Эмма Билсон любила и почитала родителей, но, как девушка умная, понимала, что Роско не придет от них в восторг. Успеют познакомиться потом, после свадебного путешествия.
— Ну, — сказал счастливый жених, зевая во весь рот. — Поеду, завалюсь. Домой доберешься?
Мисс Донн жила в Пини-уэй — это несколько миль от Сент-Джонс-вуда, причем в направлении, противоположном Шипли-холлу. Роско не предложил подвезти ее домой, что свидетельствует о большой смекалке. Он был практичен, как и его возлюбленная.
— Такси, что ли, возьми, — посоветовал он, сел в машину и укатил.
От Лондона до Шипли-холла примерно час с четвертью, но Роско Бэньян с юности гонял так, что полицейские любопытствовали, где горит. Он проделал путь за сорок шесть минут, вылез из машины и сонно поплелся в спальню, но его перехватил Скидмор.
— Извините, сэр, — сказал Скидмор. — Пришел мистер Кеггс.
Роско нахмурился.
— Кеггс? Не знаю никакого Кеггса.
— Он сказал, что был когда-то дворецким вашего отца.
— А, этот? — Из глубины небытия перед мысленным взором возникли брюшко, оксфордский выговор и полный лунный лик. — Чего ему надо?
— Он не объясняет, сэр, только говорит, что это важно.
— Где он?
— У меня в буфетной.
Роско задумался. Важно? Кому важно? Ладно, лучше уж принять этого Кеггса, чтобы сразу отвязаться.
— Проводи его в курительную.
Появился Кеггс, с котелком, без которого дворецкие, хотя бы и бывшие, на людях не появляются.
— Доброе утро, — сказал он. — Надеюсь, вы меня помните, сэр? Много лет назад я имел честь служить у покойного мистера Бэньяна-старшего в должности дворецкого. — Он обвел комнату крыжовенными глазами и сентиментально засопел. — Как странно снова оказаться в этой комнате! — с чувством произнес он. — По возвращении из Америки я некоторое время служил здесь у лорда Аффенхема. При виде этих стен я чуть не плачу.
Слезы Кеггса не волновали Роско Бэньяна; ему хотелось спать.
— Выкладывайте, чего нужно, — сказал он.
Кеггс с минуту молчал, словно выстраивая мысли и решая, с какой начать.
Он взглянул на котелок, и, видимо, почерпнул оттуда вдохновение.
— Вы — богатый человек, мистер Бэньян, — начал он.
Роско вздрогнул, словно увидел местное привидение.
Слабая, снисходительная усмешка тронула губы Кеггса. Он все понимал.
— Нет, сэр, — продолжал он, — я не прошу у вас денег. Я хотел сказать, что, будучи человеком богатым, вы, вероятно, не откажетесь разбогатеть еще больше. Переходя без дальнейших предисловий к тому, что назвал бы сутью, скажу, сэр, что знаю, как вам получить миллион долларов.
— Что?!
— Конечно, я назвал приблизительную сумму, но, думаю, она довольно близка к истинной.
Знакомые Роско Бэньяна частенько говорили, что, даже нагруженный деньгами выше ватерлинии, он не поленится пройти десять миль в тесных ботинках, чтобы подобрать оброненный кем-то медяк. Когда отставные дворецкие говорят ему, что знают, как получить миллион, они затрагивают самые глубины его существа. Роско Бэньян смотрел на Санта-Клауса в котелке, как некогда мужественный Кортес (а скорее — мужественный Бальбоа) смотрел на Тихий Океан. Подозрение, что мужественный Кеггс перебрал, он отбросил с порога.
Посетитель так и излучал трезвость.
Внезапно его осенила неприятная мысль. Что если ему предлагают куда-то вложить деньги? Может, гость изобрел патентованный штопор, или, не дай Бог, владеет пожелтелой картой, на которой крестиком отмечены сокровища капитана Кидда? Роско слегка засопел, полагая, что такие прожекты надо душить в зародыше.
