— В темноте ни черта было не видно, — будто оправдываясь, сказал Витька. Ему было неловко, что девчонка оказалась гораздо сообразительнее его. Почему ему не пришло в голову, что проводок мог отсоединиться? Наверное, когда прикреплял, руки от страха дрожали…
Седой рассказал Витьке, что случилось у путей в сосновом бору. Дело было перед самым заходом солнца. Седой с напарником затаились у сосны и выжидали удобный момент, чтобы взобраться на насыпь и положить под рельс взрывчатку. И тут они увидели немецкий отряд, который пробирался по лесу к партизанскому лагерю. Вел этот отряд Тихон Кириллов, которого партизаны считали своим связным. Они видели, как Тихон бойко разговаривал с немецким офицером и показывал рукой на лес, как раз в ту сторону, где были партизаны. Седой приказал напарнику пулей лететь в лагерь и предупредить товарищей, а сам, спрятав взрывное устройство под сосной, пошел вслед за карателями. Напарник до лагеря не дошел: шальная пуля тяжело ранила его. Устроив засаду у оврага (до лагеря оставалось меньше километра), Седой открыл по ним огонь из автомата… Партизаны успели отойти, а его схватили.
Три часа просидели Витька и Верочка под толстой сосной, прежде чем послышался со стороны станции шум приближающегося состава. Витька с обезьяньей быстротой вскарабкался на сосну и увидел длинный эшелон, который тащили два паровоза. Два мохнатых огненных хвоста вырывались из труб и рассыпались в бледнеющем предрассветном небе. Уже над лесом полыхали зарницы. В ближней деревне прокричали петухи. Увидев на платформах танки, пушки, грузовики, Витька соскользнул вниз и поставил машинку на колено — так удобнее было крутить ручку.
— Жми отсюда! — сквозь стиснутые зубы сказал он. — Встретимся у бани. Иди лесом.
— Ты опять будешь нервничать, — спокойным голосом сказала Верочка. — И потом, я привыкла к взрывам, бомбежкам…
Но Витька уже не слушал ее: он пристально смотрел на полотно. Шум надвигающегося состава нарастал. Уже ощутимо сотрясалась земля, стонали рельсы. В просвет двух сосен вошел локомотив…
И снова Витька сосчитал до пятидесяти. Машинка зловеще поблескивала в руках. Неужели опять?..
— У тебя руки дрожат… — громко сказала Верочка (грохот проносящихся мимо вагонов заглушал ее слова). Перед тем как повернуть ручку, Витька успел подумать, что у нее действительно кошачьи глаза…
Взрыв получился не очень сильным, зато потом началось что-то невообразимое: вагоны и платформы, налезая друг на друга, со страшным треском полетели под откос… Яркая вспышка и — оглушительный взрыв. Их обдало жаром, сверху посыпались сучки, дождем ударила по ветвям земля…
Витька вскочил, схватил Верочку за руку и напролом бросился в лес. Подальше от этого адского грохота.
За их спинами полыхало зарево, тяжко, так, что земля вздрагивала, что-то взрывалось; над головой свистели осколки. Их бегущие тени то неестественно вытягивались в длину, то неожиданно укорачивались.
— Это было почище, чем взрыв бензохранилища… — задыхаясь, выговорила Верочка.
Бежали, пока могли бежать.
Витька почувствовал, что Верочкина рука стала тяжелой и горячей. За спиной раздавалось ее свистящее дыхание, а позади все еще грохотало. Огненные клубки взлетали выше деревьев и, раздавшись вширь и опоясавшись жирным дымом, растворялись на светлеющем небе.
Они упали на зеленый влажный от росы мох и долго не могли произнести ни одного слова. Лишь молча таращились друг на друга.
— Ты партизан, да? — отдышавшись, спросила Верочка.
— Я видел одного партизана, — ответил Витька. — Вчера вечером его повесили. На березе.
— А я думала…
— Он не успел взорвать путь — его немцы схватили — ну, и попросил меня, — сказал Витька.
