Конечно, болезненные моменты будут... Я прочел ваше личное дело – вы мужественный человек и я могу прямо сказать, что вам предстоит нечто подобное хирургической операции без наркоза, – протянул он с искренним огорчением в глазах.
– Валяйте! Мне все равно – я умер...
– Ну, зачем так категорично... А вы, вообще, какой интерьер предпочитаете? Видите ли, ваш, мой облики, комната эта, стол, наконец, – все это сплошная видимость, – улыбнулся Судья (это имя пришло мне в голову само собой, и была в нем какая-то надежда, нет, не на избавление от мук, а на справедливость). – Ваша душа, естественно, бесплотна. И, чтобы вы с ней, оголенной, быстрее освоились, скажу, что в принципе душа – это своеобразный, очень сложный, многомерный ваш отпечаток в космическом вакууме. Ну, понимаете – все находится в некой особой субстанции, которая располагается везде, даже между частичками электронных облаков атомов и молекул, в том числе и вашего мозга. А что такое слепок мельчайшей частички? Это сама частичка. Так вот, в космическом вакууме все взаимосвязано – это, если хотите, единая сущность или, научно выражаясь, нечто очень похожее на абсолютно твердое тело... И поэтому ваша душа находится везде, может находиться везде. Но после очищения. А очищение по сути своей – это процесс, во многом условный процесс удаления гвоздей, ржавых кривых гвоздей нечеловечных грехов, удерживающих душу в затхлой неподвижности суетного бытия. Собственно, все это совсем не важно... Просто я, угадав в ваших глазах вопрос, пытаюсь объяснить некоторые основы мироздания на вашем уровне. И простите меня, если некоторые мои формулировки показались или покажутся вам расплывчатыми или нелогичными. Помните свой пассаж о боге чугунных утюгов?
– Понял. Я утюг для вас. И, в общем-то, неинтересен.
– Это не совсем так, – продолжил он, вглядываясь в мои глаза. – Так вот, мы должны избавить вас от некоторых самых зловредных гвоздей, для вас же зловредных. Можно было бы, как это раньше практиковалось, поместить вас в так называемый ад, где вы бы подверглись ужасным мукам, созерцая и испытывая вами же содеянные злодейства. Но в настоящее время мы несколько упростили этот процесс и отправляем теперь души земных преступников на Землю и там они находят лишь одно вместилище – тела жертв соответствующих преступлений. Душа убийцы, таким образом, может разместиться только в теле убиваемого и только в момент совершения убийства. Испытав весь ужас расставания с жизнью, она с последним вздохом перелетает в тело следующей жертвы. Это продолжается долго, иногда – очень долго, до тех пор, пока душа убийцы не излечится болью, и сама возможность убийства не покажется ей дикой.
– Ну, а люди, не совершившие тяжких грехов? Каков у них процесс очищения?
– Понимаете, жизнь должна быть прожита... Любой человек, проживший, вынесший всю долголетнюю жизнь, практически готов к освобождению души. “Жизнь – это подготовка к смерти” – так, кажется, говорят у вас? Этих мы сразу допускаем – старцы, умершие своей смертью, безгрешны.
– Безгрешны? Я знаю таких старцев – палец откусят...
– Да, но вы заметили, как они меняются в последние годы жизни? Они теряют память и постепенно становятся детьми. Иногда несносными, но безгрешными... И идут они к нам с чистой душой. Сложнее с теми, кто не прошел весь жизненный путь – убитыми, безвременно умершими... Души их приходится помещать на дозревание в тела живущих существ. И они продолжают свой путь в новой генетической обстановке. Такие люди, конечно, отличаются от людей с единичной душой. Они не двоедушные или двуличные, нет. Просто душа у них как бы с фундаментом, который поддерживает, укрепляет ее. Они сопричастны... Из них иногда вырастают святые...
– А души... души убитых преступников? Что их ждет?
– Ну, это просто! – поморщился Судья. – Сначала очищение, затем – дозревание...
– То есть, они, в конце концов, станут святыми?
– Да, но я бы им не завидовал... Очищение – это неперенесенная боль. Это невозможно понять.
Теперь же нам с вами предстоит вспомнить ваши главные злодеяния... Затем, если сочтем это целесообразным, мы поместим вашу душу в тело современного аналога главной из ваших жертв, рядышком с ее душой, именно в тот период, когда ваш современный аналог будет повторять ваши злодеяния. Таким образом, вы станете мучить самого себя. И так мы пройдемся по всем основным вашим жертвам. Потом настанет время грехов перед самим собой. И лишь затем, если, конечно, вы выдержите испытание, мы сможем выбрать вам дальнейший способ существования. Либо вы сможете приобщиться ко всем существующим в мироздании душам и событиям, ощутить и насладиться всеми ландшафтами Вселенной и увидеть все, к чему стремиться сердце, испытать все счастье мира, либо, если вы прикипели к обычной, телесной жизни и не способны нам помочь, вы сможете выбрать плотское тело, которое будет наиболее подходить структуре вашей души... Или мы сами выберем... Это сложно сейчас понять... Иногда тело лягушки оказывается предпочтительнее тела красавца и умника. Скажу сразу, что, к нашему сожалению, к первому способу существования души готовы очень немногие... Лишь те, кто устал от зла.
