https://wodolei.ru/catalog/dushevie_kabini/Niagara/
По своим очертаниям озеро похоже на сердце... "Сердце дьявола Герои книги не раз забредали в описываемые края. См. книги «Сердце Дьявола», «Тени исчезают в полночь».
..." – скажете вы, узнав, что все вокруг него пропитано ртутью, когда-то поступавшей из глубин по мощным разломам. И скалы здесь то тут, то там залиты кровью – большая часть этого крайне токсичного металла была связана в кроваво-красном минерале киновари... И связана не с чем-нибудь, а с «дьявольской» серой... Но последней дьяволу, видимо, хватало не всегда и часть ртути, оставшись в свободном состоянии, до сих пор высачивается из трещин капельками и даже жиденькими ручейками... И потому воду в этих краях можно пить лишь из немногих родников.
А бубонная чума, настоящая бубонная чума? Да эти горы – настоящее царство притаившейся до поры, до времени чумы. Она здесь везде – в каждом сурке, в каждой лисе, в каждой полевке... Она сидит в них и дожидается своего подлого часа... А может быть, приказа? И ведь были такие приказы – в начале века от этой беспощадной болезни полностью вымер близлежащий кишлак Анзоб. В его окрестностях я сам видел в почвенном слое, вскрытым врезом автодороги, тонкий слой извести – после смерти последнего жителя царские эпидемиологи полили негашеной известью всю округу. А началось все с простого пастушка – он, бедняга, гоняясь за убежавшим бараном, сорвался со скал и, здорово ободрав спину, упомянул дьявола всуе. Местный знахарь лечил пострадавшего древним способом, а именно – пересадкой кожи. Он просто-напросто содрал с первого попавшегося сурка шкуру и наложил на загноившуюся рану. А сурок оказался чумным, и пастушок утащил в могилу весь родной кишлак. Потому и не едят сурчатины таджики – только желчный пузырь употребляют внутрь в угоду сладострастным женщинам...
А что здесь потерял великий полководец Александр Македонский? Почему озеро названо его именем? Почему три года (!) из своих десяти походных – 329-327 г.г. до нашей эры – он, как привязанный, провел в Согдиане и Бактрии, географическим центром которых является это озеро? И почему на третьем году, в самом конце своего среднеазиатского похода, он вдруг рванул из Мараканды (нынешний Самарканд) в эти забытые богом высокогорья? И рванул зимой? Когда на каждом шагу путника подстерегают лавины и камнепады? Чтобы взять пару никому не нужных крепостиц? Или встретится на каменистых здешних дорогах с Роксаной Роксана (Рохисанг) в переводе с персидского означает либо (при)дорожный камень, либо каменистый путь.
? И почему, когда Александр ушел отсюда в Индию, удача покинула его? Удача, которая всегда была с ним Дарий III, последний царь персидского государства Ахеменидов, дважды разбивал Александра Македонского в пух и прах, но в самый последний момент бежал с поля битвы, устремив за собой свои победоносные войска.
? Он отвернулся от нее к Роксане? Или... или все дело в дьяволе, полновластном хозяине этих мест?
Короче, гиблые здесь места, ой гиблые... Даже река Ягноб, добравшись до них, вдруг сворачивает в сторону на девяносто градусов и, сменив имя, удирает на север, в неимоверном усилии распилив до основания могучий Зеравшанский хребет... «Геоморфологическая аномалия» – скажут знатоки. Да, геоморфологическая аномалия. И еще геологическая, гравитационная и магнитная, биологическая и историческая... Короче, самый настоящий таджикский бермудский треугольник.
Только гораздо таинственнее бермудского... И не треугольник вовсе. На всех космических снимках, в том числе и наиболее мелкомасштабных, эти места очерчены жирно-черной, очень правильной и, скажу вам не без трепета, завораживающей окружностью. Знаток снисходительно улыбнется: «Обычная кольцевая структура», а кто-нибудь скажет и не без оснований скажет: «Нет... Это – космическая мишень... Космическая мишень с Сердцем Дьявола вместо яблочка...»
