Этого вполне хватило бы на четыре дня.
Но вынесет ли Лейла, хрупкая тростиночка Лейла, стокилометровый переход по безжалостной пустыне? Мое воображение рисовало ее безжизненное тело, безвольно распростертое на песке, ее изможденное серое лицо, ее потухшие, желающие смерти глаза...
Нет, нет! Только не это. Я этого не вынесу! Что угодно, но только не это! Я согласен на все – на сдачу властям, черту, дьяволу, готов не пить, не есть, нести ее на руках, готов остановить любую машину, если таковая по воле Всевышнего покажется на этой забытой дороге. Даже машину Фатимы.
Если, конечно, она берет пленных...
Поговорив с глазу на глаз минут пять, Лейла с Шахрияром подошли ко мне и, стараясь не смотреть мне в глаза, сказали, что, по их мнению, надо идти к ближайшему поселку, а там уже действовать по обстоятельствам.
Я улыбнулся, хлопнул по плечу Шахрияра, потом нежно обнял Лейлу. Эта лирическая пауза, закончившаяся долгим поцелуем, придала мне уверенности в благополучном исходе нашего, как говориться, совершенно безнадежного предприятия. Затем мы все вместе подошли к дымящейся еще машине, покидали в рюкзак сохранившиеся продукты и затопали по пыльной дороге. Скоро стало совсем темно, и опасность сбиться с пути сделалась очевидной. Мы отошли метров на пятьдесят в сторону от дороги и легли спать на быстро холодеющую землю.
Я проснулся раньше всех и прикинул, сколько вчера мы прошли километров. Час ходьбы – это километров пять... Значит, осталось идти еще, по меньшей мере, девяносто пять.
С невеселыми этими мыслями я поднялся на ноги и внезапно за спиной услышал шум машины, несущейся на полном ходу. Я обернулся и увидел мчавшийся к нам красный “Форд” Фатимы...
Растолкав резкими толчками спящих, я бросился к быстро приближающейся машине. “Дочь свою задавит, гадина!” – мелькнуло в голове. Она бы так и сделала: Лейла с Шахрияром, приподнявшись на локтях, смотрели на меня не понимающими глазами. Но не они были нужны в этот момент Фатиме – меня, раздавленного и истекающего кровью, видела она на песке.
Я, не сводя глаз со стремительно надвигающегося красного пятна, отошел от товарищей на несколько метров и приготовился к прыжку. “Пенальти наоборот! – сверкнула мысль. – Главное – бросится в нужную сторону, и пропустить этот мяч!”
Сначала я хотел броситься влево, но вовремя понял, что в этом случае под колесами “Форда” окажется Лейла с братом – машина неминуемо подвернет в сторону прыжка. Я прыгнул вправо, и мне повезло – правое крыло лишь скользнуло по моей ступне.
Поднявшись, я увидел, что Лейла с Шахрияром уже стоят на ногах в пяти метрах друг от друга и сжимают в руках увесистые камни. Фатима же, видимо, была в ударе – она быстро развернула машину и вновь бросила ее ко мне.
Второй прыжок был менее удачным. На этот раз я прыгнул влево (не с толчковой ноги) и резкий удар по стопам развернул мое тело по часовой стрелке и бросил под машину... Но везение не оставило меня: я не попал под заднее колесо, а несильно ударился о его колпак затылком и через секунду смог встать на изрядно побитые ноги.
К этому времени Фатима совершала следующий разворот. Перед последним ударом я видел ее глаза – немигающие глаза кобры. Нет, они не сверкали решимостью или азартом преследования – они выглядели бесчувственными датчиками, посылающими в холодный мозг данные о моем состоянии, положении в пространстве, направлении движения и скорости.
И я понял: пока у нее есть горючее в баках и питьевая вода во фляжке, она будет гоняться за мной и пока она видит меня, она может убить Лейлу и Шахрияра либо по случайности, либо если они окажутся между нами....
Поднявшись на ноги, я услышал крик Шахрияра. Он кричал, обращаясь ко мне и махая рукой в сторону пустыни:
– Sand, sand, go to sand!
Я ничего не понял и стал лихорадочно перебирать в памяти похожие русские и персидские слова. Думал я на бегу: Фатима мчалась ко мне на полной скорости, а я мчался к замеченной впереди небольшой ложбине временного потока. К сожалению, ложбина оказалась с очень низкими, отлогими бортами. Они не смогли защитить меня от машины сбесившейся женщины и, вот, она, опять вонзившись в мою спину бесчувственными глазами, мчится к моей смерти.
Уткнувшись головой после очередного прыжка в небольшой песчаный барханчик, я понял, что имел в виду Шахрияр: надо бежать в сторону песков! Там ее машина станет безопаснее полевки! И я стремглав помчался к видневшейся в ста метрах впереди песчаной равнине.