— Все равно ты герой, — с жаром сказала Верочка. Витька посмотрел на нее долгим взглядом и проникновенно сказал:
— Давай договоримся сразу: ты никому об этом не будешь рассказывать, ладно? Я отомстил за Седого, за всех… И потом, не такая уж это была трудная работа — положить под рельс взрывчатку и повернуть рукоятку этой чертовой машинки. И ты бы смогла.
— Ты еще и скромный, — очень серьезно произнесла Верочка.
Витька посмотрел на нее и рассмеялся:
— Какая ты черная! Настоящая эфиопка!
— А ты… папуас, — улыбнулась она.
Когда они пришли в село, где Витька познакомился с помощником коменданта Семеновым, уже светало. Дома в сиреневой дымке мрачно нахохлились. Прокричали два-три петуха — и снова стало тихо. Витьке не хотелось проходить мимо комендатуры, но другого пути он не знал. По огородам опасно — собаки поднимут лай.
Они шли по широкой улице, держась в тени деревьев. Окна комендатуры были прикрыты ставнями. Из-под них пробивался свет. У крыльца стоял часовой. Они бы его и не заметили — он слился с тенью от дерева, но часовой пошевелился, чиркнул зажигалкой и прикурил. Маленький огонек выхватил из темноты пол-лица, зеленую пилотку.
Витька сжал Верочкину руку и прижался к забору. Часовой в любую минуту мог увидеть их. И в этот момент луна предательски вышла из-за облака и осветила улицу.
Часовой что-то вполголоса запел, повернулся к ним спиной и пошел за угол дома. Витька, держа девчонку за руку, быстро зашагал дальше. Из-под ног шарахнулась кошка.
До избы они дошли без всяких приключений. Оставив Верочку под высоким тополем, Витька отворил калитку и пошел по узкой тропинке к крыльцу. Сначала он постучал в дверь, но никто не отозвался. Сильнее стучать Витька не стал: с дороги могут услышать. Он подошел к окну и костяшками пальцев забарабанил в стекло. Колыхнулась занавеска, и замаячило чье-то бородатое лицо. Скрипнув, отворилась форточка.
— Кто там? — спросил глухой голос.
— Дядю Кондрата…
— Портки надену и выйду, гроб с музыкой, — сказал бородач.
Дядя Кондрат вышел босиком, в белой нижней рубахе и незастегнутых штанах. От него несло табаком и луком.
Витька все в точности передал, что просил Седой. Кондрат молча выслушал и вздохнул. Могучая грудь колыхнула рубаху.
— Повесили Федьку… царствие ему небесное. — Кондрат нагнулся и посмотрел Витьке в лицо. — Где-то я тебя видел?
— Я нездешний, — сказал Витька.
— Значит, это Тишкина работа, гроб с музыкой! Ну, дай срок, я его собственными руками, гниду, задушу! Он отправил на тот свет и Спиридона Громова, и Надюньку Кузнецову. Продажная шкура… А с виду такой тихонький, ласковый, гроб с музыкой!
— До свиданья, — сказал Витька.
— Погоди… — немного успокоился дядя Кондрат. — Пе-реночевать-то есть где?
— Нельзя мне здесь, — ответил Витька. — Меня полицай Семенов знает.
— До этого выродка тоже дойдет очередь!
— Я пойду, — сказал Витька, озираясь — его пробрал озноб, — а у немцев есть тут овчарки?
— Из райцентра привозят этих зверюг, а здесь нету.
— Это хорошо, — сказал Витька.
— Дай бог тебе здоровья, сынок.
— Дядя Кондрат, если можно, дайте немного хлеба! — попросил Витька.
— Пойдем в избу, — спохватился Кондрат. — Накормлю, тем бог послал.
Витька оглянулся и вздохнул.
— Не один я.
— Так зови и его, гроб с музыкой! Витька сбегал за Верочкой и привел ее. Дядя Кондрат посмотрел на нее и спросил:
— Сестра?
Витька не успел ответить.