А так называемые Волосы Медеи? Я не верил в их существование, не верил, пока в одном из маршрутов сам не нашел их удивительные пряди на приземистом кусточке дикой вишни. Тончайшие, длинные, очень хрупкие, они завораживали, тянули к себе, заставляли верить в невообразимое... И через некоторое время неожиданно исчезали, без остатка растворяясь в горном воздухе. И как эти волосы связаны с названием древнего ртутного рудника Канчоч, что в переводе с тюркского означает либо кровавые волосы, либо волосяные копи? А кто их так назвал? Помните Медею? Страстная женщина, страшная колдунья... Убила младшего брата, убила соперницу, убила двоих своих детей... А перед этим добыла Ясону золотое руно... Золотое руно, Волосы Медеи чувствуете связь? Может быть, Ясон ездил не в Колхиду, а сюда и не за руном, а за ними? И ездил, потому что греки знали о них от истинных арийцев, распространившихся по миру именно с этих мест?
* * *
...Но места здесь красивейшие, ничего не скажешь... Невообразимо красивые... Дорога к Искандеру сначала вьется вдоль Фан-дарьи, в мрачных теснинах сжатой отвесными, километровой высоты скалами. Река то бьется в припадке бешенства, протискиваясь меж огромными валунами и глыбами завалов, то лениво шелестя растекается меланхолично блестящими на солнце рукавами по вдруг расправившей плечи долине.
...В начале лета вода в Фан-Дарье редко бывает прозрачной; она чаще всего бурая, кирпично-красная или серая. Сейчас вода была красноватой (дожди, значит, упали в областях распространения красноцветных отложений мезозоя). Но мы знали, что скоро Фан-Дарья на протяжении нескольких сотен метров станет двухцветной – родившись после слияния мутного Ягноба с голубой Искандердарьей, она не скоро смешает такие разные их воды...
Эти места родные для меня... Сначала я мотался по ним с полевыми партиями отца – еще будучи четырнадцатилетним устраивался к нему всеми правдами и неправдами. Сначала рабочим с окладом 30 рублей, затем коллектором на целых 45 (геолог тогда получал 100-120). Потом приезжал сюда на производственную практику и по аспирантским делам. И здесь же неподалеку проходила производственную геологическую практику моя семнадцатилетняя мамуля, тогда всеми любимая Леночка. Вон, справа над дорогой, до сих пор можно различить развалины кишлака... Как-то в августе 1952 года она проезжала его со своим начальником Олегом Чедия (этого вальяжного орла-геолога знали все полевые люди от Алтая до Копетдага). Кишлак только-только выселили – в южных хлопкосеющих долинах срочно требовались рабочие руки. И выселили неожиданно – приехали ночью на грузовиках милиционеры с гэбэшниками, покидали людей в кузова и увезли в чужие, смертельные для горцев знойные долины. В домах остались вещи, мебель, в курятниках кудахтали голодные куры... Чедия ехал впереди, мамуля за ним... Только-только выбрались из кишлака на вившуюся по обрыву узенькую тропку, и вдруг на мамину кобылу что-то сзади бросилось. Мама оглядывается – о, ужас! – над ней навис огромный черный жеребец – оскаленная пасть, дикие глаза, машущие передние копыта! Прыгать нельзя – внизу обрыв, жеребец мощными толчками надраивает кобылу... И четкий крик-приказ Олега: Пригнись!!! И тут же, не успела прикоснуться побелевшей щекой к вмиг вспотевшей кобыльей шее – сухой револьверный выстрел. Один. И бедный жеребец застыл, ничего не понимая, медленно осел на задние ноги, сполз бурдюком с тропы и покатился вниз, в ревущий от восторга горный поток...
А вон, чуть подальше, несколько яблонь... Там стояла мамина палатка. Мужчины ушли на выкидку, на Чимтаргинский горный узел, а ее, студентку, беременную мною, оставили со стариком-поваром. Ночью пришла медведица с двумя медвежатами. И до утра они что-то ели в палатке повара. Когда все стихло, мамуля решилась посмотреть, что осталось от повара. Но оказалось, что медведи, сорвав палатку и оттащив ее в сторону, ели сгущенку из обычных тогда пятилитровых банок. А повар сидел на яблоне, к которой палатка крепилась. Сняли его только через день мужчины, вернувшиеся из маршрута. А привести в себя не смогли... В общем, полный отпад и романтика... Да, такое не придумаешь, из-за таких вот рассказов ваш покорный слуга стал не чистеньким юристом, а геологом...
