Лишь откуда-то из глубин ее нутра вырывалось угасающее хриплое рычание. Ситуация становилась уже не смешной, а опасной. Этот рассвирепевший зверь не хочет его отпускать. А девчонке не удержать его на поводке. Может, попросить, чтобы привязала к водосточной трубе, пока он не добежит до Кондратьевского? Так ведь здоровенная псина — к черту трубу сорвет!
— Кто же все-таки командует: вы или Найда?
Услышав свое имя, овчарка сердито рыкнула.
— Найда задержала, наверное, с десяток преступников, — сказала девушка. — Мой брат ее выдрессировал. Он в милиции работает.
— Не будем же мы тут до утра стоять? — пробормотал Сорока и поежился от холодного порыва ветра. Где-то наверху звякнуло железо. Липы негромко залопотали.
— Как вас… гражданин, пройдемте в милицию? — растерянным голосом произнесла девушка. — Там Найду знают.
— Я там ничего не забыл… гражданка! — буркнул Сорока, уже начиная злиться.
Услышав слово «милиция», Найда засуетилась, стала повизгивать, кося светящимися глазами на Сороку.
— А если я не жулик и не бандит? — спросил он. — Тогда что?
— Я перед вами извинюсь, — ответила девушка.
— Ну, ради этого стоит рискнуть, — заметил он. — Ведите, гражданин начальник…
Милиция была сразу за «Гигантом». Сорока уверенно шагал прямо к большому серому зданию, а позади него, наступая на пятки, возбужденно дышала Найда. Торопливо постукивали по асфальту каблучки девушки.
В отделении все разрешилось в пять минут. В кармане куртки Сороки оказалось удостоверение дружинника. Дежурный сержант, даже не сделав выговор засмущавшейся девушке, которую он знал, пожал ему на прощанье руку, потрепал по холке Найду, и они вышли на улицу. Вид у девушки был удрученный. Она боялась глаза поднять на Сороку. Кстати, и Найда чувствовала себя виноватой: повиливала тяжелым пушистым хвостом и уже без всякой злобы поглядывала на Сороку. Сердиться на собаку было глупо, и Сорока осторожно, опасаясь, что она его цапнет за руку, погладил Найду по холке. Однако обошлось. Больше того: овчарка ткнулась мордой в его руку. Извинилась за ошибку.
В кабинете дежурного Сорока как следует разглядел девушку. Она была миловидной, с темными глазами. И еще ему понравилась ее улыбка: мягкая, немного смущенная. Как же ее звать? Да, сержант назвал девушку Ниной. Так же звали воспитательницу Сороки в детским доме… У Нины Владимировны были ласковые руки, грудной мягкий голос и добрые глаза.
— Я жду, — сказал Сорока.
— Чего? — сделала удивленный вид девушка. — Ах, да… — Она улыбнулась. — Извините… Мы больше не будем. — Она нагнулась к собаке. — Извинись, Найда!
Овчарка нехотя легла на тротуар, положила длинную острую морду на лапы и блеснула на Сороку розово вспыхнувшими глазами.
Больше ничего не оставалось, как распрощаться с девушкой и отправиться домой, но Сорока медлил.
— Вон там был какой-то шум, — кивнул в сторону своего дома Сорока. — Кто-то на кого-то напал или просто драка…
— Чего же не вмешались? — спросила Нина. — Дружинник называется!
— Вы же меня задержали, — улыбнулся Сорока.
— Найда, проводим этого… гражданина? — взглянула девушка на собаку.
Найда встряхнула головой, негромко гавкнула, — мол, я не против.
— Вообще-то, меня зовут Сорокой, — сказал он.
— Сорокой? — удивилась Нина. — В первый раз слышу такое странное имя!
— Зовите Тимофеем, — сказал он.
— Сколько же у вас имен? Плохо ваши документы проверил сержант Семенов… Кстати, у него имя тоже не простое — Тамерлан.
Они шли по широкому пустынному проспекту. Над квадратной громадой кинотеатра «Гигант» сияла луна. Впереди мигали желтые огни светофоров. Найда все натягивала поводок, сворачивая с тротуара к черным липам. Нина спустила ее с привязи, и овчарка обрадованно припустила к темному подъезду.
— Сейчас притащит за рукан еще одного правонарушителя, — заметил Сорока.
— Где же хулиганы? — сухо спросила она. Они как раз поравнялись с большим светлым зданием, где жили Татариновы.
— Дальше, — сказал Сорока.
Девушка ничего не сказала, отвела с глаз прядь, выскочившую из-под косынки, оглянулась, но собаки было не видно. Тогда Нина по-мальчишески негромко свистнула — овчарка тут же появилась перед ними. Пристегнув поводок к металлическому ошейнику, девушка сказала:
— До свиданья.
— А вам куда? — спросил Сорока.
— На Металлистов.
— Мне тоже, — сказал он.
Нина вдруг замкнулась и за всю дорогу не произнесла и двух слов. Найда неторопливо шагала у ее левой ноги. Один раз Сорока поймал на себе быстрый внимательный взгляд девушки, но, когда он повернулся к ней, тут же отвернулась и стала смотреть под ноги.