— Ага, — опередила Верочка.
— То-то, гляжу, вы похожи, — сказал дядя Кондрат. — Оба чернявые, чисто цыганята.
Витька и Верочка так и прыснули.
— Знать, еще душа держится в теле, ежели хихикаете, — заметил дядя Кондрат, отворяя дверь в избу.
В потемках он нащупал на шестке коробок и зажег керосиновую лампу, но, видно вспомнив про светомаскировку, тут же задул.
— Давеча Гришке Попову в окно из карабина шарахнули, — сказал дядя Кондрат.
Он стащил с кровати одеяла и, кряхтя, занавесил окна. И лишь после этого зажег лампу и поставил на пол.
— Умыться бы, — вздохнула Верочка.
— Я посвечу, — дядя Кондрат взял лампу, и они вышли в сени, где висел рукомойник.
Когда вернулись в избу и сели за стол, Витька наконец узнал девчонку… Он вспомнил темную улицу, старую часовню, ярко освещенный гастроном и тоненькую фигурку девчонки с большой сумкой в руках. Три отважных разбойника в масках, вооруженные с головы до ног, окружили ее. Да, это была она, та самая девчонка, которая сама отдала им булки, кошелек и мелочь, что осталась в сумке. И еще просила, чтобы ее немножко зарезали, иначе тетя не поверит, что ее ограбили настоящие бандиты.
Она похудела, вроде бы глаза стали больше, но это была она.
— Ты что на меня уставился? — спросила девчонка.
— Я на икону смотрю, — сказал Витька, поднимая глаза. Над головой девчонки тускло мерцала большая икона в окладе — богоматерь с младенцем. Хорошо, что они были в масках… Вот было бы дело, если бы она его сейчас узнала.
— И вовсе не на икону — на меня ты смотрел… — Девчонка почуяла что-то неладное.
— Уж и посмотреть на тебя нельзя? — усмехнулся в бороду дядя Кондрат.
— Видите, теперь отворачивается! — сказала девчонка. — Я страшная, да? У меня нос в саже?
— Чистая…
— Нет, ты скажи, почему на меня так смотрел?
— Отвяжись! — сказал Витька. — Я вообще на тебя больше смотреть не буду.
— Дедушка, вы слышали, как рвануло? — спросила Верочка.
Витька метнул на нее сердитый взгляд и тихонько показал кулак.
— Громыхнуло где-то на путях, — сказал старик. — И зарево в окно ударило. Партизаны орудуют… Привыкшие мы к грохоту, гроб с музыкой!
— А мы думали, все в поселке слышали, как ты эшелон…
— Дедушка, а сколько вам лет? — поспешно перебил девчонку Витька.
Старик удивленно посмотрел на него.
— Какой любопытный… У меня уже внучата вровень с вами.
На печи кто-то завозился. Отдернулась занавеска, и выглянуло заспанное старушечье лицо.
— Кто это у тебя, Кондрат? — спросила женщина. — Ребятишки какие-то…
— Где у тебя снедь-то?
— Будто не знаешь? В чулане… Гляди, горшки с молоком не опрокинь, как давеча, медведь косолапый!.. Чьи ребята-то?
— Да ты спи, — сказал дядя Кондрат.
Старуха зевнула и снова спряталась за занавеской. Кондрат вышел в сени и скоро вернулся с хлебом, кувшином молока, солеными огурцами, окороком. Все это он прижал к своей широкой груди.
Верочка подбежала к нему и отобрала кувшин, который готов был выскочить у Кондрата из рук.
Ребята принялись уписывать за обе щеки. Старик молча смотрел на них, и глаза у него были грустными. Только сейчас Витька заметил, что дядя Кондрат весь седой, лицо в морщинах.
— Два сына на фронте, — сказал он. — Живы ли?
— Живы, дедушка, — уверенно сказала Верочка. — Честное слово, живы!
— Дай-то бог…
Верочка рассказала, как они прятались от немцев в угольной куче под вагонеткой. Рассказывая, она ухитрялась откусывать по большому куску хлеба и запивать молоком.