* * *
В середине дня наш «уазик» переехал бетонный мост через Фан-Дарью, покатил к Искандеркулю и через час по серпантинам взобрался на завал. И остановился: путь ему пересекла отара овец. Одна из них – молодая кудрявая овечка с отменным курдюком по обоюдному соглашению с чабаном поехала с нами.
* * *
...Озеро показалось неожиданно. Холодное, равнодушное – ни волн, ни ряби. На полном ходу наша машина миновала пустовавшую турбазу и помчалась по пыльной грунтовке к Кырк-Шайтану. В роще под ним, крутым, недоступным, мы поставили две четырехместные палатки и, не мешкая, начали готовиться к банкету по случаю успешного прибытия к месту назначения. Пока мы жгли дрова на угли, Сильвер считанными движениями ножа превратил безучастную овечку в дымящееся мясо. Но банкет удался не вполне – после первого же стакана и второй палочки шашлыка Сильвер всем нам показался излишне зловещим...
– У него глаза блестят, как у палача, занесшего топор, – шепнул мне Баламут, искоса рассматривая нашего Сусанина. – Ночью придется дежурить по очереди. А то ведь зарежет, собака...
4. Кофе в постель. – Предыстория. – Каменный мешок. – Кровь дьявола. – Пилюли Сильвера.
Но дежурить не пришлось – выпив сто пятьдесят граммов водки и съев пару палочек шашлыка, Сильвер с головой залез в спальный мешок и мгновенно заснул. Протез он положил под голову.
На следующее утро нас разбудил запах свежесваренного кофе. Выглянув из-под полы палатки, я увидел Сильвера, разливающего благоухающий напиток по нашим кружкам. «Отец родной... – подумал я, зевая от уха до уха. – Его бы в телевизионную рекламу... Усталая бригантина покачивается на волнах... Голубое небо, зеленое море, белые паруса, повисшие от безветрия. Затем камера наезжает, и мы видим Сильвера, пьющего кофе под вздернутой на рею белокурой красоткой. И слышим ублаготворенный голос за кадром: Старый пират предпочитает Маккону...»
Улыбнувшись видению, я вновь попытался отдаться Морфею. Но у костра забили алюминиевой миской о камень, и нам (со мной в палатке квартировал Баламут) пришлось подниматься.
Утро было росистым, зябким и кружка кофе, положенная на озябшую душу, пришлась весьма кстати.
– Ну, что, не зарезал я вас ночью? – спросил Сильвер, отечески улыбаясь. – Видел по вашим глазам, что опасаетесь меня. Ну и правильно, время сейчас такое, Шурик...
Слова «время сейчас такое, Шурик» заставили мои брови взметнуться. Так перед какой-нибудь гнусностью любил выражаться Хачик – бандит, с которым нам пришлось столкнуться в ходе одной из самых замечательных авантюр в нашей жизни. Но он и люди, знавшие его, были давно и безнадежно мертвы. Последним погиб в прошлом году Худосоков, некогда его ближайший подручный... Я въелся глазами в Сильвера, и на секунду мне показалось, что передо мной сидит именно Худосоков. Переведя глаза на Баламута, я понял, что и он заподозрил то же самое...
* * *
С Ленчиком Худосоковым мы впервые встретились в Приморском крае, на Шилинской шахте. Мы – это я, Чернов Евгений Евгеньевич, по прозвищу Черный, и мои однокашники по геологическому факультету – Бочкаренко Борис Иванович, по прозвищу Бельмондо (уж очень он похож на этого французского артиста) и Баламутов Николай Сергеевич, по прозвищу, естественно, Баламут. Позже к нам присоединилась некая яркая и неординарная личность – Юдолина Ольга Игоревна, моя нынешняя, так сказать, гражданская супруга. Расскажу о своих друзьях поподробнее – мне это всегда доставляет удовольствие; надеюсь, что вы, читатель, его со мной разделите.