Кеггс разбирался в сопении не хуже, чем в тайном смысле вздрагиваний.
Он отечески воздел руку, словно верховный жрец, упрекающий младшего жреца в отступлении от кастовых стандартов.
— Кажется, я понимаю, что вы подумали, сэр. Вы сочли, что я прошу вас профинансировать некое коммерческое начинание.
— А разве не так?
— Отнюдь, сэр. Я пришел продать вам информацию.
— Продать? — Это слово поистине резало слух.
— Естественно, я хотел бы получить вознаграждение за предоставленные сведения.
Роско с сомнением пожевал губу. Он не любил вознаграждать. Деньги в его кошельке предназначались исключительно на нужды Р.Бэньяна. Однако, если это правда про миллион долларов…
— Ладно. Валяйте.
— Хорошо, сэр, — важно произнес Кеггс. — Я вынужден начать с вопроса. Знакома ли вам фамилия Тонти?
— Никогда не слышал. А кто это?
— Правильнее спросить, кто это был. Тонти уже с нами нет, — сказал Кеггс таким тоном, каким говорят, что всякая плоть — трава. — Это был итальянский банкир, который процветал в семнадцатом веке и придумал тонтину.
В чем она состоит, я сейчас объясню. А теперь, — заключил он свое объяснение, — если вам интересно, сэр, я расскажу короткую историю.
Он еще раз сверился с котелком, потом начал:
— Десятого сентября 1929 года, сэр, ваш покойный батюшка принимал за обедом в резиденции на Парк-Авеню одиннадцать гостей. Все они, за исключением мистера Мортимера Байлисса, были, как и он, известные финансисты. Не надо вам напоминать, что это происходило за несколько недель до сокрушительного биржевого краха. Игра на повышение, сгубившая рынок, была в самом разгаре. Все присутствующие нажили огромные состояния, и под конец обеда разговор коснулся того, как распорядиться деньгами, которые в эпоху безудержных спекуляций сами плыли в руки.
Здесь Кеггс замолк, чтобы перевести дыхание, которое с годами сделалось у него несколько затрудненным, и Роско, воспользовавшись паузой, полюбопытствовал, нельзя ли, чтоб вас так, покороче. Не может ли Кеггс, спросил Роско, подложить под себя хотя бы брусок динамита, чтобы перейти к сути.
— Я к ней и перехожу, — спокойно отвечал Кеггс. — Итак, джентльмены, повторяю, обсуждали, как бы потратить деньги, и мистер Мортимер Байлисс со свойственной ему изобретательностью предложил устроить тонтину, однако — не такую, о какой я только что рассказал. Идея самого Тонти — ждать, пока смерть устранит одного претендента за другим — не вызвала сочувствия у тех, кто страдал повышенным давлением, и тогда мистер Байлисс выдвинул альтернативное предложение. Он посоветовал, чтобы мистер Бэньян и его гости внесли по пятьдесят тысяч, и вся сумма со сложными процентами досталась тому из их сыновей, который женится последним. Вы что-то сказали, сэр?
Роско не сказал, он засопел. Сопение было уже не то, что прошлый раз.
Тогда оно отличалось холодной настороженностью, стремилось же подавить в зародыше всякие финансовые новации. Сейчас он встрепенулся, загорелся, преисполнился энтузиазма — и выразил свои чувства.
— Кто последний женится?
— Да, сэр.
— Я не женат. — Не женаты, сэр.
Взорам Роско Бэньяна предстало радужное видение.
— Вы уверены, что мой отец участвовал?
— Уверен, сэр.
— Он никогда мне не говорил.
— Это условие тонтины.
— И все произошло в 1929-м?
— Да, сэр.
— Значит…
— Именно так, сэр. За прошедшие годы игроков на поле, если прибегнуть к футбольному сравнению, значительно поубавилось. Часть молодых джентльменов погибла в борьбе с японским и немецким милитаризмом, другие женились. Если верить газете «Таймс», вчера сочетался браком мистер Джеймс Брустер, сын покойного Джона Брустера. Уцелели, если позволено так выразиться, только вы и еще один джентльмен.