А попала она на станцию так: с одной знакомой девушкой пошла в лес за земляникой, она набрала целое лукошко. Вышли на дорогу, а там машина за машиной идут… Одна остановилась, выскочил немец и отобрал лукошко с ягодами. А Тане, знакомой из деревни, велел в кузов забираться. По-русски-то он не может — руками показал… Таня заплакала, ей уже семнадцать лет, и забралась. Машина тронулась, ну и она, Верочка, на ходу вскарабкалась… Не бросать же знакомую в беде? А на станции они потерялись; когда стали людей загонять в вагоны, она под вагонетку и юркнула… А там…
— Дальше все ясно, — перебил Витька, которому надоела ее болтовня.
— Таню жалко, — погрустнела Верочка. — Она такая красивая, добрая… У нее родинка на лбу, как у индианки… А волосы черные, а глаза…
— Про Таню потом, — сказал Витька. — Ты молоти, что тебе на стол поставили. Да, гляди, не подавись…
— Молоти… Подавись… — поморщилась Верочка. — Ну и лексикончик у тебя! Где ты слова такие выкапываешь?
— А теперь куда? — выручил из неловкого положения Витьку дядя Кондрат.
— К своим, — сказал Витька. — На ту сторону.
— Через фронт?
— Придется.
— Вас же, как куренков, перестреляют…
— Все равно пойдем, — сказал Витька. — Не пропадать же нам здесь?
Старик задумался.
Пальцы его, видно по привычке, забарабанили по столу, накрытому рыжей клеенкой.
— Отсюда до передовой верст двадцать, — сказал он. — Слышите, бухают?
Витька уже привык к постоянному грохоту канонады и не обращал внимания. Ночами над лесом занималось багровое зарево. И не потухало до утра. Слышалась канонада.
— Я давно не пила молока, — вздохнула Верочка.
— Наливай, дочка; мало будет, еще принесу… Коровенку-то немцы не сегодня — завтра отберут. Угонят в Германию. Как с голодного острова — все тянут к себе, гроб с музыкой!
— Коров — что, — сказала Верочка. — И людей. Нас тоже куда-то хотели увезти.
— Вот что я надумал… Завтра в ночь отведу вас к нашим. На ту сторону. Через Верхнее болото. А теперь ступайте спать. В горнице диван и кровать. Сыны там мои спали…
Витька рассказал старику, что на хуторе ждут товарищи, без них он никуда не пойдет. Если дядя Кондрат будет настолько добр, что возьмет их с собой, то Витька немедля слетает на хутор и завтра к вечеру приведет их.
— Сюда не надо, — сказал старик. — От хутора ближе… После захода солнца ждите меня.
— Опять, старый, туда пойдешь? — послышался с печи недовольный голос. — Дождешься, что и тебя, как Федьку Седого, повесят на березе.
— Ты бы помалкивала, мать, — отмахнулся дядя Кондрат. — Не твоего ума дело.
— Горе мне с этим неугомонным… Ни днем, ни ночью покоя нет! Теперь с детишками связался!..
— Дедушка, спасибо за все, — поблагодарила Верочка. — Мы пойдем.
Старик проводил их до калитки, показал самую короткую дорогу на хутор.
— Это она так… — сказал он. — Спросонья. Старуха она добрая.
— Дядя Кондрат, на станции у немцев большой склад боеприпасов… — сказал Витька. — Вот бы взорвать его, а?
— Охраняют как зеницу ока… Давеча собак привезли.
— Гранатой можно его взорвать? — спросил Витька.
— Вряд ли, — ответил старик. — Вот если бы самолет туда бомбу кинул — грохнуло бы так, что чертям на том свете тошно стало!
— Далеко до хутора, дедушка? — спросила Верочка. У нее уже слипались глаза.
— Верст семь. Выйдете из леса, на бугре ветряная мельница. Держитесь правее, там тропка вдоль оврага.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42