* * *
Необязательный, незлобивый и добродушный Бочкаренко (170 см, 54 кг, самая что ни на есть Рыба) гордился своей внешней схожестью с Жаном-Полем Бельмондо. Отец у него был пехотным полковником, дотопавшим до Берлина. Борис рассказывал, что папаня всю войну не расставался с противотанковым ружьем и в часы затишья часто ходил с ним на передовую – при удачном выстреле зазевавшегося немца эффектно разрывало надвое. В семидесятые годы старший Бочкаренко работал военным консультантом в ЦК Компартии Таджикистана и в подарок на свадьбу от этой партии Борис получил просторную трехкомнатную квартиру.
По специализации Бочкаренко был гидрогеологом и скоро стал начальником с обширным кабинетом, премиленькой секретаршей и белой «Волгой». Но был им всего лишь года два, потом случился скандал с очередной секретаршей и лишь благодаря отцу Борис вылетел из своей гидрогеологической конторы относительно сухим.
Борис любил приходить ко мне в любое время суток с дюжиной шампанского или пачкой сигарет. Мы болтали до утра об особенностях женской психики, о японской поэзии, о Роберте Пене Уоррене и о многом другом. Как-то на Новый год я познакомил его с Людмилой, подругой одной из своих девушек и через полгода узаконил их брак своей свидетельской подписью.
Брак Бориса и Людмилы не был счастливым... И все потому, что упомянутый выше скандал с секретаршей не был случайностью – Борис был законченным бабником. Он легко заводил знакомства, почти никогда не влюблялся и более двух раз с одной женщиной встречался редко. И очень скоро возбуждавшие его стимулы «красивая», «очень красивая», «оригинальная», «страстная», «жена или подруга того-то» перестали действовать, и ему пришлось вырабатывать себе другие.
В 1977-1981 таким стимулом была национальность. Переспав с представительницами основных национальностей оплота социализма, он перешел к сексуальному освоению представительниц малых и, особенно, вымирающих народностей СССР. В конце 1981 года поставленная задача была в основных чертах выполнена, и взоры Бориса все чаще и чаще стали устремляться на географическую карту мира. Но по понятным причинам он был вынужден отложить на неопределенное будущее реализацию своих заграничных фантазий и заменить их реальными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
..." – скажете вы, узнав, что все вокруг него пропитано ртутью, когда-то поступавшей из глубин по мощным разломам. И скалы здесь то тут, то там залиты кровью – большая часть этого крайне токсичного металла была связана в кроваво-красном минерале киновари... И связана не с чем-нибудь, а с «дьявольской» серой... Но последней дьяволу, видимо, хватало не всегда и часть ртути, оставшись в свободном состоянии, до сих пор высачивается из трещин капельками и даже жиденькими ручейками... И потому воду в этих краях можно пить лишь из немногих родников.
А бубонная чума, настоящая бубонная чума? Да эти горы – настоящее царство притаившейся до поры, до времени чумы. Она здесь везде – в каждом сурке, в каждой лисе, в каждой полевке... Она сидит в них и дожидается своего подлого часа... А может быть, приказа? И ведь были такие приказы – в начале века от этой беспощадной болезни полностью вымер близлежащий кишлак Анзоб. В его окрестностях я сам видел в почвенном слое, вскрытым врезом автодороги, тонкий слой извести – после смерти последнего жителя царские эпидемиологи полили негашеной известью всю округу. А началось все с простого пастушка – он, бедняга, гоняясь за убежавшим бараном, сорвался со скал и, здорово ободрав спину, упомянул дьявола всуе. Местный знахарь лечил пострадавшего древним способом, а именно – пересадкой кожи. Он просто-напросто содрал с первого попавшегося сурка шкуру и наложил на загноившуюся рану. А сурок оказался чумным, и пастушок утащил в могилу весь родной кишлак. Потому и не едят сурчатины таджики – только желчный пузырь употребляют внутрь в угоду сладострастным женщинам...
