– Да, конечно…
Рядом с голокамерой стояла Твай. Она показала мне на карточку, которую держал ведущий режиссер шоу.
Я прочитал:

Тавни
Через две минуты Тавни выразила мне соболезнования, гордость и благодарность от имени зрительской аудитории всего Бостона. Потом она исчезла, и начали демонстрировать эмоциональный файл – голозапись парада.
Твай подошла ко мне и заговорила шепотом.
– Скоро начнется следующий фрагмент. Угроза осталась в прошлом. Но если слизни появятся ваша команда разделается с ними, как и предыдущими.
Милая Тваи вернулась, вытирая слезы, или потекшую тушь.
– Генерал, скажите, теперь все это останется в прошлом?
Слова Тваи вырвались из моей груди, словно я был классическим пуделем.
Твай задумчиво кивнула.
– И тогда финансовая программа Льюиса станет реальной?
– Извините?
– А хотела спросить имеет ли смысл обширные снижения трат на защиту?
Сбоку от голокамеры зажегся красный огонек. Твай кивала, словно старинный болванчик.
Я сглотнул.
– Если только не появятся другие слизняки .
Улыбка на лице Тваи дрогнула, потом исчезла, словно негр, выброшенный из самолета. За ее затемненными, лазерными линзами открылся омут ужаса.
– А разве они не уничтожены?
– Эти да. Уничтожены те слизни , о которых мы знали.
Твай наклонилась к режиссеру и о чем-то зашептала. Потом она прижала палец к наушнику. Канал переключился на коммерческую рекламу. Мы отключились от эфира.
– Что все это значит, черт побери? – накинулась на меня Твай. Она посмотрела на голопродюсера и сделал вращательное движение рукой, после чего меня вместе с остальными попросили из зала.
Отведя меня подальше в пустой коридор, Твай вновь заговорила со мной:
– Джейсон… Генерал Уондер… вы выступаете на голо для того, чтобы успокоить людей, а не пугать их!
– Я всего лишь сказал «если».
– Если исключить майора Гиббла, то вы – величайший специалист по слизням . Последние пять лет были самыми ужасными за всю историю человечества, и вы говорите людям, что это может повториться. Вы сами понимаете, что говорите? А ведь публика верит вам.
– Люди должны знать правду. Говард тоже думает, что слизни могут вновь появиться. Возьмите интервью у него.
– Вы же знаете Гиббла. Публика не хочет героя в шлепанцах. Мы можем использовать его лишь для важных политических новостей. Но ничего похожего в восьмичасовой программе. Пусть подобное печатают газеты .
Это было старое словечко, но после того, как началась война, оно вновь обрело смысл. Бумажные газеты возродились после того как война перерезала линии голосвязи.
Твай скрестила руки и вздохнула:
– Вам нужно лучше подготовиться. Я прослежу, чтобы все было сделано, так как надо. Думаю, президент расскажет вам лично, что народу нужна реконструкция мира, а не паника.
– Президент Льюис сказал мне, что Америке нужны мои заверения. Но я не уверен, что смогу выполнить то, что пообещаю. И объясните мне, пожалуйста, что мы восстанавливаем?
Твай вздохнула.
– Хорошо. Правило номер раз. Если ты не хочешь прочитать об этом на первой странице «Вашингтон пост», то лучше не говори об этом, – Твай поджала губы. – Вы ведь не глупый, и все сами отлично понимаете.
– Большое спасибо.
– Основная проблема в том, что вы не видели мир, в который возвратились. Но мы все вам покажем.
– А мне это понравиться?
– Вы любите протеиновые бары?
Глава пятнадцатая.
Твай отменила остальные шоу, назначенные на это утро. Через сорок пять минут президентский реактивный самолет военно-воздушных сил прикатил за мной и Твай в аэропорт Рейгана. Они даже выключили один двигатель, чтобы мы смогли подняться на борт, а потом, врубив оба на полную катушку, понесли нас во Флориду.
Я смотрел вниз на мертвые холмы цвета охры, прижавшись лбом к холодной, древней пластмассе иллюминатора реактивного самолета. Желтые гусеницы – оборудование, с помощью которого проводили восстановление – ползали по кратеру, который некогда был Ричмондом. Настоящий генерал знал бы как общаться со средствами массовой информации. Настоящий генерал знал бы, как правильно поддерживать связь между населением и электоратом. А я был слишком молод, и ни разу даже не голосовал за президента.
Твай, усевшись напротив меня, наклонилась вперед и нажала кнопку вызова стюарда на ручке своего огромного кожаного кресла. Шикарно. Похоже, дела у правительственных чиновников шли в гору. При демократии американского стиля правительство наживается на страданиях народа. Люди, те, кто не нуждаются в помощи, не нуждаются в правительстве. Так, по крайней мере, они думают. Люди, если у них неприятности – нуждаются. Но это их мнение.
