядную. Ведь отец Таппи изобрел не что-нибудь, а «Волшебные таблетки», и Ранкл, должно быть, заработал на них порядочный куш. Думаю, она будет добиваться пятидесяти процентов.
— В таком случае я вынужден признать, что рассудительный букмекер скорее всего оценил бы ее шансы достичь цели, как один к ста.
Согласитесь, малообнадеживающий прогноз. Можно даже сказать, абсолютно убийственный. Я бы назвал Дживса пессимистом, но никак не мог припомнить это слово, а сказать про такого достойного человека, что он каркает, язык не поворачивался, и пока я пытался придумать что-нибудь другое, через застекленную дверь вошла Флоренс, и Дживс, разумеется, испарился. Когда наши с ним разговоры прерывает появление так называемых знатных особ, он всегда исчезает, как фамильный призрак, растворяющийся в воздухе на рассвете.
Все это время я виделся с Флоренс только за едой: она, так сказать, мчалась по скоростному шоссе, а я тихо плелся по обочине. Я подразумеваю под этим, что она проводила целые дни в Маркет-Снодсбери, хлопоча ради своего жениха, кандидата от консерваторов, а я после душераздирающей встречи с вдовой покойного Мак-Коркадейла забросил агитацию, предпочтя чтение хорошей книжки в уютном кресле. Я извинился перед Медяком за такое… годится ли здесь слово «дезертирство»?.. а он воспринял мои слова на удивление хорошо и сказал, что, мол, конечно, конечно, он бы и сам, если бы мог, поступил так же.
Флоренс была все такой же красивой, если еще не красивей обычного, и по крайней мере девяносто шесть процентов членов «Клуба шалопаев» не пожелали бы для себя ничего лучшего, как оказаться с ней вот так наедине. Я, однако, рад был бы улизнуть, потому что мои натренированные чувства подсказывали, что у нее сейчас опять такое настроение, что всякий, кроме безрассудного смельчака, полезет от нее на первое попавшееся дерево и оторвет его от земли вместе с корнем. Несносное третирство, о котором я уже говорил и которое является яркой чертой ве натуры, уже готово было проявиться во всей своей красе.
— Почему вы сидите взаперти в такую чудную погоду, Берти? — строго спросила она.
Я объяснил, что совещался с тетей Далией, но она сразу опровергла меня, сказав, что совещание, очевидно, закончилось, и тетя Далия блистает своим отсутствием, так почему же я не дышу свежим воздухом?
— Вы просто обожаете сидеть в духоте. Вот почему у вас землистый цвет лица.
— Я не знал, что у меня землистый цвет лица.
— Конечно, землистый. Чему тут удивляться? Вы бледны, как брюхо дохлой рыбы.
Казалось, мои наихудшие опасения подтвердились. Я предчувствовал, что она сорвет злость на ни в чем не повинном первом встречном, и такое уж мое везение, что этим первым встречным оказался я. Пригнув голову, я приготовился встретить бурю, но, к моему удивлению, Флоренс сменила тему.
— Я ищу Гарольда, — сказала она.
— Да?
— Вы не видели его?
— А кто такой Гарольд?
— Не будьте идиотом. Гарольд Уиншип.
— А, Медяк, — сказал я, поняв, о ком речь. — Он не заплывал в мои широты. Зачем он вам? У вас что-то важное?
— Важное для меня и, надеюсь, для него. Если он не возьмется за ум, он проиграет выборы.
— Почему вы так думаете?
— Я сужу по его поведению сегодня на обеде.
— А, он водил вас обедать. Куда? Лично я обедал в закусочной, и вы представить себе не можете, какими отбросами там кормят. Но, может быть, вы пошли в какой-то приличный ресторан?
— Мы были на званом обеде в ратуше, который давали бизнесмены города. Ответственнейшее мероприятие, и он произнес на нем самую слабую речь, какую мне только доводилось слышать. Умственно отсталый ребенок выступил бы лучше. Даже вы выступили бы лучше.
Ничего себе комплимент. Сравнила меня с умственно отсталым ребенком! Я, понятно, не стал расспрашивать, и она продолжила, а из ноздрей у нее вырывалось пламя:
— Бе-ме, бе-ме!
— Простите, не понял?
— Он все бекал и мекал. Я еле сдержалась, чтобы не запустить в него чайной ложкой.
На это я, конечно, мог бы возразить, что гораздо хуже, если человек «ни бе, ни ме, ни кукареку», но я чувствовал, что сейчас не время для остроумных ответов.
Вместо этого я сказал:
— Нервничал, наверно.
— Именно этим он и оправдывается. Я сказала ему, что он не имеет права нервничать.
— Значит, вы говорили с ним?
— Говорила.
— После обеда?
— Сразу же после обеда.
— Но вы снова хотите его видеть?
— Да.
— Мне пойти поискать его?
— Да, и передайте ему, что я буду его ждать в кабинете мистера Траверса. Там нам никто не помешает.
— Может быть, он сидит в павильоне у озера.
— Ну, так передайте ему, чтобы он не сидел там, а шел в кабинет, — сказала она так, словно она директор школы Арнольд Эбни, объявляющий о своем желании видеть Вустера после утреннего богослужения. Я сразу вспомнил старые времена.
Чтобы попасть в павильон, нужно пересечь как раз ту лужайку, по которой Спод грозился меня размазать, и первыми, кого я увидел, идя по ней, если не считать птиц, пчел, бабочек и другой живности, проводившей здесь свой досуг, были спящий в гамаке Л. П. Ранкл и тетя Далия, сидящая рядом на стуле. Заметив меня, она встала, подошла поближе и отвела меня в сторону, приложив палец к губам.
— Он спит, — сказала она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21