А что здесь потерял великий полководец Александр Македонский? Почему озеро названо его именем? Почему три года (!) из своих десяти походных – 329-327 г.г. до нашей эры – он, как привязанный, провел в Согдиане и Бактрии, географическим центром которых является это озеро? И почему на третьем году, в самом конце своего среднеазиатского похода, он вдруг рванул из Мараканды (нынешний Самарканд) в эти забытые богом высокогорья? И рванул зимой? Когда на каждом шагу путника подстерегают лавины и камнепады? Чтобы взять пару никому не нужных крепостиц? Или встретится на каменистых здешних дорогах с Роксаной Роксана (Рохисанг) в переводе с персидского означает либо (при)дорожный камень, либо каменистый путь.
? И почему, когда Александр ушел отсюда в Индию, удача покинула его? Удача, которая всегда была с ним Дарий III, последний царь персидского государства Ахеменидов, дважды разбивал Александра Македонского в пух и прах, но в самый последний момент бежал с поля битвы, устремив за собой свои победоносные войска.
? Он отвернулся от нее к Роксане? Или... или все дело в дьяволе, полновластном хозяине этих мест?
Короче, гиблые здесь места, ой гиблые... Даже река Ягноб, добравшись до них, вдруг сворачивает в сторону на девяносто градусов и, сменив имя, удирает на север, в неимоверном усилии распилив до основания могучий Зеравшанский хребет... «Геоморфологическая аномалия» – скажут знатоки. Да, геоморфологическая аномалия. И еще геологическая, гравитационная и магнитная, биологическая и историческая... Короче, самый настоящий таджикский бермудский треугольник.
Только гораздо таинственнее бермудского... И не треугольник вовсе. На всех космических снимках, в том числе и наиболее мелкомасштабных, эти места очерчены жирно-черной, очень правильной и, скажу вам не без трепета, завораживающей окружностью. Знаток снисходительно улыбнется: «Обычная кольцевая структура», а кто-нибудь скажет и не без оснований скажет: «Нет... Это – космическая мишень... Космическая мишень с Сердцем Дьявола вместо яблочка...»
А так называемые Волосы Медеи? Я не верил в их существование, не верил, пока в одном из маршрутов сам не нашел их удивительные пряди на приземистом кусточке дикой вишни. Тончайшие, длинные, очень хрупкие, они завораживали, тянули к себе, заставляли верить в невообразимое... И через некоторое время неожиданно исчезали, без остатка растворяясь в горном воздухе. И как эти волосы связаны с названием древнего ртутного рудника Канчоч, что в переводе с тюркского означает либо кровавые волосы, либо волосяные копи? А кто их так назвал? Помните Медею? Страстная женщина, страшная колдунья... Убила младшего брата, убила соперницу, убила двоих своих детей... А перед этим добыла Ясону золотое руно... Золотое руно, Волосы Медеи чувствуете связь? Может быть, Ясон ездил не в Колхиду, а сюда и не за руном, а за ними? И ездил, потому что греки знали о них от истинных арийцев, распространившихся по миру именно с этих мест?
* * *
...Но места здесь красивейшие, ничего не скажешь... Невообразимо красивые... Дорога к Искандеру сначала вьется вдоль Фан-дарьи, в мрачных теснинах сжатой отвесными, километровой высоты скалами. Река то бьется в припадке бешенства, протискиваясь меж огромными валунами и глыбами завалов, то лениво шелестя растекается меланхолично блестящими на солнце рукавами по вдруг расправившей плечи долине.
...В начале лета вода в Фан-Дарье редко бывает прозрачной; она чаще всего бурая, кирпично-красная или серая. Сейчас вода была красноватой (дожди, значит, упали в областях распространения красноцветных отложений мезозоя). Но мы знали, что скоро Фан-Дарья на протяжении нескольких сотен метров станет двухцветной – родившись после слияния мутного Ягноба с голубой Искандердарьей, она не скоро смешает такие разные их воды...