Нужно ли очищать кратер, размером с Ричмонд? Спросите в Вашингтоне. Или, по меньшей мере, запросите консорциум подрядчиков, нанятых Вашингтоном. Хотите изобрести пшеницу, которая росла бы в холоде и не требовала полива? Попытайтесь получить федеральный грант!
Однако, так или иначе, а топлива в стране не хватало, поэтому редкую машину можно было встретить на вашингтонской трассе в аэропорт Рейгана. Бюрократы пешком брели домой с работы, кутаясь в длинные пальто. Мертвое лето в округе Колумбия! Здания жались к холодной земле, такой же серой как небо. Нигде ни зеленого листика, ни одуванчика. Депрессия, когда мы выехали за «Кольцевую», лишь усилилась из-за отсутствия бюрократов.
Президент Льюис пытался восстановить этот расплющенный мир. Возможно, он и в самом деле делал что-то полезное.
Но на сердце моем лежал камень. После всех этих смертей и разрушений, я никак не мог понять, что президент и весь мир хотят от меня?
Твай прочистила горло.
– Мы должны научиться понимать друг друга.
– Мы не сможем. Я не политик.
– Вот именно поэтому нам нужно поговорить.
– Мы уже говорим.
Появился стюард, и Твай показала ему два пальца.
– По меньшей мере, я задолжала вам выпивку, генерал.
У меня желудок скрутило.
– А сэндвич?
Твай покачала головой.
– Протеиновые палочки.
Стюард направился в кормовую часть самолета.
– Мисс Твай, скажите, кто вы?
Она кивнула.
– Справедливый вопрос. Я – советник для связи с общественностью при Совете Национальной безопасности. Обо всем происходящем я докладываю непосредственно президенту Соединенных Штатов. Я получила магистра в Стэнфорде по профессии «специалист по работе со средствами массовой информации». Последние двенадцать лет я консультировала бизнесменов, полковников и капитанов промышленности. Я спасла многих от черного PR. Некоторые из них дулись на меня, словно тринадцатилетние мальчишки. Но вас-то я вытащу, так или иначе. Поскольку все, что мы делаем – правильно, и направленно на восстановление мира, – тут она сделала паузу. – А вы, конечно, считаете меня двуличной, лживой ведьмой.
Я покачал головой.
– Не двуличной, но лживой.
Твай улыбнулась.
– Служить в пехоте дело тяжелое, не так ли?
– Не могу оценить, – пожал я плечами. – Это – единственное, что я знаю и умею.
– Хорошо. Так вот не смотря на то, что я занимаюсь бизнесом в мраморных залах и уютных барах, это тоже очень тяжелое дело.
– Уверен. Очень тяжело всю рабочую неделю насиловать правду.
Она вздохнула с облегчением, когда стюард покатил сервировочный столик и предложил нам мартини. Покрытые изморозью бокалы, и маленькие бутылочки прозрачного густого напитка – каждая в своем ведерке со льдом.
Твай знаком приказала стюарду удалиться. А потом, потянувшись через стол, налила мартини в мой бокал, а потом в свой. После она подняла свой бокал.
– Тогда за правду! Вас, генерал, эта волна может унести очень далеко.
Я тоже поднял бокал. Кристально чистый звук раздался, когда мы чокнулись. После мы стали неспешно посасывать напиток.
– У генералов есть обязанности. Все, что у меня есть это протеиновые палочки и звездочки на лацканах.
– Мы знаем, что лично вы удовольствовались бы и лейтенантским званием, но общественность хочет, чтобы вы были генералом, так что им и оставайтесь. И еще. Вы – герой. Вы и люди вроде вас спасли человечество, – она провела указательным пальцем по ножке своего бокала, а потом вытянула его в мою сторону. – Это – правда.
– Ощущаю благодарность, которую выказывает мне администрация.
Она закатила глаза к потолку, а потом крепко зажмурилась.
– В вашем досье сказано, что вы неплохо знаете военную историю.
Я кивнул.
– Разве в течение последних пятидесяти лет мира Америка не тратила на национальную оборону самый большой, по сравнению с другими странами, процент годового дохода?
– Не думаю, что кто-то знает, но валовой национальный продукт начали оценивать с сороковых. Так что можно сказать, «со второй половину двадцатого века».
Твай кивнула.
– Шикарно. В 1945 мы выиграли самую разрушительную войну за всю историю человечества. Но мы были настолько охвачены паранойей, и, пытаясь увериться, что подобного никогда не случиться, тратили бешенные деньги на то, чтобы быть самой вооруженной страной во время Холодной войны.
– Не куплюсь на это. В те годы было сделано очень много.
– Что такого могли они сделать? Западная демократия повесила железный крест на пол мира.
Я узнал цитату. Это сказал Дэвид Эйзенхауэр, президент Холодный войны, в своей речи в 1953 о балансе между оружием и маслом.