Жила она в красивом многоэтажном доме, облицованном квадратными панелями под мрамор. Остановилась у среднего подъезда, протянула маленькую узкую руку. Сорока попытался ее задержать в своей ладони немного дольше, но девушка настойчиво высвободилась.
— Вы каждую ночь прогуливаете Найду? — полюбопытствовал Сорока.
— Завтра мой брат пойдет с ней… А что?
— Ну а после брата?
— Отец, — улыбнулась она.
— Понимаю, потом мать…
— Ошибаетесь — бабушка.
— Бабушка, дедушка, а вы когда?
— Вам-то что за дело?
— Мне понравилось с вами задерживать преступников!
— Я вижу, вам, Тимофей, делать нечего…
— Времени мне просто девать некуда, — рассмеялся он. — Я самый свободный человек в Ленинграде и его окрестностях…
— Спокойной ночи, самый свободный человек, — сказала она и отворила тяжелую дверь в подъезд. Найда задержалась на секунду, понимающе взглянула Сороке в глаза и даже, как ему показалось, сочувственно вздохнула. Она бы не против еще погулять.
— А вы без собаки когда-нибудь выходите из дома? — крикнул он вслед, но дверь уже захлопнулась. Правда, тут же приоткрылась, и Сорока увидел глазастое лицо девушки.
И он вдруг подумал, что в ней есть что-то от негритянки: эти полные губы, яркий блеск глаз и зубов. И лицо у нее смуглое, а волосы черные.
— Вы любите белые ночи? — сказала она. — Приходите на Дворцовую набережную встречать белые ночи… — Рассмеялась, и, не дожидаясь ответа, исчезла. Тяжелая дверь негромко хлопнула.
Сорока возвращался к своему дому и улыбался. Любит ли он белые ночи? Откуда он знает? Он никогда еще их не видел. Наверное, очень красиво, если все в Ленинграде ждут белых ночей… Он, мучительно морща лоб, вспоминал строки знаменитой поэмы Пушкина «Медный всадник» — там впервые он прочел про белые ночи… Как же это?..
Люблю тебя, Петра творенье,
Люблю твой строгий, стройный вид,
Невыдержавное теченье,
Береговой ее гранит,
Твоих оград узор чугунный,
Твоих задумчивых ночей
Прозрачный сумрак, блеск безлунный…
Дальше он вспомнить не мог.

Глава четвертая
Пахло хвоей и морской свежестью. Еще солнце не спряталось за лесом. На соснах негромко перестукивались дятлы, с плеса доносился крик чаек.
Когда неподалеку, на шоссе, послышался скрип тормозов, хлопанье дверцы, Алена соскочила с опрокинутой лодки, на которой сидела, и спряталась за толстую сосну.
В ее сторону направлялся парень. На пальце он крутил блестящий брелок с ключами. Он остановился рядом с поплавком, на котором белела крупная надпись: «Алена, я буду тебя ждать по субботам и воскресеньям с 20 до 21 часа!»
Она понимала, что глупо прятаться, но заставить себя выйти к нему и заговорить не могла. У парня грузноватая фигура. Ему лет двадцать, а уже выпирает животик. И широкий ремень с красивой пряжкой не скрывает его. Коричневые мокасины утопают в желтом песке, оставляя глубокие ребристые следы.
Парень не вызывает у нее никаких чувств, разве что — любопытство. Он как-то подвез Алену с ее подругами, сестрами-близнецами, от института до дома. А когда она случайно обронила, что в субботу поедет на дачу в Комарово, он сказал, что у них тоже дача под Зеленогорском и в субботу он собирается туда… И предложил заехать за ней и подвезти, — кстати, у него в машине стереомагнитофон, можно послушать отличные записи… Парня звали Глеб, и он был знакомым сестер-близнецов. Он и приехал к институту, чтобы встретить их. Близнецы тоже должны были поехать с ним в Зеленогорск, однако, когда он в назначенное время подкатил к ее дому, близнецов в машине не оказалось. Глеб, смеясь, объяснил, что их строгий папа в самый последний момент не отпустил…
Всю дорогу он рисовался: ехал, положив на руль одну руку, другой дотрагивался до рукояток магнитофона, несколько раз будто бы случайно коснулся ее колена. Тогда она водрузила на колени большую сумку с продуктами. Из динамиков гремел Ребров: «Купите бублики, горячи бублики… Гоните рублики-и та-ра-рам!..»
Глеб сообщил, что учится на филфаке в университете на втором курсе. Дача его отца — крупного ученого — на самом берегу. Кругом одни сосны. Синицы и дятлы запросто залетают в комнаты и клюют со стола. Если у нее есть желание, они могут заглянуть в ресторан «Олень», там у него знакомый официант Володя…
Алена сказала, что такого желания у нее нет, тем более что ее ждут родственники на даче.