Эти места родные для меня... Сначала я мотался по ним с полевыми партиями отца – еще будучи четырнадцатилетним устраивался к нему всеми правдами и неправдами. Сначала рабочим с окладом 30 рублей, затем коллектором на целых 45 (геолог тогда получал 100-120). Потом приезжал сюда на производственную практику и по аспирантским делам. И здесь же неподалеку проходила производственную геологическую практику моя семнадцатилетняя мамуля, тогда всеми любимая Леночка. Вон, справа над дорогой, до сих пор можно различить развалины кишлака... Как-то в августе 1952 года она проезжала его со своим начальником Олегом Чедия (этого вальяжного орла-геолога знали все полевые люди от Алтая до Копетдага). Кишлак только-только выселили – в южных хлопкосеющих долинах срочно требовались рабочие руки. И выселили неожиданно – приехали ночью на грузовиках милиционеры с гэбэшниками, покидали людей в кузова и увезли в чужие, смертельные для горцев знойные долины. В домах остались вещи, мебель, в курятниках кудахтали голодные куры... Чедия ехал впереди, мамуля за ним... Только-только выбрались из кишлака на вившуюся по обрыву узенькую тропку, и вдруг на мамину кобылу что-то сзади бросилось. Мама оглядывается – о, ужас! – над ней навис огромный черный жеребец – оскаленная пасть, дикие глаза, машущие передние копыта! Прыгать нельзя – внизу обрыв, жеребец мощными толчками надраивает кобылу... И четкий крик-приказ Олега: Пригнись!!! И тут же, не успела прикоснуться побелевшей щекой к вмиг вспотевшей кобыльей шее – сухой револьверный выстрел. Один. И бедный жеребец застыл, ничего не понимая, медленно осел на задние ноги, сполз бурдюком с тропы и покатился вниз, в ревущий от восторга горный поток...
А вон, чуть подальше, несколько яблонь... Там стояла мамина палатка. Мужчины ушли на выкидку, на Чимтаргинский горный узел, а ее, студентку, беременную мною, оставили со стариком-поваром. Ночью пришла медведица с двумя медвежатами. И до утра они что-то ели в палатке повара. Когда все стихло, мамуля решилась посмотреть, что осталось от повара. Но оказалось, что медведи, сорвав палатку и оттащив ее в сторону, ели сгущенку из обычных тогда пятилитровых банок. А повар сидел на яблоне, к которой палатка крепилась. Сняли его только через день мужчины, вернувшиеся из маршрута. А привести в себя не смогли... В общем, полный отпад и романтика... Да, такое не придумаешь, из-за таких вот рассказов ваш покорный слуга стал не чистеньким юристом, а геологом...
* * *
В середине дня наш «уазик» переехал бетонный мост через Фан-Дарью, покатил к Искандеркулю и через час по серпантинам взобрался на завал. И остановился: путь ему пересекла отара овец. Одна из них – молодая кудрявая овечка с отменным курдюком по обоюдному соглашению с чабаном поехала с нами.
* * *
...Озеро показалось неожиданно. Холодное, равнодушное – ни волн, ни ряби. На полном ходу наша машина миновала пустовавшую турбазу и помчалась по пыльной грунтовке к Кырк-Шайтану. В роще под ним, крутым, недоступным, мы поставили две четырехместные палатки и, не мешкая, начали готовиться к банкету по случаю успешного прибытия к месту назначения. Пока мы жгли дрова на угли, Сильвер считанными движениями ножа превратил безучастную овечку в дымящееся мясо. Но банкет удался не вполне – после первого же стакана и второй палочки шашлыка Сильвер всем нам показался излишне зловещим...
– У него глаза блестят, как у палача, занесшего топор, – шепнул мне Баламут, искоса рассматривая нашего Сусанина. – Ночью придется дежурить по очереди. А то ведь зарежет, собака...
4. Кофе в постель. – Предыстория. – Каменный мешок. – Кровь дьявола. – Пилюли Сильвера.
Но дежурить не пришлось – выпив сто пятьдесят граммов водки и съев пару палочек шашлыка, Сильвер с головой залез в спальный мешок и мгновенно заснул. Протез он положил под голову.
На следующее утро нас разбудил запах свежесваренного кофе. Выглянув из-под полы палатки, я увидел Сильвера, разливающего благоухающий напиток по нашим кружкам. «Отец родной... – подумал я, зевая от уха до уха. – Его бы в телевизионную рекламу... Усталая бригантина покачивается на волнах... Голубое небо, зеленое море, белые паруса, повисшие от безветрия. Затем камера наезжает, и мы видим Сильвера, пьющего кофе под вздернутой на рею белокурой красоткой. И слышим ублаготворенный голос за кадром: Старый пират предпочитает Маккону...»