– Устал от зла... Это – я. Но устал, как от горба. И знаю, что внутри зла, как и внутри горба – сердце. А внутри добра – червячок...
– Вас, молодой человек, подводит опора на анализ, на разум. А Разум, поверьте, бесконечен и, от него нельзя оттолкнуться. Оттолкнуться можно от чего-то конкретного.
– От Библии?
– А почему бы и нет? Было бы желание, а вера найдется...
– Интересно... Вот я сижу здесь у вас бестелесный и могу думать, разговаривать, а в...
– А в Господа не веруете?
– В сверхъестественность его не верю...
– Он сверхъестественен там, где грех.
Я задумался, но, вспомнив чугунный бабушкин утюг, бросил это неблагодарное занятие. Вряд ли я смогу понять что-нибудь на их уровне, если и на своем-то ничего не понял... Ясно одно – сейчас из меня начнут что-то делать. Или просто начнут лечить... От земных микробов.
– Ну, что, приступим? – продолжил Судья после небольшой паузы, в течение которой он обозревал стену за моей спиной.
– В принципе, я готов. Но я не понимаю, как вы собираетесь “достать” мою душу... Кто-то, или, как вы сказали, мой современный аналог, будет испытывать на мне мои же штучки, кто-то выбьет мне стекло в ванной, кто-то переспит с моей женой... А моя душа зачерствела от сознания нормальности греха... И я заранее все и всех прощаю, вернее готов простить. Лечить надо чем-то другим. Не страхом и болью. А у вас получается “око за око”...
– Совершенно верно! “Око за око, зуб за зуб”. Итак, какие ваши проступки вызывают у вас наисильнейшие угрызения совести?
– Честно говоря, иногда, сравнивая свои поступки с поступками иных людей, я прихожу к мнению, что жизнь моя мелочна. Я не совершал крупных преступлений... Совершал не преступления, а так, пакости... Гадости, в крайнем случае. Вот с Кларой, к примеру. Я поступил с этой девочкой как с половой тряпкой, – и я сбивчиво, нервно, стал рассказывать Судье об одном из самых неприятных в этическом отношении периодов моей жизни, хотя чувствовал, что он и так все знает.
– Вам я, наверное, наскучил? – окончив, спросил я у Судьи. – Все выглядит так пошло.
– Вы просто не прожили жизнь. А что касается ваших мук... Вам бы родиться беспомощным инвалидом или, по крайней мере, отсидеть лет эдак десять в российской тюрьме... Там вы бы поняли, чего стоят ваши описанные страдания. Но продолжим. Чем бы вы еще хотели поделиться?
– Что еще? Я виновен в смерти человека, дизелиста моей партии. Во время перехода через перевал мы, тринадцать человек геологов и рабочих пошли в город на октябрьские праздники – он погиб от кровоизлияния в мозг. За три часа до его смерти, уже глубоким вечером, перед перевалом мы держали совет – возвращаться в лагерь или нет. И я, старший по должности в группе, голосовал за продолжение пути, хотя всем, в том числе и мне, было ясно, что дизелист этот, не помню его фамилии, не дойдет, погибнет. Но очень хотелось попасть на праздники к молодой жене и сыну, который вот-вот должен был начать ходить. И дизелист, спешивший на свадьбу дочери, умер на перевале. И мы его оставили в снегу... Что же еще? Я все забыл...
– Или, – чуть ехидно улыбнулся Судья, – “Память мне подсказывает, что я сделал это, гордость говорит, что я не мог этого сделать. И память уступает... ”?
– Да нет! Если бы я мог врать себе или другим – сидел бы в другом месте. И был бы душенькой... И вот еще что... Я уверен, что многое во мне от рождения и, значит – от вас... Когда у меня, уже убеленного сединами, родилась дочь, и я увидел у нее, безгрешной, все проявления гнева и гордыни, двух смертных грехов от которых сам страдал всю жизнь, я понял, что в ее будущих грехах и бедах, муках и простом человеческом горе буду повинен я – ее отец. А в моих грехах – мой. И так далее, вплоть до Адама...
Так в чем моя вина? В том, что не смог смирить, изменить себя? Но это было бы самоубийством. “Гордыня”, – скажете вы. Но давайте, сделайте всех святыми, войдите в нас при рождении святым духом. А если нет – я не виноват... И был бы не виновен, даже если бы я стал не косвенным, но прямым убийцей, а это могло случится, сначала случайно, потом и по необходимости, а потом и просто так, из злости... “Гнев, – скажете вы. – Он гневается даже на небесах...”