Мне удалось опередить Фатиму на миллисекунду – она резко затормозила в тот момент, когда мое тело в полете пересекало спасительную границу. Я встал на колени и, срывающимся голосом извергая проклятия, показал ей фигуру из двух рук. В ответ в глазах Фатимы мелькнуло что-то человеческое. Когда я замер в попытке определить, что же это было – глухая ненависть, смешенная с упорством и решимостью или, может быть, просто озадаченность промахнувшегося охотника, она врубила задний ход, развернулась и помчалась к Лейле!
Вот оно что! Она подумала: ”Посмотрим, что ты скажешь, что почувствуешь, когда я размажу по этому солончаку, сотру колесами в кровавую грязь вон то хрупкое, любимое тобой тело! Я, хрипя сорванным горлом, бросился ей вслед, но Фатима была уже всецело захвачена планом изощренной мести, только что родившимся в ее помутившемся разуме. Она и головы не повернула, чтобы хотя бы взглянуть на меня в зеркало заднего вида!
– Лейла, Лейла, беги, беги, – хрипел я, но Лейла, выпрямившись, стояла неподвижная и спокойная. Странно было, что и Шахрияр, находившийся в сотне метров от нее, прохаживался в песчаных наносах не подавая никаких признаков беспокойства.
Подъехав к Лейле метров на десять, Фатима резко затормозила, и только в этот момент я увидел, что девушка стоит за невысоким, сантиметров в пятнадцать-двадцать, уголком из крупных ребристых камней. И с какой бы стороны не направлялась к ней машина, Лейла всегда оказывалась под его защитой. “Умница... А кое-кто ведь и не додумался, – подумал я и с легким сердцем пошел к ним.
Через несколько минут мы втроем стояли у границы песков и обсуждали ситуацию. Фатима к этому времени отъехала к дороге и демонстративно завтракала. Она сидела, открыв дверцу и выставив левую ногу наружу; в руках у нее был большой гамбургер, в котором даже издалека можно было заметить пламенеющие кружечки помидоров и нежно-зеленые листочки сочного салата; под дверью краснел необъятный термос.
– В машине есть маленький рефрижератор, – сглотнув слюну, прокомментировал Шахрияр по-английски. – В нем она всегда возит с собой свежие помидоры. И многое другое.
Поговорив с минуту, мы решили, что ситуация остается отвратительной. С одной стороны, мы можем теперь не бояться быть задавленными ее чертовой машиной. Но, с другой стороны, ровная и прямая дорога нам заказана, и идти придется по каменистой равнине, не отходя далеко от спасительных песков. И жажда, голод, дневная жара и ночной холод в купе с дамокловым мечом в виде Фатимы на колесах, будут снижать скорость нашего движения раза в два, если не в три...
Делать было нечего и, кляня судьбу, мы медленно побрели вдоль кромки сыпучих песков.
Февральское солнце палило вовсю, но было холодно – ветер дул без перерывов, и что особенно неприятно – с практически постоянной скоростью. Наши спины, обращенные к югу, согревались солнечными лучами, спереди же все леденело. Лица обветрились, глаза слезились. На таком ветру потери влаги телом были больше, чем при сорокоградусной жаре.
Пройдя около десяти километров, мы были вынуждены остановитбся – Лейла обессилила и не могла более идти самостоятельно. Глаза ее были полны усталостью и безразличием. Мы дали ей попить и уложили в защищенном от ветра месте.
– Нам надо пройти еще километров 85, – сказал я Шахрияру, лежавшему на спине с закрытыми глазами. – Это – четыре-пять дней. Мы не сможем этого сделать – Лейла не вынесет.
– We... take her...to... in... on our hands... – запинаясь, ответил он.
– Конечно, – согласился я. – Но я вот что хочу еще предложить. Сегодня мы пойдем до упора, но побережем силы. Ваша мать от нас не отстанет, это и коню понятно. Ночью мы ляжем спать, вернее сделаем вид, что легли спать, а сами пойдем на охоту. Она наверняка станет на ночевку поблизости, и мы ее поймаем. Вернее, не Фатиму поймаем (кому нужны семьдесят пять килограммов ненависти и злобы?), а ее машину с холодильником и продуктами.
– It’s good idea! – улыбнулся Шахрияр.
– Все, что нам до этого надо сделать, так это изобразить крайнюю усталость и истощение. Нам это будет не трудно, – улыбнулся я, окинув взглядом осунувшегося и похудевшего Шахрияра. – Тогда она не уедет на ночевку далеко. Все карты нам в руки.
Как говорят в футболе – не надо забивать три гола. Забейте один, потом еще один и еще один. Моя идея в этом и заключалась – идти не четыре дня, а по одному. А охота за Фатимой, ночью, не известно где спрятавшейся, была лишь уловкой, позволяющей надеяться на спасение в каждую следующую ночь, а не через четыре бесконечных дня. Тем более, она добавляла азарта, который всегда и везде заставляет забыть об усталости и прибавляет сил.