Улыбнувшись видению, я вновь попытался отдаться Морфею. Но у костра забили алюминиевой миской о камень, и нам (со мной в палатке квартировал Баламут) пришлось подниматься.
Утро было росистым, зябким и кружка кофе, положенная на озябшую душу, пришлась весьма кстати.
– Ну, что, не зарезал я вас ночью? – спросил Сильвер, отечески улыбаясь. – Видел по вашим глазам, что опасаетесь меня. Ну и правильно, время сейчас такое, Шурик...
Слова «время сейчас такое, Шурик» заставили мои брови взметнуться. Так перед какой-нибудь гнусностью любил выражаться Хачик – бандит, с которым нам пришлось столкнуться в ходе одной из самых замечательных авантюр в нашей жизни. Но он и люди, знавшие его, были давно и безнадежно мертвы. Последним погиб в прошлом году Худосоков, некогда его ближайший подручный... Я въелся глазами в Сильвера, и на секунду мне показалось, что передо мной сидит именно Худосоков. Переведя глаза на Баламута, я понял, что и он заподозрил то же самое...
* * *
С Ленчиком Худосоковым мы впервые встретились в Приморском крае, на Шилинской шахте. Мы – это я, Чернов Евгений Евгеньевич, по прозвищу Черный, и мои однокашники по геологическому факультету – Бочкаренко Борис Иванович, по прозвищу Бельмондо (уж очень он похож на этого французского артиста) и Баламутов Николай Сергеевич, по прозвищу, естественно, Баламут. Позже к нам присоединилась некая яркая и неординарная личность – Юдолина Ольга Игоревна, моя нынешняя, так сказать, гражданская супруга. Расскажу о своих друзьях поподробнее – мне это всегда доставляет удовольствие; надеюсь, что вы, читатель, его со мной разделите.
* * *
Необязательный, незлобивый и добродушный Бочкаренко (170 см, 54 кг, самая что ни на есть Рыба) гордился своей внешней схожестью с Жаном-Полем Бельмондо. Отец у него был пехотным полковником, дотопавшим до Берлина. Борис рассказывал, что папаня всю войну не расставался с противотанковым ружьем и в часы затишья часто ходил с ним на передовую – при удачном выстреле зазевавшегося немца эффектно разрывало надвое. В семидесятые годы старший Бочкаренко работал военным консультантом в ЦК Компартии Таджикистана и в подарок на свадьбу от этой партии Борис получил просторную трехкомнатную квартиру.
По специализации Бочкаренко был гидрогеологом и скоро стал начальником с обширным кабинетом, премиленькой секретаршей и белой «Волгой». Но был им всего лишь года два, потом случился скандал с очередной секретаршей и лишь благодаря отцу Борис вылетел из своей гидрогеологической конторы относительно сухим.
Борис любил приходить ко мне в любое время суток с дюжиной шампанского или пачкой сигарет. Мы болтали до утра об особенностях женской психики, о японской поэзии, о Роберте Пене Уоррене и о многом другом. Как-то на Новый год я познакомил его с Людмилой, подругой одной из своих девушек и через полгода узаконил их брак своей свидетельской подписью.
Брак Бориса и Людмилы не был счастливым... И все потому, что упомянутый выше скандал с секретаршей не был случайностью – Борис был законченным бабником. Он легко заводил знакомства, почти никогда не влюблялся и более двух раз с одной женщиной встречался редко. И очень скоро возбуждавшие его стимулы «красивая», «очень красивая», «оригинальная», «страстная», «жена или подруга того-то» перестали действовать, и ему пришлось вырабатывать себе другие.
В 1977-1981 таким стимулом была национальность. Переспав с представительницами основных национальностей оплота социализма, он перешел к сексуальному освоению представительниц малых и, особенно, вымирающих народностей СССР. В конце 1981 года поставленная задача была в основных чертах выполнена, и взоры Бориса все чаще и чаще стали устремляться на географическую карту мира. Но по понятным причинам он был вынужден отложить на неопределенное будущее реализацию своих заграничных фантазий и заменить их реальными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45