— Вы хотите сказать, нас всего двое?
— В точности так, сэр, вы и другой кандидат. Он, — тут Кеггс сделал многозначительную паузу, — помолвлен.
— Ну!
— А так же, — Кеггс снова помедлил, — стеснен в средствах. Радость, охватившая было Роско Бэньяна, снова померкла.
— Тогда он не женится, — горько сказал он. — Черт, он не женится много лет! Кеггс кашлянул.
— Если кто-то, более состоятельный, не окажет ему скромную финансовую поддержку, подтолкнув таким образом к браку. Это можете сделать вы.
— Э?
— Если вы ему поможете, сэр, вы, скорее всего, переломите ход событий.
Он осмелеет и решится, оставив вам то, что я, простите за выражение, назвал бы жирным куском.
Роско погрузил голову в двойной подбородок и углубился во внутренний спор. Пока он, как многие люди его возраста, маялся на распутье, вошел Мортимер Байлисс.
Годы, которые так мягко обошлись с Огастесом Кеггсом, были к нему куда суровее — он усох и напоминал теперь нечто, извлеченное из гробницы ранних Птолемеев. При виде гостя он остановился и нацелил черный монокль, который стойко пронес сквозь все мировые катаклизмы.
— Кеггс! — удивленно вскричал Мортимер Байлисс.
— Доброе утро, мистер Байлисс.
— Вы еще живы? Вот уж не думал вас встретить! А вы все толстеете, мой дорогой. И дурнеете. Каким ветром вас принесло?
— Я к мистеру Бэньяну по делу, сэр.
— А, у вас дела? Тогда ухожу.
— Никуда вы не уходите! — очнулся Роско Бэньян. — Вас-то мне и надо.
Это правда, что Кеггс мне говорил?
— Мистер Бэньян имеет в виду то, что случилось за обедом у его отца десятого сентября 1929-го года, мистер Байлисс. Если помните, вы предложили брачную тонтину.
Мортимера Байлисс не так легко было ошеломить, но при этих словах монокль выпал из его глаза.
— Вы об этом знаете? Боже правый! Где вы были? Сидели под столом?
Притворились кадкой для пальмы?
— Нет, сэр, телесно я не присутствовал. Однако я завел обыкновение, с тех пор, как акции пошли вверх, прятать диктофон за портретом Джорджа Вашингтона, на каминной полке. Я подумал, что это поможет мне распорядиться моими сбережениями.
— Вы записывали каждое слово? Должно быть, получили много ценных советов.
— Да, сэр. Однако самый ценный был ваш — продать акции, а деньги вложить в государственные бумаги.
— Вам хватило ума это сделать?
— На следующий же день, сэр. Я бесконечно благодарен вам, и считаю, что вы заложили основы моего благосостояния.
Роско, который с растущим нетерпением слушал дружескую беседу, грубо вмешался.
— Ну, хватит! Благосостояние, видите ли! Это правда про тонтину, Байлисс?
— Истинная правда. Моя самая блестящая мысль.
— Деньги и впрямь получит тот, кто последним женится?
— Да. Они ждут.
— Около миллиона?
— Наверное. Первоначальный капитал составлял полмиллиона. Один из одиннадцати…
— Двенадцати.
— Одиннадцати! Я — бездетный холостяк. Дж. Дж. и десять гостей — всего одиннадцать. Когда вы меня перебили, я собирался сказать, что один из одиннадцати утром, на свежую голову вышел из игры. Так что десять человек внесли по пятьдесят тысяч с носа.
— Кеггс говорит, остались двое.
— Вот как? Я не следил. Кто второй?
— Еще не знаю.
— А когда узнаете?
— Устраню его.
— В каком смысле?
— Кеггс говорит, он хочет жениться, но не может, денег нет. Я подброшу ему самую малость…
— … и подтолкнете в пропасть. Вижу, к чему вы клоните. Опоить чужую лошадь. Подленькая мысль. Кто ее предложил?
— Кеггс.