К ночи мы прошли еще километров десять. Из них Лейла одолела лишь половину. Во второй половине дня мы по очереди несли ее на закорках. Весь день справа от нас, на востоке, маячило красное пятно. Время от времени оно превращалось в красную машину Фатимы, или огромный гамбургер с сочными красными помидорами, или необъятный красный термос с красными хризантемами на боку и живительной влагой внутри... Появлялось, превращалось и вновь расплывалось у нас в глазах. К вечеру я уже видел эти пятна везде – под ногами, на западе, востоке, впереди и в небе...
После захода солнца, до предела изнеможенные, мы упали на песок и через час, когда я пришел в себя, мысль о том, что сейчас надо идти искать где-то этот фантом, показалась мне идиотской. Но мы пошли, Шахрияр – на юго-восток, я – на северо-восток. И искали полночи. Вторую половину ночи и утро мы искали друг друга и Лейлу. Нам повезло и, вот, мы, упав на песок, смотрим друг на друга и... и что-то отдаленно напоминающее улыбку появляется на наших изможденных лицах.
И опять я лукавил: наговорил, что слышал вдалеке резкий звук, очень похожий на хлопок автомобильной двери. Они поверили, и мы стали обсуждать, что надо будет делать, если завтрашней ночью мы найдем машину, и ее двери окажутся закрытыми изнутри.
На следующий день мы отсыпались часов до одиннадцати, а потом все повторилось – половину пути Лейла шла, половину – мы ее несли. И опять вокруг нас маячило красное пятно. И опять голод и жажда наматывали наши внутренности на свой коловорот...
На третий ночной привал мы упали в шесть вечера. Я свалился так, чтобы можно было видеть дорогу со стоявшей на ней машиной Фатимы, и позволил себе отключиться, но лишь после того, как она развернулась и уехала в южную сторону. По крайней мере, мне так показалось.
В девять часов наш бродячий хоспис в полном составе пришел в себя, и мы сели ужинать. Медленно, давясь, съели галеты и высохший лаваш, выпили бутылку “Парси-Колы” и стакан воды из оплавленной канистры. После этого ужина воды у нас осталось полтора стакана.
“Конечно, там, на востоке, воду можно было бы найти, – подумал я, глядя на быстро темнеющие верхушки далеких гор. – После пары часов пути туда и трех часов раскопок в днище какого-нибудь временного водотока мы смогли бы докопаться до влажных песков и в лучшем случае добыть из них несколько стаканов солоноватой воды. А в худшем случае, если ее оказалось бы немного, нам пришлось бы, сидя в яме на коленях, часами высасывать влагу из песка. Потом мы вернулись бы и вспоминали, как это было здорово. Или не вернулись, остались бы там, и умерли не от жажды, а от истощения... Если мы и этой ночью не найдем машины – нам конец!”
На этот раз мы с Шахрияром решили не разделятся, а идти вместе, так как я видел в какую сторону уехала Фатима. Шахрияр шел по обочине дороги, я – в двадцати-двадцати пяти метрах восточнее. Видимость была всего около тридцати метров, и нам часто приходилось останавливаться и вглядываться в очередное подозрительное пятно. Скоро стало холодно – перед уходом, чтобы укутать Лейлу теплее, мы сняли с себя верхнюю одежду. Но холод в некотором роде был нашим союзником. Он приводил в чувство, заставлял двигаться быстрее.
Примерно к середине ночи мы прошли километров пять-шесть, и стало понятно, что идти дальше нет смысла. На большее расстояние от места нашей ночевки Фатима не должна была уехать – горючее в пустыне надо экономить. Далеко на восток от дороги она тоже не могла уйти – там, в предгорьях полно каменистых развалов и глубоких промоин и ездить по ним сплошная мука или вовсе невозможно. Может быть, она ушла на запад, в пески? Это было бы хитро и вполне в ее стиле.
И мы перешли по другую сторону дороги и побрели назад вдоль кромки песков. И через два или три километра, потеряв уже всякую надежду, увидели в ложбине между двумя невысокими барханами темный силуэт “Форда”.
Как было и условленно, мы, крадучись, подошли к машине и положили по большому камню под все ее четыре колеса. Заканчивали мы работу уже не заботясь о тишине, и вскоре Фатима проснулась. Оценив обстановку, она завела двигатель и попыталась вырваться из западни. Но тщетно. Когда пленница оставила попытки вырваться, Шахрияр камнем выбил стекло водительской двери, открыл ее и, поймав тетку за волосы, вытащил наружу и бросил наземь.
Щадя родственные чувства Шахрияра, я не стал пинать ее ногами, хотя и мечтал об этом последние дни. Вместо этого, переступив через объятую страхом женщину, я залез в машину и к своему глубокому удовлетворению обнаружил на заднем сидении три полные двадцатилитровые канистры с бензином, объемистую сумку, набитую всяческой снедью, портативный холодильник с котлетами для гамбургеров, помидорами, виноградом и воду – около десяти литров в большой пластиковой бутыли.
Выпив по стакану воды и связав Фатиме руки найденным в аптечке резиновым жгутом (мало ли что – проткнет канистры с бензином или воду выльет), мы помчались к Лейле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48