Вот, собственно, и все, если не считать того, что он назначил здесь свидание. Она, конечно, не пришла, а скоро появилась вот эта дурацкая надпись. Раза два она видела его машину у института, но не подошла к ней. Пусть возит близнецов… Теперь отец, Сережа и Гарик при каждом удобном случае подтрунивают над ней… Лишь Сорока ничего не говорит, а что он думает, она не знает. Сорока вообще редко с ней заговаривает, старается держаться подальше. И ей еще ни разу не удалось расшевелить его, вызвать на откровенный разговор. Такой уж он человек, замкнутый, сдержанный, не то что Гарик. Этот каждый раз признается ей в вечной любви, когда приезжает на дачу, — не отходит ни на шаг, что раздражает Алену. И в Ленинград, говорит, приехал из-за нее. И на Кировский завод поступил, чтобы не возвращаться в Москву, а быть поближе к ней. Она знает, что это так, но… Однажды она подумала, что лучше бы эти слова сказал ей Сорока…
Парень достал из кармана пачку сигарет, чиркнул зажигалкой, закурил. Он стоял к ней в профиль и смотрел вдоль кромки берега. Нос у него крупный, глаза небольшие. Часто щурится, будто ему пылинка попала в глаз. Вот он нагнулся, поднял камешек и, лениво размахнувшись, бросил в поплавок, издавший звонкий металлический звук, который тут же растаял в вечернем воздухе. На верхней губе парня аккуратно подбритые черненькие усики.
Глеб тоскливо смотрел на кромку берега. Ветерок взъерошил на затылке темные волосы. Выплюнув сигарету, он затоптал ее и вдруг совсем по-мальчишески шмыгнул носом и, оглянувшись, вытер его рукавом рубашки. И Алене вдруг стало его жалко. Может быть, каждую субботу и воскресенье он, как матрос на вахте, дежурит тут?..
Она вышла из-за сосны и окликнула его. Он заулыбался и побежал навстречу, размахивая руками. Она испугалась, что он, чего доброго, полезет целоваться, и отступила на шаг в сторону. Наткнувшись на ее холодную сдержанность, Глеб сразу присмирел.
— Зря вы это написали, — сухо сказала она.
— Иначе я не встретил бы вас сегодня, — улыбнулся он и, заметив на ее лице тень, встрепенулся: — Пожалуйста… — Стал шарить в карманах, потом пробежал к автомашине и вернулся с перочинным ножом. — Я сотру!
Он и впрямь принялся сдирать ножом краску, но это было нелегко. Краска засохла и не отставала. Нож издавал противные скребущие звуки.
— Хватит, — сдерживая раздражение, сказала Алена. Она уже пожалела, что подошла к нему.
Глеб стал рассказывать, что на даче у них собрались ребята и девушки, а он вот удрал. На свидание. Правда, им и без него там не скучно. Его лучший друг — мастер спорта по автомобилизму, в понедельник уезжает на международные гонки в Монте-Карло, ну вот они и собрались проводить его…
Они дошли до песчаной косы и у зеленой с резными наличниками дачи повернули обратно. Возвращались по усыпанной сосновыми иголками дорожке.
Глеб предложил покататься — сегодня такой вечер!..
Вечер действительно был чудесный. Тихо, тепло, слышны голоса синиц. Прокатиться по живописному Приморскому шоссе было бы приятно, тем более что она любила ездить на машине, но дома будут беспокоиться. Ведь она никому не сказала, куда пошла. Гарик уже, наверное, мечется на даче. Вспомнив, как он нынче понарошку проиграл ей партию в настольный теннис — у него второй разряд, — она подумала, что так ему и надо, пусть позлится! Последнее время ей стало надоедать его назойливое внимание. Несколько раз приходил встречать ее в институт. У него в эти дни были отгулы.
Однажды она вышла из института вместе с близнецами Олей и Аней, а он уже караулит у парадной. Пришлось их познакомить с Гариком. Он даже присвистнул, увидев их, и попытался сострить: «Вроде бы и не пил, а в глазах двоится!» Близнецам он понравился. Сразу обеим. Такой уж у них характер: кто понравился одной, тот люб и другой.
Глеб распахнул дверцу. На круглом лице так и светилась добродушная улыбка. Мгновение поколебавшись, Алена уселась на переднее сиденье. Он обошел машину и, поигрывая ключами на цепочке, по-хозяйски расположился рядом.
— Куда? — еще шире улыбнулся он. — В Выборг? Хельсинки? Копенгаген?
За рулем он сразу обрел уверенность и теперь с покровительственной улыбкой смотрел на девушку. Современный молодой человек, который все может. Небрежно ткнул пальцем в никелированную клавишу магнитофона, и за спиной мощно грянула музыка. Чтобы несколько сбить с него спесь, Алена холодно заметила:
— Только, пожалуйста, недолго. Меня дома ждут.
— Ничего, подождут… — сказал Глеб и включил мотор.
Алена была права: первым ее хватился Гарик. Он без особых усилий выиграл у Сороки подряд две партии в настольный теннис и предложил закончить игру. Сорока не возражал. В настольный теннис он начал играть только в этом году и был слабым противником для Гарика.
Сорока и Сережа еще стояли у стола с ракетками в руках и толковали о только что сыгранной партии, когда тот подошел к ним.
— Не видели Алену? — спросил он.
— Ее давно уже не видно, — заметил Сорока.
— Отец беспокоится… Пора ужинать, а ее нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45