— Вот как? Возможно, вы этого не видите, Кеггс, но я за вас краснею.
Между нами, вы превращаете чисто спортивное состязание в надувательство самого мерзкого свойства. А как насчет мзды? Полагаю, Кеггс ждет от своей проделки каких-то выгод. Сколько вы ему дадите?
Роско задумался.
— Пятьдесят фунтов.
Кеггс, гладивший котелок, вздрогнул так, будто тот его укусил.
— Пятьдесят, сэр?
— А что?
— Я ждал гораздо больше, сэр.
— Но не дождетесь, — сказал Роско.
Они помолчали. Было видно, что Кеггс ранен в самое сердце. Дворецкие не проявляют чувств, но экс-дворецкий проявил их. Однако буря вскоре улеглась, и полное лицо успокоилось.
— Очень хорошо, сэр, — сказал он, доказывая, что он из тех, кто способен, по слову мистера Киплинга, быть твердыми в удаче и в несчастье, которым, в сущности, цена одна.
— Ладно, — сказал Мортимер Байлисс. — Значит, можно продолжать. Кто этот загадочный незнакомец?
— Некий Твайн, сэр.
— Твайн? — Роско обернулся к Байлиссу. — Я не помню, чтоб у отца был такой друг. А вы?
Мортимер Байлисс пожал плечами.
— Мне что, нечего больше помнить? Вы считаете, что мерзкие знакомцы покойного Дж. Дж. — драгоценные перлы, и я каждый день любовно перебираю их в памяти? Расскажите нам про Твайна, Кеггс.
— Он скульптор, сэр. Живет рядом со мной, в соседнем доме.
— Странное совпадение.
— Да, сэр. Я часто говорю, что мир тесен.
— С кем же он помолвлен?
— С мисс Бенедик, племянницей лорда Аффенхема, которому я одно время служил. Молодая леди и его милость проживают в Лесном Замке.
— Э?
— В моем доме, сэр. Лесной Замок, Тутовая Роща, Вэли-Филдз. Мистер Твайн живет в Мирной Гавани.
— И там же ваяет?
— Да, сэр.
— Но без особого успеха?
— Да, сэр. Я бы сказал, что мистер Твайн находится в финансовой яме.
Это и препятствует ему соединиться с молодой леди.
— Бедность — банановая кожура на дороге любви.
— Именно так, сэр.
— И вы предлагаете, чтобы мистер Бэньян исправил это положение?
— Да, сэр. Если мистер Бэньян даст мистеру Твайну двадцать тысяч фунтов, тот женится немедленно.
Роско сотрясся от носа до кормы, глаза его просто вылезли.
— Вы что, рехнулись? — выговорил он. — Двадцать тысяч фунтов?
— Насадишь мелкую рыбешку — вытащишь кита, — сказал Мортимер Байлисс. — Не жмитесь по мелочам, другими словами — кто не вложит, тот не получит.
Роско лихорадочно провел рукой по волосам. Он понимал, что избитые истины верны, но не хотел с ними мириться.
— Не могу ж я прийти и сунуть ему деньги!
— Да, верно. Что вы посоветуете, Кеггс?
— Думаю, это просто, сэр. В саду Мирной Гавани стоит статуя мистера Твайна. Можно предположить, что день или два назад, мистер Бэньян, зайдя к дворецкому своего покойного батюшки, случайно взглянул за ограду…
— Увидел шедевр и поразился? Конечно. Вы правы. Поняли, Роско? "Боже!
— вскричали вы. — Неведомый гений!" И — к нему, с чековой книжкой.
— Чтобы отвалить двадцать тысяч фунтов? Он подумает, что я рехнулся.
— Как вы справитесь с этим, Кеггс?
— Легко, сэр. Недавно я читал автобиографию известного драматурга, который вспоминает, как к нему, в начале творческого пути, обратился финансист и предложил выплачивать ежегодно твердую сумму в обмен на треть будущих доходов.
— Он согласился?
— Нет, сэр, но я уверен, что мистер Твайн примет аналогичное предложение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17