– Да нет, – просто сказал Судья. – Живое, в вашем случае – человек, должно само все построить – и себя тоже. Признаюсь, мне очень трудно с вами говорить. Понимаете, истину надо понять всю, что практически невозможно. Вы многое постигли, многое довели до ума. Но, извините за вульгарность сравнения, вы коснулись истины, как расческа касается головы. Только зубьями. И не всеми. Они должны стереться и волосы должны выпасть. Тогда все откроется и станет простым. И, как сказал один из ваших умников, человек начнет прощать Бога...
А что касается нас... Мы не наказываем, а помогаем. Помогаем преодолеть чувство вины. Наказанием. Ведь мы, коли существуют бессмертные души, должны служить своего рода фильтром для них. Пусти смятенную душу в рай – его не станет. И поэтому мы вынуждены быть бдительными. Но многие из нас выступают за большую для вас, смертных, открытость нашего общества...
– Ну-ну... Поездки туда и обратно. Экскурсии и путешествия на тот свет. И морг вместо таможни и ОВИРа...
– Нет, я имел в виду большую информационную открытость. Святые книги были ниспосланы очень давно, и многое с тех пор изменилось. И у вас и у нас...
Да... – продолжил он поле длительной паузы. – То подселение вашей грешной души в души жертв, о котором мы говорили в начале нашей беседы, вам явно не подходит... Вы оправдываете свою греховность греховностью родителей и, – тут он усмехнулся, – греховностью Создателя... Здесь есть доля истины – без греха нет добра, грех его оттеняет. На всех уровнях совершенства. На высоких уровнях, тех, которых позволяют пройти Фильтр, понятие о грехе несколько иное. Ну, представьте – вы негневны и не горды. Вы ведь мечтали об этом? И вы перестанете грешить? И перестанете страдать? Конечно же, нет. Но когда душа искупит ваши грехи и займет единственно возможное место в космическом вакууме, подчеркиваю – единственно возможное и уникальное место, исчезнет сама почва и для гнева, и для гордыни, и для многого другого. Люди не могут быть одинаковыми... Каждый человек, каждое существо – это фрагмент, извините за сравнение, бесконечной мозаики мироздания... Из них мы строим Вселенную. Возникнув из неживого, любое существо становится средством для изготовления бесценного фрагмента Вселенной с вполне определенными свойствами. Вспомнили принцип предопределения?
– Что-то я разговорился... – немного помолчав, отстранено сказал Судья. – Нам пора заканчивать... С вами все ясно. До свидания. Идите.
* * *
Едва я закрыл за собой дверь, невообразимая усталость накатилась на меня. Я опустился на подвернувшийся стул и забылся крепким сном.
То был адский сон. В единое мгновение я был растерзан невыносимой, бескрайней болью. Вся моя плоть и вся моя кровь ноготь за ногтем, клочок за клочком, капелька за капелькой вырывались из души и выбрасывались во Вселенную. Разлетаясь по безграничным ее просторам, они наполняли ее бесконечным страданием, центром которого был я. И через тысячу веков, то, что было за моими глазами, исчезло, растворилось...
Я – был я. Вокруг меня простиралось одушевленное пространство. И когда я задумывался о любви к женщине, тысячи прекраснейших из них и только те, которые были бесконечно моими, объединялись в живительный поток, устремлявшийся в середину моей души и рождавший там сладостные порывы бесконечного удовлетворения. И когда я задумывался о друзьях, тысячи из них входили в мое сердце и согревали его бескорыстным теплом. И когда я задумывался о родных, все мои поседевшие предки брали за руки всех моих бесчисленных потомков и смыкались вокруг меня невообразимой опорой... И когда я задумывался о природе, мириады ландшафтов превращались в неповторимые ноты и объединялись в прекраснейшую симфонию...
Это был чудесный сон, в котором я мог и растворяться в природе, и оставаться самим собой. Но без комплексов, сковывающих душу, все и всех простивший. В завораживающих ум и сердце уголках Вселенной я встретился и переговорил со всеми своими женщинами и друзьями, знакомыми и родственниками, живыми и уже погруженными в вечность. Все они: и Ксения и Житник, и Вера и Бабек, и Клара и Тимур, и многие другие общались со мной, как с собой, и мы плакали сладчайшими слезами, и молчали, и смеялись, и думали, чем же еще, ну чем же еще нам порадовать друг друга... Я подолгу беседовал с Житником в наших сафари по чудеснейшим уголкам вселенной. Он даже спас однажды мне жи... ну, в общем, что-то спас. Иногда я устраивал в пустыне гонки с преследованием, и Фатима охотилась за мной, и в посветлевших ее глазах я видел страх... Страх ненароком причинить мне боль... После охоты мы залечивали раны, и пили чай с восточными сладостями. Если мне хотелось веселья, я шел к Ксении и наслаждался ее раскрепощенной душевной щедростью и простотой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48