Я всегда думал об Эйзенхауэре, как о генерале. Ну, а я-то генералом не был. Эйзенхауэр перегруппировал ресурсы общества таким образом, что стала возможна экспансия в Европу. Он манипулировал эгоистическими чувствами людей, абсурдно выглядящими сегодня, но основополагающими в то время, вроде де Голя и Монтгомери. Не думаю, что Айк хоть раз сам выстрелил. Между мной и Эйзенхауэром было столько же общего, как между кукольной марионеткой и Эйнштейном.
– Джейсон, сегодня мы стоит на том же пороге, что и человечество в 1945, – продолжала Твай. – Военная индустрия и те, кто ей служит, хотят продолжать тратить немыслимые деньги на космические военные силы. Но вы и ваши солдаты уничтожили угрозу роду человеческому два года назад. Теперь мы не нуждаемся в освоении Марса.
Сколько раз читал я, как готовились генералы к каждой битве во время последней войны? Я не мог не согласиться с Твай. Как солдат, оставшийся в строю после окончания войны, я уже чувствовал себя динозавром. Ежемесячная стоимость содержания одного пехотинца, вероятно, могло оплатить лекарства, которые потребляли жители Сахары за десятилетие.
Твай принялась размешивать свой мартини соломинкой.
– Влиятельные люди хотят перераспределить дефицитные ресурсы, чтобы восстановить мир. Ставки очень высоки.
– Но тогда кому может повредить небольшая толика правды?
– Политика еще та сука, Джейсон. Вы же командовали во время битвы. Сколько сил вам пришлось приложить, чтобы выиграть войну?
– Мы выиграли битву. Но я не уверен, что мы выиграли войну.
– Даже Гиббл считает, что мы победили. Почти три года о слизнях ни слуху, ни духу.
– Отсутствие доказательства не есть доказательство отсутствия.
– Джейсон, мне понятны ваши опасения. Я не прошу, чтобы вы говорили неправду. Я прошу, чтобы вы обнародовали некую информацию, – говоря это, она при каждом слове ударяла пальчиком о стол, при этом достаточно сильно, чтобы мартини в его бокале едва не разлилось. – Нет… данных… о том… что… слизни… существуют!
Я внимательно посмотрел на нее. Принятие очевидного никогда не было сильной стороной солдата пехоты. Иногда начинаешь понимать, почему символ армии – мул.
Твай усмехнулась.
– Хорошо. Суммируя все рациональные мысли, предположим, вы правы. Мы оставим кое-что и на оборону.
– Что это значит? Объясните мне то, что вы хотели сказать, терминами, понятными за пределами «Кольцевой».
– Я не просто скажу вам об этом. Я – покажу. Именно поэтому мы отправились на мыс Канаверал. Я сама вам все покажу.
Она осушила свой бокал, поставила его на столик и внимательно заглянула в него, словно ожидая найти что-то на дне. Иногда мне казалось, что в теле Твай живут два человека. Сначала она была жесткой, как кремень, а потом чувства вырывались на поверхность.

* * *
Целый час, пока не приземлились на мысе Канаверел, мы молчали. Лимузин доставил нас от трапа самолета к зданию штаба. Мы проехали мимо ряда взлетных платформ с перехватчиками. Самолеты застыли, задрав носы в облака.
– Космические силы по-прежнему хорошо финансируются, – объяснила Твай, указав на машины. – Мы построили новое поколение перехватчиков. Будет нужно и все они поднимутся по тревоге.
Перехватчики были не древними, аэропланами с топливными баками времен массированной бомбардировки слизней . Новые, большие модули ООН. «Отважные Звезды».
– Сейчас у нас в четыре раза больше перехватчиков, и в то же время остались старые самолеты, созданные на базе шаттлов, которые могут подниматься до необходимой высоты, – пояснила Твай. – Однако новые машины более маневренны, лучше вооружены и могут лучше координировать свои действия. Они могут создать непроницаемую защиту.
– То же самое говорили о Линии Можено. Немцы прошли ее дважды. Непроницаемый щит… Кто это сказал?
– ККП – Командир команды перехватчиков. Обычно он склонен к уединению. Он сказал это на брифинге, когда только получил это назначение.
Лимузин подвез нас к штаб-квартире, и Твай провела меня через систему охраны.
Комнаты оперативного отдела полукругом вытянулась перед нами. Помещение размерами напоминало бальный зал, уставленный дисплеями – своего рода произведениями искусства от голотехники. Я прекратил считать персонал, когда их число перевалило за пятьдесят. Без сомнения Космические военные силы за время моего отсутствия разрослись. Насколько я помнил раньше тут стояли катодные телевизоры с плоскими экранами.
ККП сидел на вертящемся стуле на подиуме в центре полукруга. Седой генерал-майор возглавлявший Воздушные силы.
Рядом с ним стоял его заместитель. Брэйс! Я застонал.
– Добро пожаловать на базу Космических сил Объединенных наций, на мысе Канаверал. Тут соединенный воедино центр Космической обороны и Научно-исследовательский центр КСООН, – ККП улыбнулся Твай, мне и Брэйсу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33